10:41 25 мая 2024

Трагедия Таджикистана / Евгения Пилетски

Старая «тушка» компании «Tajik Air» из последних сил набирала скорость и высоту. Пункт назначения Душанбе, Таджикистан. Если вы думаете, что это клоака цивилизации, посмотрите на карту: Таджикистан – географический центр Евразии. В этом уверены, предположительно, 4 млн. человек, остальные, неподсчитанные, блуждают на полях солнечного Таджикистана вместе c молочными козами.

Аллах учит, что мусульманин, завидев месяц Рамадана в небе, должен соблюдать пост. Поэтому, отказавшись от жирного ланча, религиозные пассажиры склонялись на колени в проходе кабины лайнера и напряженно молились, уткнувшись в пятки соседа. Конец месяца Рамадана – самое радостное и праздничное время, когда вместе с духовной на столе материализуется и другая пища. Тогда даже самый неверный осел получает морковку, а не просто по своим вшивым бокам. Именно этот период – самое гостеприимное время, уверяли меня бледные соседи.

Очень сложно понять в какой момент застенчивые голодные гастарбайтеры превращаются в гордых таджиков, но аэропорт столицы Таджикистана точно к этому не располагает. Тесная старая советская коробка аэровокзала, кажется, не выдерживает количества штурмующих. С тюками и крепкими русскими словцами прилетевшие распихивают друг друга, пробивая дорогу к выходу. Здесь начинается родина. Счастливых обладателей «чумадан» встречают  улыбками, объятиями, звонкими поцелуями. Завтра будут новые проблемы, вопросы, а сегодня праздник – сын/муж/отец/дедушка вернулся после нескольких лет рабского труда на российских галерах.

Одна из немногих моих сохранившихся фотографий из Таджикистана сделана в центре Гиссарской долины, самой зеленой и густонаселенной части страны. Со всех сторон поселок окружён горами: с севера – Гиссарским хребтом, с юга – Газималикскими горами, с запада – Бабатагскими. Ученые предполагают, что в Гиссарской долине люди поселились примерно 40 тысяч лет назад.

Мои родители поселились здесь в середине 30-х прошлого столетия. Моя бабушка — Анисия Пилетски, родом из одноименной деревни, расположенной у реки Висла в Польше, которая в прошлом неоднократно попадала под нож Пруссии, Австрии, и наконец, России. В начале 20 века после взятия «курса на кулак», моя семья, как вымирающая единица дореволюционной России, потеряв земли, начала движение на сибирские просторы. А оттуда еще дальше от советской власти – в солнечный Таджикистан.

Как рассказывала моя бабушка, мрачный Берия однажды был в этих краях. После его отъезда в соседнем доме пропала красавица дочь. Кроме этого случая в остальном Таджикистан процветал. Были построены школы, больницы, открыты медицинский, геологический институты, заработала канализационная, водопроводная системы. Была привезена заменившая гладкие камни туалетная бумага.

Мой дедушка работал в Таджикистане вместе с другими геологами в европейском поселке Ташобар, отстроенном немцами. В Ташобаре добывали уран, которым американцы в 1945 году угостили Японию. А после победного 1945-го в поселке появился советский комбинат № 6 по добыче и переработке все тех же урановых руд. Именно ташобарский уран лежал у истоков развития отечественной ядерной энергетики. Однако уже к середине 1950-х годов запасы урана истощились, и Ташобар превратился в город-призрак, как и все подобные места, связанные прежде с добычей полезных ископаемых.

В моей семье есть традиции. Одна из них довольно интимная. Когда мои предки решались обзавестись ребеночком, то для зачатия выбиралось место, как можно выше к чистому небу, к звездам, как можно дальше от грешной земли. Сейчас с появлением в жизни современного человека небоскребов и самолетов, это традиция как-то утратила свой небесный романтизм, а вот политическая карта звезд приобрела большее значение. Однако только представьте, насколько этот момент был важен для моих мамы и папы, что они умудрились забраться на Памир.

Мама вспоминает, что звезды были такими большими и близкими, что, казалась, их можно было снимать, как гроздья спелого винограда. Так в моем паспорте появилась ТССР, а в жизни — самый вкусный в мире плов.

Но мне повезло только отчасти. В конце 1989 года в стране начались беспорядки, в основном затронувшие белое население: участились грабежи, изнасилования. Страна медленно погружалась в хаос. Мы покинули Таджикистан.

Бабушка, не желая оставлять «нажитое кровью и потом» задержалась в Душанбе, спасая не только старое немецкое пианино, но и другие, более мещанские, безделушки как хрустальные бокалы, шелковые ковры. Все это, по ее мнению, должно было создать уют в нашем московском птичьем гнезде беженца. Но ситуация резко ухудшилась. Однажды вечером раздался звонок. Из Душанбе звонила бабушка. Она громко что-то кричала в трубку, мама плакала и требовала немедленного ее возвращения. На следующий день бабушка прилетела в Москву, контуженая, без спасенного имущества с впечатлениями на всю жизнь.

Несмотря на то, что я не слышала ее историй до зрелого возраста, меня мучили детские кошмары. Мне снился офицер в военной форме, обязательно немецкой. Он нетерпеливо названивал в дверь, переминаясь с ноги на ногу в скрипучих кожаных сапогах. Я открывала дверь, и офицер громко объявлял о начале войны. Потом он резко разворачивался и исчезал, а я оставалась перед черной дырой распахнутой двери.

Несколько раз я просыпалась от другого кошмара. Когда у нас во дворе появлялись солдаты, я, чтобы спастись, пряталась под машиной. Лежала и дрожала от страха. Каждый раз кто-то из марширующих мимо моего укрытия солдат кидал зажженную спичку в бензобак. Машина взрывалась, и перед тем как умереть, я отправлялась к маме – просить прощения. Я умоляла не сообщать бабушке о произошедшем. Мама плакала и просила вернуться. Но я сетовала на недостаток времени и улетала.

Когда я подросла, бабуля рассказала, что тогда случилось. Так я узнала, что война – это грязь и боль. И даже неважно где свои, а где чужие. Русские солдаты тоже не отличались добродетелью в 1945-м в Берлине или Дрездене. И знаю  это от деда, который прошел всю войну, а потом вернулся в Душанбе.

Мирная жизнь в Таджикистане закончилась в начале 1990-х. Русские, евреи, немцы, спасаясь от войны между ваххабитами и просоветским фронтом — «юрчиками», покидали стремительно исламизирующуюся страну, оставляя дома, хозяйство…  Многие из них больше никогда не вернутся обратно. Кто-то живет в России, кто-то переехал в Европу.

Более 100 000 человек в отчаянии перешли афганскую границу, рассчитывая добраться оттуда до более спокойных мест, и оказывались в заложниках у боевиков Ахмад Шах Масуда. Он к этому времени возглавлял собственное правительство в двухмиллионном северо-восточном регионе Афганистана (провинции Парван, Тахар, Баглан Бадахшан) со столицей в Талукане, прозванной «Масудистаном» в его честь.

Деньги на хорошо вооружённую армию, численностью более 60 тысяч человек, Масуд имел от продажи беженцев обратно, одновременно получая у международного сообщества «масштабную помощь беженцам, которые не хотят возвращаться домой». Некоторые беженцы были использованы в качестве «террористического мяса» под угрозой расправы над оставшимися в заложниках членами семей. Последние заложники были освобождены вначале 2000-х. Количество убитых и умерших заложников всех национальностей неизвестно. Некоторые из них так и не узнали, что СССР, гражданами которого они себя считали, больше не существует.

И вот теперь, спустя 25 лет, я вновь хожу вновь по тем тропинкам, по которым моя мама вела меня за ручку. С националистическими лозунгами: «Пошли в свою Россию!» обкуренные граждане солнечного Таджикистана громили тогда дома своих соседей, грабили прохожих, насиловали знакомых девушек. Пока идет война – можно все.

Гражданская война 1990-х смыла из страны всех «случайно залетевших» русских, немцев, евреев. Все кто строил, развивал эту страну, теперь спасали свои жизни, разлетаясь как искры от бенгальских огней. Кому-то повезло больше: добравшись до более спокойных мест, бывшие граждане Таджикистана, оставив дома, вещи, приобретали мир и будущее для своих детей. Но кто-то застрял навечно в узких ущельях неспокойного региона.

Острые споры, горячие бои стали остывать по мере того, как приходило понимание, что Таджикистан обрел свою независимость и теперь в руках самих таджиков их будущее. Ликование было недолгим, и нельзя сказать, что радостным. Остались разрушенная страна, неспокойные кризисные соседи, и, главное, усугубились старые внутренние социальные и экономические проблемы. Только теперь, как признают сами таджики, решать их некому. Олигархический характер правления президента Эмомали Рахмона, при котором политика деградировала до коммерции, и узость внутреннего рынка привели к социальному расслоению в обществе и ограниченности экономических возможностей для граждан.

Проведение военных операций по ликвидации террористов уже не приносят масштабных финансовых влияний в страну, а все больше вызывают сомнений у международных доноров, не являются ли эти операции расправой Э. Рахмона над политической оппозицией. Безусловно, не стоит недооценивать угрозу активизации радикальных исламистов, как и не стоит строить на этом государственную политику —  это не способствует долгосрочному развитию страны. Тем более, что накопленные за прошедшее столетие ресурсы, связи, знания потеряны за «лихие 1990-е» вместе с их носителями.

Горсти оставшихся — это очень пожилые люди, которым могилы их родственников и связанные с ними воспоминания ближе и нужнее, чем любая устроенная жизнь далеко от этих мест.

Старая учительница

Марья Ивановна, учительница русского языка, ей 96 лет. Всю жизнь она посвятила школе и детям. Несколько лет назад потеряла веру в Бога. Говорит, что самой страшно от этой мысли. «В моем возрасте к Богу приходят, а мне в 90 лет стало понятно, что все в наших руках». Ее слова отражают тот образ жизни, который она ведет последние 20 лет. Ее соседи по проспекту Сомони, главной улице столицы Таджикистана, постоянно закидывают камнями окна ее квартиры. Двери заколачивают с внешней стороны, приходится звать на помощь.

По несколько дней Марья Ивановна не может выйти из дома, а ведь туалет и ванна во дворе. Пожилая учительница вот уже 20 лет держит оборону. «Когда я выхожу из дома эти выродки могут опрокинуть таз с водой мне на голову, смеются надо мной, ставят подножки. Русский они понимают плохо, но несколько оскорбительных для женщин слов они где-то выучили».

Воинственно настроенная Марья Ивановна во время нашего разговора ласкова и обходительна со мной. Рассказывая о прошлой жизни, она вновь опускается в воспоминания, додумывая истории судеб персонажей тех дней за них.

Ни на лице, ни в глазах ни капли злости, ненависти. «Как их ненавидеть? Они же потерянные дети. Это потерянная страна. Мне их жаль. Я жила в цветущем государстве, а они на обезвоженной пустыни печали и скуки».

Марат и Антонина

Вся промышленность в республике больше напоминает декорации к фильму «Сталкер»: цементный завод, обувная фабрика, поля хлопка и арчи (среднеазиатского можжевельника) заброшены, либо уничтожены. Местное население выживает благодаря натуральному хозяйству. Марат, житель столицы сетует:

«Была у нас хорошая фабрика. 20 лет назад — мой отец был свидетелем — наша обувь, как горячие пирожки, расходилась по всему Союзу. Чтобы сделать пару простых ботинок нужно много: молнии, заклепки, гвозди, колодки, стельки, которые раньше поставлялись из разных регионов. Теперь своими силами Таджикистан выпускает только несколько пар галош в год».

Сейчас пожилой Марат работает инженером в Министерстве энергетики и промышленности республики Таджикистан. Вместе с женой Антониной живут в небольшой двухкомнатной квартире 4-этажного дома. Убранство квартиры напоминает музей советской культуры – хрустальные бокалы, ковры, скатерть на телевизоре. Только ванная и туалет без воды. Воду дают по 15 минут в день. За это время открываются все краны и общими усилиями наполняются все имеющиеся в доме емкости.

Балкон заставлен десятками «закрученных» банок – помидоры, малина, персики, абрикосы и даже варенье из инжира. Вид с балкона на соседский двор, где ребятня снуется по углам от безделья. Мастерицы по приготовлению насвая из соседнего подъезда, выдрав чугунные ванные из своих квартир, с утра и до вечера замешивают смесь из куриного помета и цемента. В ТССР эту отраву называли «аэропорт». Сейчас она долетела и до московских улиц, украсив тротуары зелеными плевками.

Вместе с Маратом и Антониной отправляемся на Зеленый базар – главный рынок страны. Маршрутное такси – «булка» везет нас вдоль дороги, которая завалена мусором. В основном это пакеты от разводных соков и упаковки от чипсов. Но попадаются и более страшные выбросы.

Старая канализационная система, построенная еще в 1930-х годах, не очищается, заполнена пластиковыми бутылками, которые забивают трубы. Вода вместе с человеческими продуктами жизнедеятельности образует зловонные озера вдоль дороги. Обходя плавучий мусор, я замечаю небольшой комочек с пуповиной.  Спрашиваю у Марата, не кажется ли мне это. Марат, тяжело вздыхая, говорит, что такое встречается. Женщины скрывают аборты, делают их в домашних условиях и топят зародышей. Иногда «абортыши» всплывают в самых неожиданных местах, особенно после обильных дождей, рассказывает Марат. Увиденное потрясает меня.

«Жизнь такая…» — Марат, стыдясь, опускает голову. Я озираюсь по сторонам. Худые изможденные фигуры мужчин, отсутствующие взгляды. Женщины у обочины дорог, как стебельки срезанных цветов, склонились над грудными детьми.

Обычный кишлак

В кишлаках кипит жизнь. По длинным глиняным тропам блуждают дети, топчутся ослы, прижимаясь к стенам самодельных домиков, пробегают нагруженные фруктами женщины. В их корзинах собранные вдоль реки фрукты: гранаты, груши, хурма, персики, абрикосы. Местность вокруг пестрит разноцветьем.

Нас приглашают зайти в один из дворов. Внутреннее убранство поражает чистотой и организованностью пространства. С одной стороны двора под тенью абрикосового дерева расположилась кухня, здесь женщины хлопочут у печи. Вокруг них детская возня, крики. На противоположной стороне – топчан, на котором расположилась мужская половина семьи: старец с длинной белой бородой — самый уважаемый в семье человек, его сыновья и другие родственники. Подростки прислушиваются к тихому разговору взрослых. Бог знает, о чем они говорят: о применении нанотехнологий для энергосбережения в наружном освещении города, о связи подводных гор и антарктических вулканов с землетрясениями, о миллионах голодающих жителях полуострова Сомали?..

У входа в дом нас встречает старший сын «Хатабыча» — Иномали. Усаживает за стол, велит жене принести еду. Через 5 минут мы тонем в обилии угощений: плов, лепешки, свежие фрукты, овощи, самса, салаты, зелень, чеснок.

Иномали — единственный в большой семье, кто говорит по-русски. Немногословен, но очень улыбчив. Предлагает ночлег, если поездка наша затянется. «В Средней Азии двери всегда открыты для гостей. Аллах учит гостеприимству» — Иномали возносит руки к небу.

Хуш омадед ба Точикистон!

Добро пожаловать в Таджикистан!

Дом Иномали расположен в 10 минутах ходьбы от строящейся дороги, которая соединит Душанбе и соседний Китай.  Работают  китайские заключенные, отбывающие здесь наказание. В наручниках под солнцем закладывают бедолаги основы для развития китайско-таджикских отношений. Китай решает сразу несколько проблем на территории гостеприимного Таджикистана: снижает расходы на содержание заключенных, строит дорогу, которая облегчит экспорт китайской продукции, и потихонечку продвигается вглубь Евразии.

История пишется теми, кто оказывается в ней победителем. О некоторых народах Африки, например, мы узнаем исключительно из голландских, немецких архивов. О каких-то народах вскользь написана лишь пара загадочных строк. Что, где, когда додумывается историками. Интересно, сколько страниц будет посвящено таджикской культуре в учебниках Китая через сто лет?

Таджикистан самолеты, Эмомали Рахмон