Модернизация – макропроцесс перехода от традиционного к современному обществу – обществу модерности.

Сегодня понятие модернизации рассматривается преимущественно в трех различных значениях:

1) как внутреннее развитие стран Западной Европы и Северной Америки, относящееся к европейскому Новому времени;

2) догоняющая модернизация, которую практикуют страны, не относящиеся к странам первой группы, но стремящиеся их догнать;

3) процессы эволюционного развития наиболее модернизированных обществ (Западная Европа и Северная Америка), т.е. модернизация как некий перманентный процесс, осуществляющийся посредством проведения реформ и инноваций, что сегодня означает переход к постиндустриальному обществу.

Мы знаем, что культурная антропология возникла, изучая традиционные, архаические формы сосуществования людей. Достаточно вспомнить работы классиков культурной антропологии А. Крёбера, Л. Уайта, М. Херсковица, Э. Тайлора.

В культурной антропологии эволюция множества традиционных локальных культур рассматривалось преимущественно в двух формах.

1) как линейно-стадиальной эволюция прогрессивного характера от относительно простых обществ ко все более сложным. Это понимание коррелирует с классическим пониманием модернизационных процессов. Эти взгляды в большей или меньшей степени разделяли в Англии – Г. Спенсер, Дж. Мак-Леннан, Дж. Лебок, Э. Тайлор, Дж. Фрезер; в Германии – А. Бастиан, Т. Вайц, Ю. Липперт; во Франции – Ш. Летурно; в США – Л.Г. Морган;

2) как многолинейного развития различных типов культур. В последнем случае больший акцент делался на своеобразии модернизационных процессов и вариантов модерности, которые вследствие этого возникают. Модернизация рассматривается, скорее, как реализация разнообразных исторически обусловленных типов. Так, известный специалист в области модернизационных трансформаций Ш. Эйзенштадт полагает, что «в настоящее время существует и развивается множество цивилизаций. Проблема состоит как раз в том, что эти цивилизации, имея много сходных компонентов и постоянно находя точки пересечения между собой, продолжают развиваться, рождая новые варианты различных аспектов модернизма, каждая из которых предлагает собственную программу культурного развития. Все это способствует диверсификации подходов к пониманию модернизма и к оценке культурных программ, выдвигаемых различными частями современных обществ»

Говоря о генеалогии самого слова «modern», немецкий философ Ю. Хабермас отмечет, что оно впервые используется в Европе в конце V в. в целях разграничения получившего официальный статус христианского настоящего и языческого римского прошлого. В последующие эпохи содержание этого понятия менялось, но лишь эпоха Просвещения и затем романтизма наполнила его смыслом, соотносимым с современным. Модерным, современным с тех пор считается то, что способствует объективному выражению спонтанно обновляющейся актуальности духа времени.

В результате ускорения имманентного развития в период Нового времени в Европе сложилась особая цивилизация модерности, радикально отличающаяся от традиционного общества. Модерность возникла в Западной Европе благодаря формированию протестантской трудовой этики, рыночной экономики, бюрократии и правовой системы. В Западной Европе макропроцесс модернизации – перехода от традиционного (доиндустриального) общества к обществу модерности занял несколько столетий (промышленный переворот в Англии, укрепление буржуазии и обретение ею политической власти в результате английской 1640–1642 г., американской 1776 г. и Великой Французской 1789 г. революций).

Обычно выделяют три периода модернизации: I период – конец XVIII – начало XX в.; II период – 20–60-е гг. XX в.; III период – 70–90-е гг. XX в. Ряд авторов, в частности Ю. Хабермас и Э. Гидденс, полагают, что эпоха модерности продолжается сегодня, как продолжается и процесс модернизации. Некоторые авторы полагают, что модерность (современность) не может быть завершена в принципе. Так, сенегальский социолог С. Амин утверждает, что «Современность (modernity) незавершенна, она открывает двери в неизведанное. Современность незавершаема по своей сути, но она предполагает последовательность форм, которые очень разнообразно преодолевают противоречия общества в каждый момент его истории».

Генеалогически модерность восходит к западной цивилизации Нового времени, в различных регионах мира распространяются присущая ей институциональная среда и элементы ценностно-нормативной системы. Модернизация как процесс и модерность как ее следствие, возникнув в западном мире, в XX в. стали распространятся в глобальном масштабе. Э. Гидденс полагает, что «Никакие иные, более традиционные, общественные формы не могут противостоять ей, сохраняя полную изолированность от глобальных тенденций. Является ли модернити исключительно западным феноменом с точки зрения образа жизни, развитию которого способствуют эти две великие преобразующие силы? Прямой ответ на этот вопрос должен быть утвердительным» . Согласно мнению известного израильского социолога Ш. Айзенштадта, «Исторически модернизация есть процесс изменений, ведущих к двум типам социальных, экономических и политических систем, которые сложились в Западной Европе и Северной Америке в период между XVII и XIX веками и распространились на другие страны и континенты» .

Современное общество включает в себя четыре базовых института: конкурентную демократию, рыночную экономику, государство всеобщего благоденствия и массовую коммуникацию. Рыночная экономика – основа автономного гражданского общества, преодолевает все границы и создает открытое общество. В отличие от

столь подробно изученного в культурной антропологии традиционного общества общество модерности построено на принципах: избирательного права; законности; универсализации прав граждан: институционализации социальных изменений; светской культуре и секуляризации общества; урбанизации; автономии подсистем; рационализации; доминировании рыночной экономики; бюрократизации; профессионализации; массовом распространении грамотности и средств массовой информации, росте социальной и профессиональной мобильности.

Общество модерности состоит из граждан, обладающих неотчуждаемыми правами: гражданскими, политическими и социальными. Научная революция XVII в. и технический прогресс привели к превращению членов местных общин в граждан «воображаемой общности» – национального государства. Отличительными чертами модерности являются: в сфере политической – демократическое конституционное государство; в сфере государственного строительства – переход к национальные государству; в сферах науки и образования – формирование автономной науки; в экономической сфере – переход к капитализму. Универсальный пакет модернизационных трансформаций, характерных для XX в., рассмотрен российским культурным антропологом Э.А. Орловой. На уровне социокультурной организации общества модернизация проявляется в форме движения от индустриализма к постиндустриализму в экономической сфере, в политической как движение от авторитарных к демократическим режимам, в правовой как переход от обычного к юридическому праву. «Им соответствуют изменения в области социально значимого знания и мировоззрения: в религиозной сфере заметен сдвиг от священного к более светскому обоснованию миропорядка; в философии – от монистического к плюралистичному миропониманию; в искусстве – от стремления к стилистическому единству к полистилистике; в науке – от объективизма к антропному принципу. Совокупность этих общих социокультурных тенденций принято называть модернизацией» .

Согласно определению известного английского специалиста в области модернизационных трансформаций В. Мура, модернизация «является тотальной трансформацией традиционного домодернистского общества в такую социальную организацию, которая характерна для «продвинутых», экономически процветающих и в политическом плане относительно стабильных наций Запада» . Профессор социологии Мюнхенского университета У. Бек полагает, что «модернизация ведет не только к образованию централизованной государственной власти, к концентрации капитала и все более утонченному переплетению разделений труда и рыночных отношений, к мобильности, массовому потреблению и т. д., но и – тут мы подходим к обобщенной модели – к тройной «индивидуализации»: освобождению от исторически заданных социальных форм и связей в смысле традиционных обстоятельств господства и обеспечения («аспект освобождения»), утрате традиционной стабильности с точки зрения действенного знания, веры и принятых норм («аспект разволшебствления») и – что как бы инвертирует смысл понятия – к новому виду социокультурной интеграции («аспект контроля и реинтеграции»)» .

Во втором значении под модернизацией понимают разнообразные процессы догоняющего развития в менее развитых или развивающихся обществах, модернизации как реакции на вызов западной цивилизации модерности, на который каждое общество дает или не дает ответ в соответствии со своими принципами, структурами и символами, заложенными в результате длительного развития. В этом значении термин «модернизация» относится к слаборазвитым обществам и описывает их усилия, направленные на то, чтобы догнать ведущие, наиболее развитые страны, которые сосуществуют с ними в одном историческом времени, в рамках единого глобального общества. В этом случае понятие «модернизация» описывает движение от периферии к центру современного общества. Теории модернизации, неомодернизации и конвергенции оперирует термином «модернизация» именно в этом узком смысле. О различиях и взаимодействием между досовременными (доиндустриальными) и современными обществами модерности в XIX в. писали Г. Спенсер, О. Конт, Г. Мэн, Ф. Теннис, Э. Дюркгейм.

Наконец, в третьем значении модернизация понимается как процесс инновационных трансформаций наиболее развитых стран Европы и Северной Америки, которые первыми начинали процесс модернизации и давно укоренились в модерности. На тему перехода к постиндустриальному обществу существует корпус работ, в частности Д. Белла, Дж.К. Гелбрейта, Р. Иглегарта, Ф. Фукуямы, Ч. Хэнди, Л. Туроу, В.Л. Иноземцева.

Модернизация как социокультурный макропроцесс имеет свое теоретическое обоснование. Его представляют теории модернизации, на становление которых оказали влияние эволюционизм, функционализм и диффузионизм. Основополагающий вклад в формирование научных концепций, объясняющих макропроцесс модернизации, т.е. перехода от традиционного к современному обществу, внесли О. Конт, Ч. Спенсер, К. Маркс, М. Вебер, Э. Дюркгейм, Ф. Теннис, Ч. Кули, Г. Мейн. Теории модернизации в их классической форме получили научное и общественное признание в 50-е – середину 60-х гг. XX в., когда широкую известность получили работы М. Леви, Э. Хагена, Т. Парсонса, Н. Смелзера, Д. Лернера, Д. Аптера, Ш. Эйзенштадта, П. Бергера, У. Ростоу.

Среди исследований функционалистов следует отметить работы классика американской и мировой социологии Т. Парсонса, рассматривавшего процессы сегрегации импортируемого социокультурного опыта в странах, осуществляющих модернизацию. Т. Парсонс полагает, что в постоянных попытках подразделить импортируемый инокультурный опыт на приемлемый и не приемлемый проявляется тенденция к сохранению ценностей культуры «высшего уровня, открывая в то же время дорогу радикальным изменениям на следующем уровне ценностной спецификации, т. е. на уровне основных функциональных подсистем» .

Эволюционисты, прежде всего Г. Спенсер (1820–1903) – английский философ, биолог, психолог и социолог, главный акцент в своих теоретических построениях делали на анализе того, как развиваются общества. Наиболее полно Г. Спенсер изложил свои взгляды на эволюцию общества в фундаментальной работе «Основы социологии». Он и его последователи обращали пристальное внимание на поступательность социальных изменений, прогрессивно-позитивные результаты эволюционного процесса, на эволюционный характер модернизационных процессов. Они полагали, что модернизационные трансформации однолинейны: менее развитые страны должны пройти по тому же пути, по которому уже прошли развитые страны модерности, изменения имеют постепенный, накопительный и мирный характер. Они подчеркивали важность экзогенных, имманентных причин и описывали движущие силы изменений терминами «структурная» и «функциональная дифференциация», «адаптивное совершенствование» и аналогичными эволюционистскими понятиями. Профессор Ягеллонского университета в Кракове П. Штомпка отмечает, что с точки зрения эволюционистов – сторонников теории модернизации, она должна была принести всеобщее улучшение социальной жизни и условий человеческого существования. Модернизация и конвергенция рассматривались как необходимые, необратимые, эндогенные и благотворные процессы. Путь модернизационных трансформаций состоит из последовательных этапов-отрезков, или стадий, например, «традиционная – переходная – современная», «традиционная – стадия достижения предварительных условий для начала изменений – начало непрерывного роста – созревание – достижение уровня массового потребления» .

Классические теории модернизации сосредоточили свое внимание на контрасте между «первым» и «третьим» мирами. Авторы, тяготевшие к классическим теориям модернизации, в целом сходились в следующем. Идеология прогресса, приобретая все более секулярное наполнение, в течение всего периода модерности определяла европоцентризм исторического процесса, предполагая движение различных народов по восходящей лестнице к рационализму и экономикоцентризму. Известный американский политолог Роберт Нисбет, обобщая взгляды классиков социально-политической мысли на прогресс, говорит о том, что в целом классическую концепцию можно рассматривать как идею постепенного освобождения человечества от страха и невежества, движения по пути ко все более высоким уровням цивилизации. В этом случае теории модернизации являются частным проявлением парадигмы прогресса .

Диффузионисты (Ф. Ратцель, Л. Фробениус, Ф. Гребнер) трактовали процессы развития, а некоторые их последователи и процессы модернизации, как преимущественно диффузионные, а не эндогенно-эволюционные по своей природе. В отличие от трактовки модернизации как спонтанной тенденции, эволюции, саморазвивающейся «снизу», диффузионисты полагали, что он начинается и контролируется «сверху» интеллектуальной и политической элитой, которая стремится преодолеть отсталость своей страны с помощью планируемых, целенаправленных действий. Диффузия выступает в качестве механизма модернизационных изменений. Взаимодействие между более развитыми, модернизированными и менее развитыми, модернизирующимися обществами является решающим фактором модернизации. В трансформирующихся странах в качестве желаемой цели модернизации рассматриваются развитые страны западной цивилизации. Следовательно, модернизация – это не просто спонтанное развитие в прогрессивном направлении. В этом понимании модернизация представляет собой прямой и желательно более точный перенос инокультурных норм, ценностей, институтов, моделей труда и проведения досуга из стран референтной группы в свои собственные. Модернизация не является самоподдерживаемым, самопрогрессирующим процессом. Скорее, это перенесение образцов, моделей и достижений развитых стран в свои собственные.

Модернизационные процессы в незападных обществах могут быть объяснены с использованием эволюционной и диффузионисткой теорий. Учитывая взаимодействие эндогенных (эволюционистских) и экзогенных (диффузионистских) составляющих процессов модернизации, представим их авторскую классификацию:

Эндогенный вид модернизации – процесс, детерминированный эндогенной социокультурной динамикой. Модернизация, обусловленная комплексом внутренних причин, саморазвитием, самотрансформацией общества. Примером данного вида модернизации, начиная с Нового времени, служит развитие Западной Европы и Северной Америки.

Адаптивный (догоняющий) вид модернизации. Практикуется в государствах, не относящихся к западным первопроходцам модернизации, начинаясь как адаптационная реакция на процессы ускоряющейся социокультурной динамики в рамках западной цивилизации модерности, проходя по схеме вызов – ответ. Подразделяется на два подвида:

I. модернизация как самовестернизация. Инициируется с целью достижения внутренних целей, в число которых входит необходимость преодоления технологического отставания от Западной цивилизации модерна и сохранения государственной независимости. Данный вид модернизации, в свою очередь, подразделяется на два подвида:

A) оборонную модернизацию. Проводится преимущественно для укрепления военно-политического потенциала государства, изменение самого общества выступает, скорее, как побочный процесс технико-технологических заимствований. В рамках этой модели модернизации укрепление государства является абсолютной целью, а человек лишь подсобным средством для достижения цели. Примером может служить российская модернизация от преобразований Петра I до окончания советского периода, за исключением реформ Александра II и социокультурных трансформаций постсоветского периода. Р. Бендикс заметил, что только «первая модернизирующаяся нация имеет шанс следовать своим путем автономно без внешнего давления. Все другие нации оказываются под влиянием борьбы между авангардом и арьергардом модернизации. Угроза военного поражения заставляет отставшие страны (Россия, Оттоманская империя, Япония) реформировать бюрократию и армию. Такая модернизация описывается понятием оборонительная модернизация» . Это экстенсивная модернизация, основанная на присвоении и освоении чужих культурных достижений, заимствовании результатов инноваций без приобретения способности к самим инновациям, которую заимствовать нельзя.

B) либеральную модернизацию. Проводится для изменения общества и освобождения человека, восприятия не только технико-технологического инструментария Западной цивилизации модерности, но и процессов, которые привели к созданию этого инструментария, восприятия западных по своей генеалогии институций, норм, ценностей, моделей поведения. Классическим примером могут служить реформы Александра II, а также модернизационные процессы в России и бывших социалистических странах Восточной Европы в 90-е гг. XX в.

II. модернизация под внешней опекой. Представляет собой трансформацию национальной социокультурной системы, проводимую при непосредственном или опосредованном участии со стороны государства или ряда государств, относящихся к Западной цивилизации модерности. Геополитический суверенитет, как правило, не сохраняется. Данный вид модернизации, в свою очередь, подразделяется на два подвида:

A) модернизация в форме частичной ответственности. Проводится в духе колониальной и полуколониальной политики, когда одна или несколько отраслей колониальной экономики обслуживают интересы хозяйства метрополии, а другие отрасли не получают значимого импульса к развитию. Модернизация колоний, как правило, не рассматривается и не формулируется как задача проводимой политики. Развитие социокультурной сферы управляемого государства является побочным результатом деятельности колониальной администрации. В качестве примера можно привести английское колониальное владычество в Индии, в результате которого сформировалась вестернизированная индийская элита, начавшая борьбу за освобождение от колониальной зависимости.

B) модернизация в форме системной вовлеченности, когда одно или несколько государств инициируют и берут на себя полноту ответственности за модернизационные процессы на опекаемых территориях. Примером могут служить Германия и Япония после окончания Второй мировой войны.

Эта схема достаточно условна, на практике наблюдается переплетение внутренних и внешних факторов, детерминирующих модернизационные процессы, хотя диффузная составляющая преобладает в процессе модернизации трансформирующихся незападных обществ.

В 70-е – середине 80-х гг. XX в. концепция прогресса вообще и теории модернизации, в частности, были подвергнуты существенной переоценке. В рамках научного дискурса и общественного сознания под сомнение была поставлена как модель эволюционного обустройства мира, его модернизация, так и сама концепция прогресса. Критики теории модернизации указывали на низкую эффективность модернизационных трансформаций в странах третьего мира, на их частичное или полное отторжение. Было признано, что сохраняется и, по всей вероятности, в дальнейшем сохранится значительное страновое разнообразие государств модерности. Так, известный израильский социолог Ш. Эйзенштадт заметил, что «противоречие – между уникальностью Запада и тем, что он был как бы моделью для остального мира, а с другой стороны, спецификой динамики других цивилизаций, не было вполне очевидным во времена Маркса или Вебера, когда распространение капитализма и модернизация за пределами Европы были на ранних стадиях. Но оно стало гораздо более очевидным на более поздних стадиях модернизации после второй мировой войны» .

В результате распространения модернизационных процессов в различных регионах мира оказалось, что процесс и результаты модернизации оказываются под влиянием социокультурной традиции стран-реципиентов. Трансформирующиеся общества воспринимают инокультурные инновации, изменяя их, получая на выходе гибридные конструкции, в которых сочетаются элементы импортированного инокультурного материала и местной социокультурной традиции. Аутентичность в отношении первоначальных образцов и практическая эффективность гибридных конструкций, как правило, не высока.

Что касается наблюдаемого в XX в. глобального распространения модернизационных процессов и институциональной среды модерности, то картина этого макропроцесса вырисовывается таким образом. Вплоть до второй половины XX в. реальное превосходство Западной цивилизации, в географическом ареале которой и зародилась модерность, над остальным миром было преобладающим, если не сказать абсолютным. В качестве альтернативного проекта в течение большей части прошлого века выступал социалистический проект, представлявший собой, прежде всего в СССР, отчаянную попытку достигнуть количественных экономических показателей государств модерности. Социалистические варианты модернизации, практиковавшиеся в течении XX в. в различных странах мира, прежде всего в СССР, были, несмотря на все идеологические расхождения, лишь одним из ответвлений общего модернизационного процесса, адаптационной реакцией незападных обществ. Неслучайно, что вне традиционного ареала модерности был воспринят именно социалистический вариант модернизации, поскольку именно он коррелировал с коллективистской ментальностью незападных обществ. Насколько социализм близок коллективизму Азии, настолько же далек индивидуалистической Евроатлантической цивилизации, где его шансы ничтожно малы. Революционные ситуации, которые сложились в Германии и Венгрии после Октябрьской революции в России, как и в случае с Россией были результатом поражения в Первой мировой войне, следствием по преимуществу автохтонного развития.

Вторым альтернативным проектом, не претендующим на универсальность, был проект национального социализма. Следует помнить, что модернизационные процессы представляют собой синтез поступательной и инверсионной динамики, прогресса и регресса хотя, при рассмотрении в достаточно длительном диахронном контексте, преобладают поступательные динамические процессы. Как диалектическое сочетание разновекторных динамический процессов, пример негативной адаптационной реакции на вызов Евро–атлантической цивилизации модерности можно рассматривать опыт тоталитарных режимов XX в., включая прежде всего опыт нацистской Германии и сталинского СССР. Использование технологических достижений модерности сочеталось с отрицанием демократических форм организации социума, прав человека, жесточайшей регламентацией творческой потенции личности.

Вследствие укоренения тоталитаризма оказалось максимально затрудненным развитие культуры и общества, обладающих имманентными возможностями самоорганизации, свойствами открытой и неравновесной системы. Тоталитарные режимы XX в. сохраняли внешнюю оболочку общества модерна, выхолостив его сущностные, онтологические основы. К странам второй модернизационной волны относится Германия прошлого века, отстающая от политически и экономически более развитых стран. Немецкие национальные социалисты пытались приспособить технологии открытого общества модерна к целям тоталитарного, закрытого общества. Фашизм в Германии явился реакцией на усиление внутреннего социокультурного кризиса и внешнеполитическое поражение. В данном случае речь идет, скорее, об использовании потенции модернизации в инструментальной сфере, применения ее достижений в области технологий, военного строительства, частично в сфере экономики. Тоталитарные режимы стремились приспособить часть этих достижений для воссоздания закрытого общества, идеология которого представляет собой смесь рационализма и иррационализма, опоры на науку и в то же время на наиболее архаичную, синкретическую часть социокультурной традиции.

Во второй половине XX в. положение радикально изменилось, Германия, начиная со свой западной части, стала составным, а впоследствии и ключевым элементом конструкции европейской модерности. Достаточно трудный путь проделали в этом направлении и некоторые другие страны Европейского континента, включая Италию и Испанию, позднее Польшу, Венгрию и другие бывшие социалистические страны, постепенно интегрирующиеся в Евроатлантическую цивилизацию модерности.

Остальная часть человечества, определяемая в годы после окончания Второй мировой войны как страны «третьего мира», не только не смогла предложить универсального альтернативного проекта, но и эффективных локальных вариантов развития для незападных государств. Положение изменилось во второй половине XX в., когда модернизация привела к распространению модерности далеко за пределы Западной цивилизации.

Свидетельство тому – динамичная, экономически и социально успешная группа азиатских государств, модернизационные процессы в рамках исламской цивилизации, в том числе попытка построения экономики, учитывающей в своей практической деятельности религиозные установления (запрет на взымание ссудного процента в коранической традиции).

Западная цивилизация периода модерности преимущественно развивается в горизонтальной плоскости, оставляя за скобками свое, все более уменьшающееся, вертикальное измерение. Заметим, что под вертикальным направлением мы понимаем ценности сакрально-трансцендентного измерения, а под горизонтальным направлением – ценности земной материальной жизни. Это отход от сакрально-трансцендентных ценностей проявляется, в частности, в трансформации и наполнении новым, секулярным содержанием христианских по своей генеалогии структур. Незападные цивилизации достаточно долго не могли ответить на вызов Запада периода модерности во многом по причине своих цивилизационных приоритетов, заключающихся в доминировании их вертикального измерения над горизонтальным. В рамках модернизационного процесса стремление «догнать и перегнать» государства модерности, не теряя или, по крайней мере, радикально не трансформируя традиционной цивилизационной идентичности, достаточно проблематично.

В случае практического воплощения этих трансформационных проектов, достигаемого, как правило, ценой крайнего напряжения сил общества и государства, получившая разновекторное направление движения система не может эффективно функционировать ни в одной из этих плоскостей. Сохраняющийся и сегодня инфантилизм и мифологизм массового сознания, и далеко не только в России, продолжает ориентироваться на возможность достижения всего комплекса цивилизационных благ и уровня жизни, ничем значимым при этом не жертвуя. Так религиозный арабско-мусульманский мыслитель С. Кутбы описал идеальное мусульманское общество, которое в своей материальной жизни соответствовало бы уровню современной (Западной) цивилизации, а «по своему духу, мировоззрению – религиозным убеждениям, представлениям о жизни, цели человеческого бытия, месте человека во Вселенной, о его специфических свойствах, правах и обязанностях – базировалось на провиденциализме» .

Попытки модернизации в плоскостном цивилизационном измерении, включающем в себя экономику, формы организации социума, технологии и т. д., при сохранении приоритетности вертикального измерения цивилизации, ее духовной, религиозной составляющей – это недостижимая утопия. Однако стремление к сохранению цивилизационной идентичности приводит каждый раз к индивидуальному соотношению локального (цивилизационного) и универсального (стадиального). Это соотношение в контексте локальной цивилизации, в свою очередь, не является чем-то статичным, но определяется интенсивностью переживаемой ею эндогенной исторической и социокультурной динамики, адаптационной по своему характеру в отношении к динамике экзогенной, продуцируемой в рамках Западной цивилизации периода модерности.

Во второй половине прошлого века процессы модернизации приобрели глобальный характер. Модернизация предшествующей эпохи породила глобализацию. Глобализация становится источником и ресурсом модернизации, инициируя кардинальные изменения жизненного мира, в которых западные общества были первопроходцами. Это длительный, исторический процесс, включающий в себя ряд определяющих элементов культурной и общечеловеческой эмансипации.

Сегодня можно утверждать, что глобализация является современным этапом развертывания единого и универсального «проекта модерна». Глобализация, проявляющаяся в движении к интегрированному экономическому, правовому, информационному, образовательному и, в конечном счете, культурному пространству, является современным этапом модернизации. Речь идет о цельном, векторном потоке модернизационных/глобализационных перемен, представляющем собой движение к взаимосвязанному, взаимодополняющему миру, основанному на институтах и ценностях Западной цивилизации модерности.

Глобализация является продуктом ускорения социокультурной динамики в масштабе всего мира, что приводит к расположению географически, социально, культурно удаленных локальностей в единый пространственно временной континуум, в единое пространство причинно-следственных связей. Глобализация представляет собой макропроцесс распространения институциональной и ценностно-нормативной среды Западной цивилизации модерности во всемирном масштабе, что ведет к большей проницаемости границ национальных государств и значительному ослаблению национального суверенитета, когда ряд государственных функций передаются на транснациональный уровень.

Этот процесс обусловлен различными причинами, прежде всего намечающейся редукцией, сведению функций национального государства к функциям местного самоуправления (почтовая связь, часть системы образования, полицейские функции и т.д.). Важнейшая из них – полнота геополитического суверенитета на своей территории – подвергается переосмыслению, эволюция происходит в направлении уменьшения полномочий национального государства. В период поздней модерности все меньшее число государств может всерьез говорить об обеспечении национальной безопасности при помощи вооруженных сил; экономическое, образовательное, налоговое пространство во все большей степени приобретают надгосударственный характер, все меньше контролируются на национальном уровне.

В процессе глобализации идентичность модернизированного человека выходит за рамки национальных границ, приобретает транснациональные формы самоидентификации. Это повышает уровень свободы, трансформирует национальные сообщества и культурные традиции. Формы социальной престижности, референтные модели поведения, нормы и ценности моделируются и транслируются в рамках складывающегося глобального информационного и культурного пространства. Появилась возможность отождествлять себя с глобальными транскультурными проявлениями социальной солидарности, которые в значительной мере замещают собой более ранние идентификации с мировыми религиями и нациями, национальными государствами.

Сегодня вектор исторической и социокультурной динамики переместился от институциализированных, вертикально интегрированных форм социальной солидарности к сетевым формам (Р. Кастельс), общественным движениям, глобальным, т.е. западным по своей генеалогии нормам, ценностям, моделям поведения. Человек эпохи поздней модерности может отождествлять себя с транснациональными движениями, в том числе антиглобалистов, экологистов (Гринпис), сексуальных меньшинств, молодежных движений нонконформистского типа, с владельцами автомобилей, стиральных машин, шампуня, с потребителями определенных референтных марок товаров и услуг. Человек может выступать как владелец дома, построенного по определенному проекту, автомобиля определенной модели, делать выбор между огромными потребительскими общностями любителей пепси или кока-колы, болеть за футбольную команду, часто не представляющую национальное государство, гражданином которого он является, солидаризируясь с болельщиками данного клуба и т.п. Более того, новые формы самоидентификации и солидарности представляют собой отождествление с культурными продуктами, продуцируемыми средствами массовой информации в глобальном масштабе. Личность может осознавать себя как часть престижной социальной группы, которые создаются и воспроизводятся при помощи рекламы в самых различных формах.

процесс социальных изменений, за счет которых традиционные общества (их уклад жизни основан на вписывании всех инноваций в традицию и сохранение этой традиции) трансформируются в «современные» (уклад жизни основан на приветствии инноваций и постоянном переосмыслении традиции с позиций инноваций).

Возникшая в XVIII в. «теория прогресса», предшествовавшая теории модернизации, имеет в основе представление о том, что разные народы и культуры развиваются в соответствии с одними и теми же закономерностями, разница же между обществами определяется именно степенью их развития.

Теорию модернизации сформулировал М. Вебер, считавший объективной тенденцией исторического процесса и сущностной чертой современного мира возрастание рациональности, состоящее в постепенном распространении целерациональности на все сферы общественного бытия. В результате общество превращается из традиционного в современное, характеризующееся высвобождением профанной культуры, возрастанием роли науки, которая становится основой экономики и управления, развитием индустриального производства, рациональных форм власти, формированием рациональной бюрократии, гражданского общества, расширением политических прав участия, расширяющейся автономией индивидуума вследствие разрушения традиционных связей (религиозных, семейных, местных).

По мнению С. Блэка, автора основополагающего труда «Динамика модернизации» (1966), модернизация есть «процесс, посредством которого исторически эволюционировавшие институты адаптируются к быстро меняющимся функциям, что отражает беспрецедентное расширение человеческих знаний, позволяющее осуществлять контроль над своим окружением, которое сопровождало научную революцию». Роль модернизационных процессов в трансформации ментальных установок подчеркивали и другие ученые. Дж. О’Коннел видит сущность модернизации в утверждении креативной рациональности. Д. Лернер наибольшее внимание уделял росту мобильности населения, распространению грамотности и средств массовой информации. В. Цапф рассматривает модернизацию как реакцию общества на новые вызовы на пути инноваций и реформ. Модернизация напрямую влияет и на тип политической деятельности в разных обществах. Согласно С. Хантингтону, политическая модернизация предполагает утверждение внешнего суверенитета государства в отношении транснациональных влияний и внутреннего суверенитета правительства в отношении местных и региональных властей; дифференциацию новых политических функций и развитие специализированных структур для выполнения этих функций; все большее участие в политике самых различных общественных групп.

При этом ученые подчеркивают: если уже достигнутая модернизированность порождает стабильность, то сам процесс модернизации вызывает нестабильность, а «демонстрационный эффект», который ранние модернизаторы оказывают на последующих модернизаторов, усиливает сначала ожидания, а потом фрустрацию.

Модернизация может иметь свои национальные и культурные особенности. Так, социальные процессы, шедшие в СССР 1930-х гг. на фоне форсированной индустриализации, безусловно, были модернизацией. В Китае активная модернизация идет и сейчас. В конце ХХ в. вместе с терминами «постмодерн», «постмодернизм» появилось и понятие «постмодернизация». Его автор Р. Инглхарт утверждал, что по мере превращения для большинства жителей развитых западных стран вероятности голода из насущной заботы в почти незначащую перспективу, такие ценности модернизирующихся обществ как индустриализация, экономический рост и «достижительная» мотивация индивида начинают терять свою привлекательность. Место экономических достижений как высшего приоритета в обществе постмодерна занимает все большее акцентирование качества жизни. Иерархические институты и жесткие социальные нормы приблизились к пределам развития, функциональной эффективности и их массового приятия.

В наиболее модернизированных обществах ниже темпы экономического и демографического роста, поскольку акцент сдвигается сначала в сторону максимизации субъективного благополучия, расширения сферы индивидуального выбора, а затем и с сторону ценностей высокого порядка - творчества, искусства, религии, философии, увеличивается занятость населения в сфере хайтек и хай-хьюм, массовые общества эпохи модернизации сменяются эскапистскими и сетевыми микросообществами.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Под модернизацией мы понимаем макропроцесс перехода от традиционного к современному обществу – обществу модерна.

Сегодня понятие модернизации рассматривается преимущественно в трех различных значениях:

1) как внутреннее развитие стран Западной Европы и Северной Америки, относящееся к европейскому Новому времени;

2) догоняющая модернизация, которую практикуют страны, не относящиеся к странам первой группы, но стремящиеся их догнать;

3) процессы эволюционного развития наиболее модернизированных обществ (Западная Европа и Северная Америка), т.е. модернизация как некий перманентный процесс, осуществляющийся посредством проведения реформ и инноваций, что сегодня означает переход к постиндустриальному обществу.

Мы знаем, что культурная антропология возникла в процессе изучения традиционных, архаических формхы сосуществования людей. Достаточно вспомнить работы классиков культурной антропологии А. Крёбера, Л. Уайта, М. Херсковица, Э. Тайлора.

В культурной антропологии эволюция множества традиционных локальных культур осуществлялась преимущественно в двух формах:

1) как линейно-стадиальная эволюция прогрессивного характера от относительно простых обществ ко все более сложным. Это понимание коррелирует с классическим пониманием модернизационных процессов. Эти взгляды в большей или меньшей степени разделяли в Англии – Г. Спенсер, Дж. Мак-Леннан, Дж. Лебок, Э. Тайлор, Дж. Фрезер; в Германии – А. Бастиан, Т. Вайц, Ю. Липперт; во Франции – Ш. Летурно; в США – Л.Г. Морган;

2) как многолинейное развитие различных типов культур. В последнем случае больший акцент делался на своеобразии модернизационных процессов и вариантов модерна, которые вследствие этого возникают. Модернизация рассматривается, скорее, как реализация разнообразных исторически обусловленных типов. Так, известный специалист в области модернизационных трансформаций Ш. Эйзенштадт полагает, что в настоящее время существует и развивается множество цивилизаций. Проблема состоит в том, что эти цивилизации, имея много сходных компонентов и постоянно находя точки пересечения между собой, продолжают развиваться, рождая новые варианты различных аспектов модернизма, каждая из которых предлагает собственную программу культурного развития. Все это способствует диверсификации подходов к пониманию модернизма и к оценке культурных программ, выдвигаемых различными частями современных обществ.

Говоря о генеалогии самого слова «modern», немецкий философ Ю. Хабермас отмечет, что оно впервые используется в Европе в конце V в. в целях разграничения получившего официальный статус христианского настоящего и языческого римского прошлого. В последующие эпохи содержание этого понятия менялось, но лишь эпоха Просвещения и затем романтизма наполнила его смыслом, соотносимым с современным. Модерным, современным с тех пор считается то, что способствует объективному выражению спонтанно обновляющейся актуальности духа времени.

В результате ускорения имманентного развития в период Нового времени в Европе сложилась особая цивилизация модерна, радикально отличающаяся от традиционного общества. Она возникла в Западной Европе благодаря формированию протестантской трудовой этики, рыночной экономики, бюрократии и правовой системы. В Западной Европе макропроцесс модернизации – перехода от традиционного (доиндустриального) общества к обществу модерна занял несколько столетий (промышленный переворот в Англии, укрепление буржуазии и обретение ею политической власти в результате английской 1640–1642 г., американской 1776 г. и Великой французской 1789 г. революций).

Обычно выделяют три периода модернизации: I период – конец XVIII – начало XX в.; II период – 20–60-е годы XX в.; III период – 70–90-е годы XX в. Ряд авторов, в частности Ю. Хабермас и Э. Гидденс, полагают, что эпоха модерна продолжается сегодня, как продолжается и процесс модернизации. Некоторые авторы полагают, что модерн (современность) не может быть завершен в принципе. Так, сенегальский социолог С. Амин утверждает, что «современность (modernity) незавершенна, она открывает двери в неизведанное. Современность незавершаема по своей сути, но она предполагает последовательность форм, которые очень разнообразно преодолевают противоречия общества в каждый момент его истории».

Генеалогически модерн восходит к западной цивилизации Нового времени, в различных регионах мира распространяются присущие ему институциональная среда и элементы ценностно-нормативной системы. Модернизация как процесс и модерн как ее следствие, возникнув в западном мире, в XX в. стали распространяться в глобальном масштабе. Э. Гидденс полагает, что никакие иные, более традиционные, общественные формы не могут противостоять ей, сохраняя полную изолированность от глобальных тенденций. Является ли модернити исключительно западным феноменом с точки зрения образа жизни, развитию которого способствуют эти две великие преобразующие силы? Прямой ответ на этот вопрос должен быть утвердительным12.

Согласно мнению известного израильского социолога Ш. Айзенштадта, исторически модернизация есть процесс изменений, ведущих к двум типам социальных, экономических и политических систем, которые сложились в Западной Европе и Северной Америке в период между XVII и XIX вв. и распространились на другие страны и континенты13.

Современное общество включает в себя четыре базовых института: конкурентную демократию, рыночную экономику, государство всеобщего благоденствия и массовую коммуникацию. Рыночная экономика – основа автономного гражданского общества – преодолевает все границы и создает открытое общество. В отличие от столь подробно изученного в культурной антропологии традиционного общества общество модерна построено на принципах избирательного права; законности; универсализации прав граждан; институционализации социальных изменений; светской культуре и секуляризации общества; урбанизации; автономии подсистем; рационализации; доминировании рыночной экономики; бюрократизации; профессионализации; массовом распространении грамотности и средств массовой информации, росте социальной и профессиональной мобильности.

Общество модерна состоит из граждан, обладающих неотчуждаемыми правами: гражданскими, политическими и социальными. Научная революция XVII в. и технический прогресс привели к превращению членов местных общин в граждан «воображаемой общности» – национального государства.

Отличительными чертами модерна являются: в сфере политической – демократическое конституционное государство; в сфере государственного строительства – переход к национальному государству; в сферах науки и образования – формирование автономной науки; в экономической сфере – переход к капитализму.

Согласно определению известного английского специалиста в области модернизационных трансформаций В. Мура, модернизация «является тотальной трансформацией традиционного домодернистского общества в такую социальную организацию, которая характерна для “продвинутых”, экономически процветающих и в политическом плане относительно стабильных наций Запада»14.

Профессор социологии Мюнхенского университета У. Бек полагает, что модернизация ведет не только к образованию централизованной государственной власти, к концентрации капитала и все более утонченному переплетению разделений труда и рыночных отношений, к мобильности, массовому потреблению и т.д., но и – тут мы подходим к обобщенной модели – к тройной «индивидуализации»: освобождению от исторически заданных социальных форм и связей в смысле традиционных обстоятельств господства и обеспечения («аспект освобождения»), утрате традиционной стабильности с точки зрения действенного знания, веры и принятых норм («аспект разволшебствления») и – что как бы инвертирует смысл понятия – к новому виду социокультурной интеграции («аспект контроля и реинтеграции»)15.

Во втором значении под модернизацией понимают разнообразные процессы догоняющего развития в менее развитых или развивающихся обществах, модернизации как реакции на вызов западной цивилизации модерна, на который каждое общество дает или не дает ответ в соответствии со своими принципами, структурами и символами, заложенными в результате длительного развития. В этом значении термин «модернизация» относится к слаборазвитым обществам и описывает их усилия, направленные на то, чтобы догнать ведущие, наиболее развитые страны, которые сосуществуют с ними в одном историческом времени, в рамках единого глобального общества.

В этом случае понятие «модернизация» описывает движение от периферии к центру современного общества. Теории модернизации, неомодернизации и конвергенции оперирует термином «модернизация» именно в этом узком смысле. О различиях и взаимодействии между досовременными (доиндустриальными) и современными обществами модерна писали Г. Спенсер, О. Конт, Г. Мэн, Ф. Теннис, Э. Дюркгейм, Э. Гидденс, Ш. Айзенштадт, С.Н. Гавров.

Наконец, в третьем значении модернизация понимается как процесс инновационных трансформаций наиболее развитых стран Европы и Северной Америки, которые первыми начинали процесс модернизации и давно укоренились в модерне. На тему перехода к постиндустриальному обществу существует корпус работ, в частности Д. Белла, Дж.К. Гелбрейта, Р. Инглегарта, Ф. Фукуямы, Ч. Хэнди, Л. Туроу, В.Л. Иноземцева.

Модернизация как социокультурный макропроцесс имеет свое теоретическое обоснование. Его представляют теории модернизации, на становление которых оказали влияние эволюционизм, функционализм и диффузионизм. Основополагающий вклад в формирование научных концепций, объясняющих макропроцесс модернизации, т.е. перехода от традиционного к современному обществу, внесли О. Конт, Ч. Спенсер, К. Маркс, М. Вебер, Э. Дюркгейм, Ф. Теннис, Ч. Кули, Г. Мейн. Теории модернизации в их классической форме получили научное и общественное признание в 50-е – середине 60-х годов XX в., когда широкую известность получили работы М. Леви, Э. Хагена, Т. Парсонса, Н. Смелзера, Д. Лернера, Д. Аптера, Ш. Эйзенштадта, П. Бергера, У. Ростоу.

Среди исследований функционалистов следует отметить работы классика американской и мировой социологии Т. Парсонса, рассматривавшего процессы сегрегации импортируемого социокультурного опыта в странах, осуществляющих модернизацию. Т. Парсонс полагает, что в постоянных попытках подразделить импортируемый инокультурный опыт на приемлемый и неприемлемый проявляется тенденция к сохранению ценностей культуры «высшего уровня, открывая в то же время дорогу радикальным изменениям на следующем уровне ценностной спецификации, т.е. на уровне основных функциональных подсистем»16.

Эволюционисты, прежде всего Г. Спенсер (1820–1903) – английский философ, биолог, психолог и социолог, главный акцент в своих теоретических построениях делали на анализе того, как развиваются общества. Наиболее полно Г. Спенсер изложил свои взгляды на эволюцию общества в фундаментальной работе «Основы социологии». Он и его последователи обращали пристальное внимание на поступательность социальных изменений, прогрессивно-позитивные результаты эволюционного процесса, на эволюционный характер модернизационных процессов. Они полагали, что модернизационные трансформации однолинейны: менее развитые страны должны пройти по тому же пути, по которому уже прошли развитые страны модерна, изменения имеют постепенный, накопительный и мирный характер.

Они подчеркивали важность экзогенных, имманентных причин и описывали движущие силы изменений терминами «структурная» и «функциональная дифференциация», «адаптивное совершенствование» и аналогичными эволюционистскими понятиями. Профессор Ягеллонского университета в Кракове П. Штомпка отмечает, что с точки зрения эволюционистов – сторонников теории модернизации, она должна была принести всеобщее улучшение социальной жизни и условий человеческого существования. Модернизация и конвергенция рассматривались как необходимые, необратимые, эндогенные и благотворные процессы. Путь модернизационных трансформаций состоит из последовательных этапов-отрезков, или стадий, например, «традиционная – переходная – современная», «традиционная – стадия достижения предварительных условий для начала изменений – начало непрерывного роста – созревание – достижение уровня массового потребления»17.

Классические теории модернизации сосредоточили свое внимание на контрасте между «первым» и «третьим» мирами. Авторы, тяготевшие к классическим теориям модернизации, в целом сходились в следующем. Идеология прогресса, приобретая все более секулярное наполнение, в течение всего периода модерна определяла европоцентризм исторического процесса, предполагая движение различных народов по восходящей лестнице к рационализму и экономикоцентризму. Известный американский политолог Роберт Нисбет, обобщая взгляды классиков социально-политической мысли на прогресс, говорит о том, что в целом классическую концепцию можно рассматривать как идею постепенного освобождения человечества от страха и невежества, движения по пути ко все более высоким уровням цивилизации. В этом случае теории модернизации являются частным проявлением парадигмы прогресса18.

Диффузионисты (Ф. Ратцель, Л. Фробениус, Ф. Гребнер) трактовали процессы развития, а некоторые их последователи и процессы модернизации, как преимущественно диффузионные, а не эндогенно-эволюционные по своей природе. В отличие от трактовки модернизации как спонтанной тенденции, эволюции, саморазвивающейся «снизу», диффузионисты полагали, что он начинается и контролируется «сверху» интеллектуальной и политической элитой, которая стремится преодолеть отсталость своей страны с помощью планируемых, целенаправленных действий.

Диффузия выступает в качестве механизма модернизационных изменений. Взаимодействие между более развитыми, модернизированными и менее развитыми, модернизирующимися обществами является решающим фактором модернизации. В трансформирующихся странах в качестве желаемой цели модернизации рассматриваются развитые страны западной цивилизации. Следовательно, модернизация – это не просто спонтанное развитие в прогрессивном направлении. В этом понимании модернизация представляет собой прямой и желательно более точный перенос инокультурных норм, ценностей, институтов, моделей труда и проведения досуга из стран референтной группы в свои собственные. Модернизация не является самоподдерживаемым, самопрогрессирующим процессом. Скорее, это импорт образцов, моделей и достижений развитых стран.

В контексте рассматриваемой нами проблематики наиболее важным представляется то, что модернизационные трансформации часто представляют собой имплантацию на национальную почву чужих культурных наработок. Во многом вследствие этого меняются нормы, ценности, модели поведения, труда и досуга, принятые в данном обществе. Меняется сама семья, ее социокультурные основания. И эти изменения представляют собой не только достижения и победы, связанные с «приобщением» к чему-то более цивилизованному и желанному. Эти перемены несут в себе неуверенность, разочарование, падение уровня демографического воспроизводства населения, проблему одиночества, наконец. Все это требует серьезного обсуждения, анализа, заинтересованной дискуссии.

совокупность технологических, экономических, социальных, культурных, политических перемен, направленных на совершенствование общественной системы в целом.

Отличное определение

Неполное определение ↓

МОДЕРНИЗАЦИЯ

modernization) - 1. Общественный процесс в целом, включая индустриализацию, в ходе которого прежде аграрные, исторические и современные общества становятся развитыми. Полный контраст обычно имеется между досовременными и модернизированными обществами. Термин включает более широкий диапазон социальных процессов, чем индустриализация (см. также Политическая модернизация). В классической социологии он осмыслялся Дюркгеймом как процесс социальной дифференциации, Вебером как процесс рационализации, а Марксом как процесс товаризации. 2. Более специфическая модель общественного развития, предложенная американскими функционалистскими социологами в 1950- 1960-е гг. Решающий фактор модернизации - преодоление, а также замена традиционных ценностей, враждебных к социальному изменению, экономическому росту. Теории структурного функционализма подчеркивают и процесс социальной дифференциации, предполагаемый модернизацией, включая политический плюрализм. (См. также Традиционные общества; Мотивация достижений.) В то время как значение 1 - открыто-законченное понятие, значение 2 широко критиковалось за западноцентристский подход, за использование понятия теоретиками структурного функционализма, испытавшими влияние творчества Парсонса и изучавшими перспективы развития обществ "третьего мира ". Несмотря на серьезные различия между отдельными авторами, к главным принципам структурал-функционалистской теории относятся: (а) противопоставление современного общества традиционному обществу, которое рассматривается как препятствие экономическому развитию; (б) развитие через эволюционные стадии, весьма похожие для всех обществ; (в) потребность стран "третьего мира" в силах, способствующих уходу от традиции; (г) нахождение преобразующих сил либо внутри общества - модернизаторские элиты, либо извне - внедрение капитала или одели образования; (д) существование в современных странах "третьего мира" дуалистичной экономики и дуалистичных обществ. Некоторые регионы все еще пребывают в традиционных формах, но другие, особенно городские, испытывают модернизацию; (е) как предпочитаемый, так и вероятный результат - общества, подобные имеющимся в Западной Европе и США. В отношении США авторы разделяют предположения теоретиков конвергенции. Критики исходили прежде всего из теории зависимости и недоразвитости, уделяя внимание следующим пунктам: (а) теория модернизации, сконцентрированная на внутренних социальных процессах, игнорирует тем самым воздействие колониализма и неоколониализма; (б) контраст между современным и традиционным сверхупрощенный и ошибочный. Франк спорил с тем, что общества "третьего мира" никоим образом не являлись традиционными, потому что изменялись путем вековых контактов с северными странами. По его мнению, установление этих контактов служило препятствием преобразованию; (в) отсутствие дуалистичности подобных обществ, ибо часто так называемые традиционные секторы - неотъемлемая часть народного хозяйства; (г) эволюционный подход навязал западную модель и отверг возможность новых форм общества, появляющихся в "третьем мире"; (д) за теорией модернизации стояли как политические, так и идеологические интересы. Многие крупные теоретики из США исполняли роль правительственных консультантов и открыто содействовали сокращению социализма или коммунизма в «третьем мире» особенно в 60-е гг. В ответ на Кубинскую революцию 1959 г. В Латинской Америке была внедрена американская программа "Союз ради прогресса", вобравшая в себя многие из предложенных подходов теории модернизации. См. также Эволюционная теория; Неоэволюционизм; Социология развития; Социальное изменение; Империализм; Конвергенция.

Захаров Виталий Юрьевич – доктор исторических наук, профессор кафедры истории МГУПИ.

Одним из наиболее дискуссионных и до сих пор нерешенных вопросов обширной темы теории и практики модернизации в России является вопрос о количестве попыток проведения модернизации в отечественной истории. При всей кажущейся простоте этот вопрос содержит нюансы, делающие его решение сложным и неоднозначным.

В данной статье предпринимается попытка наметить пути решения этой проблемы. Начать рассуждения будет вполне логично с определения самого понятия «модернизация», ее критериев. Только имея четкое представление, что же такое модернизация, можно ответить на вопрос, что перед нами – попытка модернизации или нечто иное.

Но здесь нас поджидает первая сложность. Оказывается, несмотря на частую употребляемость и даже некоторую заезженность термина «модернизация», его единого определения не существует ни в соответствующей российской научной литературе, ни в западной[i]. Еще туманнее обстоит дело с критериями модернизации. Здесь, как правило, у каждого автора своя позиция и видение проблемы, часто весьма субъективное.

Тем не менее, попробуем высказать собственное мнение на данную проблему. Суммируя различные точки зрения, можно дать следующее предельно общее определение. Модернизация – это комплексный процесс, охватывающий все сферы общественной жизни (экономическую, социальную, политико-правовую и культурную), в ходе которого менее развитые общества приобретают черты более развитых и становятся конкурентоспособны на международной арене.

Каковы же критерии модернизации? На мой взгляд, они следующие. Во-первых, наличие четко выраженной цели: догнать и перегнать более развитые государства и общества. Отсюда обязательное наличие ориентира, образца, к которому следует стремиться.

Во-вторых, должна присутствовать четко выраженная политическая воля правящей элиты, носителей высшей государственной власти, направленная на достижение указанной выше цели, прежде всего, вывод страны на качественно новый этап развития, в конечном итоге обеспечение ее конкурентоспособности на международной арене в военном, экономическом и политическом отношении.

В-третьих, исходя из предыдущего критерия, модернизация обязательно должна проводиться в виде реформ «сверху», причем это должно быть сознательное, целенаправленное усилие носителей высшей политической власти, а не вынужденное стечением обстоятельств. Другими словами, правящий режим должен определять ход событий, а не идти вслед за ними. В качестве обратного примера можно привести Манифест 17 октября 1905 г., согласно которому население страны получило ряд демократических прав и свобод, изменялась структура политической власти, легализовывалась деятельность политических партий и профсоюзов. Казалось бы, перед нами пример модернизации политической сферы общественной жизни. Но это лишь видимость модернизации. На самом деле Манифест 17 октября 1905 г. не был продуктом сознательной целенаправленной деятельности правительства. Скорее можно говорить о том, что он был буквально вырван у Николая II в результате развития революционных событий.

Согласно современным исследованиям, в период существования Киевской Руси (Древнерусского государства), общество и государство находились примерно на той же стадии развития, что и государства Западной Европы, естественно со своей спецификой. В некоторых же областях (степень развития демократических институтов, уровень грамотности населения и общий уровень культуры в целом) даже их превосходили. Следовательно, смысла догонять кого-либо и модернизироваться не было.

Переломным моментом стало монгольское нашествие и последовавшая за этим более чем 200-летняя зависимость от Золотой Орды, приведшая к резкому замедлению, прежде всего, социально-экономического развития, политической и культурной деградации, а главное, началу стадиального отставания от государств Западной Европы. После обретения независимости и создания единого Российского государства (рубеж XV–XVI вв.) перед правящей элитой неизбежно должен был встать вопрос о дальнейших путях развития.

В середине XVI в. последовали так называемые реформы Избранной Рады, первый в российской истории пример комплексных, структурных реформ, охвативших практически все сферы общественной жизни и преследовавших цель создания мощного централизованного государства с эффективной системой управления и сильной армией. Естественно возникает вопрос, можно ли рассматривать эти реформы как пример первой модернизации в истории России?

Исходя из предложенных нами критериев модернизации, ответ будет отрицательным. Реформы Избранной Рады, с одной стороны, были реформами «сверху», реформами целенаправленными, взаимосвязанными и хорошо продуманными. Но с другой стороны, по дошедшим до нас источникам, можно сделать вывод об отсутствии у главных разработчиков реформ А.Д. Адашева, Сильвестра и др. цели перехода страны на качественно новый этап развития. В то время Россия находилась фактически в состоянии самоизоляции от государств Запада. Информация о том, что там происходило, была сведена к минимуму. А раз не было достаточной информации, то не было и ориентира, объекта для сравнения. Не существовало в то время и серьезной военной угрозы со стороны более развитых государств. Таким образом, реформы Избранной Рады были не модернизацией, а скорее попыткой совершенствования системы социально-экономических и политических отношений, сложившихся к этому времени. И это отнюдь не означало попытки перейти на новую стадию развития.

Следующая попытка проведения реформ «сверху» приходится на время правления Бориса Годунова (1598–1605 гг., фактически с 1584 г.). Судя по тому, что мы знаем о политике этого государственного деятеля, способности которого признавали даже его враги, именно в этот период появляется ориентир проведения реформ – более развитые страны Запада. Свидетельством этого является отправка дворян для обучения за рубеж, планы открытия в России университета и т. д. Появилось то, чего не было во время реформ Избранной Рады. Однако в случае с Борисом Годуновым вряд ли можно говорить о модернизации как свершившемся факте. Скорее это были планы, почти не воплотившиеся в реальность. Хотя налицо было появление главных критериев модернизации – наличие цели, ориентира, политической воли правителя, но не было главного: отдельные мероприятия и проекты в силу ряда объективных и субъективных причин не превратились в систему. К тому же в социально-экономической сфере именно при Борисе Годунове оформляется крепостное право – институт сугубо феодальный, консервативный, не имеющий ничего общего с переходом на новую более прогрессивную ступень развития цивилизации.

Следующий этап попыток серьезного реформирования общества и государства приходится на время правления Алексея Михайловича (1645–1676 гг.) и Петра I (1682–1725 гг.). По мнению большинства историков, именно при Петре I была проведена первая модернизация в истории России. Посмотрим, так ли это, исходя из выдвинутых нами критериев модернизации. Абстрагируясь от конкретного содержания реформ Петра I, можно отметить следующее. Реформы конца XVII – первой четверти XVIII вв. проводились «сверху» целенаправленно и сознательно, преследуя четкую цель – догнать, а затем и перегнать ведущие страны Запада, выйти на новый уровень развития и стать конкурентоспособными на международной арене[v]. К тому же реформы Петра I были системными и охватили практически все сферы общественной жизни. Тем самым они полностью соответствуют критериям модернизации и их с полным основанием можно считать первой модернизацией в истории страны.

Однако в последнее время высказывается мнение о том, что может быть хронологические рамки первой модернизации следует расширить, включив в нее мероприятия в период правления отца Петра I Алексея Михайловича. На первый взгляд, у такого предложения есть серьезное основание. Действительно, при предшественниках Петра I (Алексее Михайловича, Федоре Алексеевиче, царевне Софье) были проведены реформы, во многом предвосхитившие петровские: создание полков «нового строя» в армии, переход к активной экономической политике протекционизма (Торговый устав 1553 г. и Новоторговый устав 1667 г.); создание первых мануфактур, курс на повышение эффективности аппарата управления и переход к абсолютизму (прекращение созыва Земских соборов, отмена местничества, падение влияния Боярской Думы); усиление культурных контактов со странами Запада, начало перенимания европейского образа жизни и быта представителями правящей элиты. Но при более глубоком анализе мы увидим, что все эти мероприятия проводились разрозненно и не складывались в систему. К тому же, судя по дошедшим до нас источникам, вряд ли можно говорить о том, что правители и их окружение осознанно ставили перед собой модернизационные цели.

Тем самым реформы предшественников Петра I не полностью соответствуют критериям модернизации и поэтому их вряд ли можно считать началом первой модернизации в России. Скорее это был ее пролог, преддверие.

Сама же петровская модернизация, на этом сходятся все ученые, не была комплексной и по сути представляла собой выборочное заимствование в основном военных и экономических технологий и некоторых управленческих институтов. Модернизация Петра I почти не затронула социокультурную и политико-правовую сферы (европеизация культуры коснулась в основном дворянства, да и то не в полной мере), привела к гипертрофированному усилению роли государства во всех сферах жизни, бюрократизации, сопровождалась уничтожением ростков гражданского общества, без наличия которого вряд ли возможно нормальное проведение этого процесса. Резко возрос уровень эксплуатации населения добуржуазными методами. Крепостничество, наоборот, не только сохранилось, но и усилилось. Предпринимательские элементы в экономике, которые только-только начали зарождаться, были грубо подавлены. С другой стороны, петровская модернизация, проводившаяся почти исключительно на феодально-крепостнической основе и феодальными методами, показала эффективность (пусть и временную) мобилизации и концентрации ресурсов в руках государства. В будущем петровская модернизация стала рассматриваться многими реформаторами как образцово-показательная.

В любом случае модернизация Петра I, пусть частичная и однобокая, заложила мощный фундамент для дальнейшего развития страны. Однако преемники Петра I вплоть до Екатерины II занимались, по сути, эксплуатацией наследия Петра и оказались не способны в силу целого комплекса причин продолжить и завершить начатые им модернизационные процессы. Россия так и осталась на стадии переходного периода.Какое-то время государство могло развиваться на основе фундамента, заложенного реформами Петра, но до бесконечности это продолжаться не могло. К тому же западноевропейская цивилизация и в социально-экономическом, и в политическом плане сделала очередной рывок вперед. Дальнейшая эксплуатация наследия Петра I теряла всякий смысл. Чтобы сохранить имперский статус и не допустить чрезмерного отставания от Запада, необходимо было что-то предпринимать, как минимум, продолжить начатую Петром модернизацию, распространив ее на социальную и политико-правовую сферы, которые были ею почти не затронуты. Именно эти проблемы пришлось решать во второй половине XVIII в. Екатерине II, Павлу I, а затем и Александру I, которые в силу своих личных способностей, полученного образования и самообразования, широты политического кругозора, оказались соответствующими своему высокому положению (пусть иногда и полученному волею случая). Они были способны осознать необходимость серьезных перемен, ответить на очередной «вызов» западноевропейской цивилизации. Продолжение модернизации – такова была насущнейшая потребность дальнейшего развития российского государства и общества.

Однако положение осложнялось тем, что в Европе модернизация заключалась, прежде всего, в постепенной (в случае проведения реформ «сверху») или ускоренной (в случае революции) ликвидации пережитков феодализма, переходе от натурального к товарному хозяйству, от аграрной экономики к индустриально-капиталистической.

В России же во второй половине XVIII – начале XIX вв. предпосылки буржуазного развития были слаборазвиты. Крепостное право являлось фундаментом всего государственного организма. В этой связи политическая модернизация должна была неизбежно затронуть социально-экономическую сферу, т. е. вопрос о дальнейшем существовании крепостного права. Необходимость сочетать политическую модернизацию с социально-экономической при специфической социальной структуре российского общества усложняло и без того напряженную ситуацию для реформаторов, делало ее почти тупиковой.

Причем, если преобразования (или хотя бы их попытки) Екатерины II и Павла I не выходили за пределы системы социально-экономических и политических отношений, созданных при Петре I, то реформы, пусть и большей частью неудачные, Александра I (подготовка конституционных проектов, курс на постепенную отмену крепостного права, реформа системы образования и др.) явно выходили за эти пределы и, в случае успешной реализации, могли вывести страну на качественно новый этап развития. Поэтому реформы Александра I с полным основанием можно считать попыткой второй модернизации в истории России.

К сожалению, Александру I не удалось провести ни политическую реформу (ввести Конституцию западного типа), ни социально-экономическую (начать отмену крепостного права), т. к. одно противоречило другому. Введение Конституции предполагало создание Парламента, большинство в котором, исходя из особенностей социальной структуры российского общества того времени, неизбежно получило бы дворянство. В результате любой законопроект, хоть как-то касавшийся вопроса о крепостном праве, был бы неминуемо заблокирован дворянским большинством, и крепостничество оказалось бы законсервированным на длительный период времени. Отсутствие объективных причин, широкой социальной базы реформ стало главной причиной их неудачи.

Объективные причины для серьезного реформирования всех сфер общественной жизни появились только в середине XIX в. Тяжелый внешнеполитический кризис после поражения в Крымской войне привел к осознанию правящей элитой во главе с новым императором Александром II всей тяжести сложившегося положения и необходимости стать выше узкосословных интересов ради интересов общегосударственных, сохранения статуса «великой державы». В 1860-е – начало 1870-х гг. были проведены серьезные реформы, соответствовавшие всем критериям модернизации и охватившие почти все сферы общественной жизни (отмена крепостного права, судебная, земская, городская, военная, финансовая, в сфере образования), и в целом способствовавшие переходу от аграрно-феодального к индустриально-капиталистическому пути развития. Однако почти все реформы в силу ряда причин были половинчатыми (особенно крестьянская) и незавершенными. К тому же они почти не затронули политическую систему. В результате во второй половине XIX в. возник новый блок противоречий: между темпами развития промышленности и сельского хозяйства, повышением уровня образования и отсутствием возможности у большинства населения участвовать в политической жизни и др.

Таким образом, вторая российская модернизация при Александре II, так же, как и петровская, оказалась частичной и незавершенной. Единственный положительный момент – серьезные изменения в социально-экономической сфере (отмена крепостного права) и введение местного самоуправления, пусть и в ограниченном объеме.

Продолжением второй волны модернизации стало проведение индустриализации в 1890-е гг. (реформы С.Ю. Витте). Ситуация осложнялась тем, что во второй половине XIX в. развитые страны Запада совершили очередной рывок вперед и перешли на стадию развитого индустриального общества. Россия же оставалась преимущественно аграрной страной со слаборазвитой промышленностью. Наметилось очередное стадиальное отставание.Поэтому проведение индустриализации стало первоочередной государственной задачей. Индустриализация проводилась, прежде всего, за счет государственных средств (в том числе через активное железнодорожное строительство за государственный счет, стимулировавшее развитие смежных отраслей), а также активного привлечения иностранного капитала (с этой целью и была проведена денежная реформа 1897 г.). Были достигнуты значительные успехи в развитии промышленности. По общему объему производства Россия вышла на 5-е место в мире, но при этом существенно отставала от развитых государств по уровню жизни населения и темпам развития сельского хозяйства. К тому же возникли серьезные диспропорции в социальной сфере (маргинализация и люмпенизация значительных слоев населения, крайне низкий уровень доходов большинства рабочих и крестьян), что при отсутствии продуманной социальной политики со стороны государства привело к нарастанию социальных противоречий и социальному взрыву в начале XX в.

Таким образом, индустриализация рубежа XIX–XX вв. не была доведена до конца, а Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции 1917 г. и начавшаяся затем Гражданская война отбросили российскую экономику далеко назад к доиндустриальному периоду (достаточно сказать, что уровень промышленного производства снизился в 7 раз по сравнению с 1913 г.). Тем самым, каким бы не был политический режим после Гражданской войны, ему неминуемо пришлось столкнуться с первоочередной задачей проведения индустриализации заново.

Так называемую «сталинскую индустриализацию» конца 1920-х – начала 1930-х гг. можно считать третьей модернизацией России. В целом она напоминала петровскую модернизацию как по методам проведения, так и по целям и достигнутым результатам. Как и тогда, она проводилась под воздействием внешнеполитического фактора (необходимость создать мощную, прежде всего оборонную, промышленность для противодействия враждебному капиталистическому окружению и обеспечения экономической самостоятельности), носила догоняющий характер (ответ на «вызов» империалистического Запада), осуществлялась в предельно сжатые сроки и за счет беспрецедентного усиления государства и его вмешательства во все сферы жизни. Как и при Петре I, в экономическом развитии страна совершила гигантский рывок вперед, выйдя по объемам промышленного производства на 2-е место в мире и обеспечив индустриальный фундамент, без которого была бы невозможна победа в Великой Отечественной войне. Однако все эти успехи были достигнуты за счет резкого усиления эксплуатации населения и, прежде всего, крестьянства, которое в ходе проведения принудительной коллективизации фактически было превращено в государственных крепостных, а также проведения массовых репрессий, жертвами которых стали сотни тысяч (если не миллионы) людей. В ходе «сталинской модернизации» произошло полное огосударствление всех отраслей экономики, тотальная бюрократизация и идеологизация всех сфер общественной жизни, полная ликвидация прав и свобод личности. Структура самой экономики не была сбалансированной, наблюдался явный перекос в сторону отраслей тяжелой промышленности, ориентированных на оборону, в ущерб развитию легкой промышленности, что порождало возникновение постоянного дефицита товаров гражданского назначения. Намного отставал от стран Запада уровень жизни и уровень потребления населения.

После завершения Второй мировой войны СССР получил статус одной из двух сверхдержав мира, но при этом буквально сразу оказался втянутым в Холодную войну с США и его союзниками, причем в явно невыгодных условиях. Во-первых, экономика США была изначально намного мощнее, она не только не пострадала от участия в мировых войнах, скорее наоборот, значительно укрепилась. Во-вторых, все западные и южные районы европейской части СССР (бывшие оккупированные территории) были полностью разорены, индустриализацию там необходимо было проводить заново. В этих условиях командно-административная система управления экономикой демонстрировала определенные преимущества, т. к. позволяла быстро мобилизовать все имеющиеся ресурсы на решение стратегических задач. В данном случае, быстрое восстановление экономики разрушенных районов и достижение паритета в гонке вооружений с США. Благодаря неимоверному напряжению всех видов ресурсов и всех сил народа нашей страны, эти задачи были успешно решены. Однако политическое руководство СССР восприняло эти достижения, как свидетельство того, что командно-административные методы управления экономикой являются единственно возможными и вполне применимы не только в чрезвычайных ситуациях, но и в мирное время. Отсутствие конкуренции между предприятиями во внутриэкономических отношениях, постоянный диктат и мелочный контроль со стороны государства приводили к незаинтересованности во внедрении новшеств и, в конечном счете, вели к экономической стагнации, что и произошло на рубеже 1970–1980-х гг.

Между тем, в развитых странах Запада и Японии в 1960–1970-х гг. началась научно-техническая революция (НТР). На ее основе начался постепенный переход к постиндустриальному этапу развития. Нельзя сказать, что СССР оказался вообще в стороне от этих процессов. Достижения НТР использовались и внедрялись, но преимущественно в оборонной промышленности и космонавтике (да и то ее следует рассматривать как своеобразный побочный продукт военно-промышленного комплекса). В отраслях гражданского назначения достижения НТР почти не находили применения. В результате темпы экономического роста неуклонно снижались, экономическое соревнование со странами Запада СССР явно проигрывал, наметилось очередное стадиальное отставание от этих государств. Положение усугублялось новым витком гонки вооружений в 1979–1984 гг. на фоне падения цен на энергоносители. Экономика СССР к 1985 г. оказалась на гране полного истощения. Страна нуждалась в реформах и новой модернизации.

Однако попытки экономических, а затем и политических реформ во время правления М.С. Горбачева («Перестройка» 1985–1991 гг.) в силу ряда причин окончились еще большим углублением экономического кризиса и распадом государства. Новое руководство России (как правопреемницы СССР) во главе с Б.Н. Ельциным пошло по пути раздела огромной государственной собственности между узким кругом лиц («олигархический» капитализм). В результате «шоковой терапии» начала 1990-х гг. резко снизился платежеспособный спрос населения, началось резкое падение производства из-за гиперинфляции, криминализация общества. В результате вместо новой модернизации произошла деградация экономики России. По уровню развития она оказалась отброшена на несколько десятилетий назад, фактически началась ее деиндустриализация.

В 2000-х гг. наметилась некоторая стабилизация, в основном за счет повышения мировых цен на энергоносители. Однако как по структуре, так и по основным показателям экономика России намного отстает от экономик государств, вступивших на постиндустриальную стадию развития. Новая модернизация России и, прежде всего, ее экономики, неизбежна. Это осознает и нынешнее руководство страны. К сожалению, дело ограничивается в основном громкими лозунгами, конкретная же программа проведения модернизации, по сути, отсутствует.

В заключение хотелось бы подвести некоторые итоги и, прежде всего, по вопросу о количестве модернизаций в истории России. Исходя из предложенных нами критериев модернизации, можно сделать вывод, что в истории России было предпринято три попытки модернизации, которые с известной долей условности можно считать удачными (при Петре I, Александре II и И.В. Сталине). Они, в основном, достигли поставленных целей (вывод страны на новый этап развития, сокращение отставания от развитых государств, повышение конкурентоспособности на международной арене), и две неудачные – при Александре I и М.С. Горбачеве. При этом все они носили догоняющий, экзогенный характер, ни одна из них не была комплексной и не затронула одновременно всех сфер общественной жизни.

Хотелось бы также отметить, что исторический опыт попыток проведения модернизации в России, да и в других «незападных» государствах свидетельствует об одном – слепое копирование западных образцов неприемлемо. Оно ведет к серьезным диспропорциям в разных сферах общественной жизни и возникновению новых противоречий и кризисных ситуаций. Положительный опыт проведения модернизационных процессов в таких государствах, как Япония и, особенно, Китай, показывает, что модернизацию необходимо проводить на основе собственной идентичности, обязательного скрупулезного учета социокультурных особенностей населения, специфики местной экономической и политической систем, предыдущего исторического опыта проведения подобных процессов. Иначе результаты могут быть самыми плачевными и непредсказуемыми.

Ключевые слова: понятие модернизации, критерии модернизации, количество модернизаций в истории России.

Key words :definition ofmodernization, criterions of modernization, amounts of modernization, reforms in Russia, history of Russia.

В статье рассматриваются вопросы о критериях модернизации и количестве попыток проведения модернизации в истории России. Предпринимается попытка дать авторское определение понятия модернизация и выявить критерии модернизации.

Zakharov Vitaly Yurievich , Moscow state university of instrument building and information. Article « How many modernizations were in the history of Russia? » .

This article is about the theory of modernization, criterions of modernization and amounts of modernization in the history of Russia. The author analyses the question about definition and criterions of modernizationandproposes a new variant of the decision of the problem aboutamounts of modernization in the history of Russia.

Примечания

[i] См., например: Побережников И.В. Модернизация: теоретико-методологические подходы // Экономическая история: обозрение. М., 2002. Вып. 8. С. 146–168; Проскурякова Н.А. Модели российской цивилизации и модернизации в западном и отечественном обществознании // XIX век в истории России: современные концепции истории России и их музейная интерпретация. Труды ГИМ. Вып. 163. М., 2007. С. 38–40; Турен А. Возвращение человека действующего: очерк социологии. М., 1998; Красильщиков В.А., Гутник В.П., Кузнецов В.И. и др. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. М., 1994. С. 6–21.

Более подробно об уровне развития и особенностях социально-экономического и политического строя Киевской Руси см., например: Фроянов И.Я. Города-государства Древней Руси. Л., 1988; Он же. Древняя Русь: опыт исследования социальной и политической борьбы. М., СПб. 1995.

Зимин А.А., Хорошкевич А.Л. Россия времени Ивана Грозного. М., 1982; Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1983.

Кобрин В.Б. Смутное время и утраченные возможности. // История Отечества: люди, идеи, решения. М., 1991. Ч. 1. С. 163–186.

[v] Павленко Н.П. Петр I и его время. М., 1989.

Правда и реформы Петра I часто проводились хаотично, без четкого плана, но их итоги позволяют сделать вывод о наличии у Петра системного подхода, четкой концепции о путях развития государства.

См., например: Ахиезер А.С. Российская модернизация: проблемы и перспективы (материалы «круглого стола»). // Вопросы философии. 1993. №7. С. 3–6.

Более подробно вышеобозначенные проблемы анализируются автором в специальной монографии. См.: Захаров В.Ю. Эволюция российского абсолютизма в контексте развития конституционных идей в России и Европе во 2-ой половине XVIII – первой четверти XIX вв. М., 2008. Ч. I.