Выражение «Вашингтонский консенсус», появившееся в конце 1980-х годов, похоже, уходит в политическое небытие. Автор этого выражения, Джон Вильямсон, экономист Института международной экономики в Вашингтоне, включал в него макроэкономическую стабилизацию, микроэкономическую либерализацию и открытие внутреннего рынка.
Эти меры предписывались МВФ с 1980-х тем развивающимся странам, которые, попав в долговую петлю, остро нуждались в валютных кредитах фонда. Затем выражение «Вашингтонский консенсус» приобрело политический оттенок – для одних как символ победы в «холодной войне», для других – как навязываемая Соединенными Штатами политика «минималистского государства» и монетаризма.
Китай в ходе рыночных реформ практически добился и макроэкономической стабильности, и активизации субъектов хозяйства, и внушительных внешнеэкономических успехов. Но этим достижения страны не исчерпываются: на деле в КНР реализована инвестиционная (а не равновесная или монетаристская) модель развития с очень высокими темпами роста и нормой накопления.
Эту модель отличает ведущая роль государства в экономике, опережающий рост промышленности, резкое сокращение бедности, повышенное внимание к развитию науки и образования. Данные черты, позволяющие характеризовать Китай как пример удачной модернизации, дали основание для появления выражения «Пекинский консенсус». Оно принадлежит бывшему редактору журнала «Тайм» Джошуа Рамо. Выражение символизирует исключительную привлекательность китайского опыта, «изучать который спешат специальные команды экономистов из таких разных стран, как Таиланд, Бразилия и Вьетнам».
Распространение этого опыта самим Китаем и его партнерами, в том числе в странах Азии, Африки и Латинской Америки, вызывает у некоторых представителей Запада нескрываемое раздражение. Угроза им видится в том, что вместе с экономическим опытом расширяется сфера политического авторитаризма. А усиление КНР – «плохая вещь и с этим необходимо бороться».
Напротив, в арабском мире, как пишет египетский социолог Ануар Абдель-Малек, в мирной китайской экспансии видят уважение суверенитета и невмешательства во внутренние дела, а китайские эксперименты с экономической либерализацией и постепенными политическими реформами рассматриваются как пример для подражания.
Важно, что КНР без особых натяжек можно отнести к числу стран, успешно адаптирующих глобализацию. Критика данного явления китайскими политиками и учеными сочетается с его использованием.
При этом важно, что глобализация рассматривается как внешний по отношению к Китаю процесс. Участвуя в нем, страна, во-первых, остается сама собой, а во-вторых, способна внести в глобализацию определенные коррективы, «стимулировать создание справедливого и рационального нового международного политического и экономического порядка».
Обратим внимание на соседство «справедливости» и «рациональности». Заметим также отчетливый контраст с позднесоветским и раннероссийским подходом, в котором ключевое слово – «интеграция» (в Европу, в «цивилизованное сообщество», в мировую экономику), предполагающая, в той или иной мере, утрату самостоятельности.
В Китае хорошо различают в глобализации как угрозы, так и возможности. С одной стороны, это мировая экономическая война, от которой никуда не денешься, с другой – взаимодействие, в котором выгоду получают обе стороны. Используя возможности, нельзя забывать об угрозах.
После вступления в ВТО (2001 г.) в Китае куда чаще упоминаются благоприятные возможности, в том числе для решения острых внутренних проблем (особенно занятости), которые открывают рост внешней торговли, приток инвестиций и пр. Это не удивительно: в 2002–2006 гг. экспорт рос очень высокими темпами, и к концу указанного периода Китай догнал по этому показателю США. Валютные резервы страны превысили 1,2 трлн. долл.
Похоже, что глобализация выгодна КНР, но это не значит, что все в ней устраивает Пекин. Там не устают подчеркивать положительное отношение к участию в современной международной хозяйственной жизни и что каждое правительство отвечает перед мировой экономикой состоянием своего национального хозяйства – данный тезис, часто употребляемый Пекином во внешней пропаганде, фиксирует, помимо прочего, ведущую роль государства в экономике.
В наши дни указанный тезис подкрепляется еще рядом аргументов. Государственный контроль нужен для предотвращения неблагоприятных внешних воздействий – ведь результаты высоких темпов экономического роста в Китае в полной мере ощущают его торговые партнеры в Азии, для которых китайский рынок становится все более важным. Необходимо государство и для защиты внутреннего рынка от чужих монополий, и для создания собственных крупных компаний. Без этого нельзя добиться реального равноправия в мире глобальной конкуренции.
Участие в глобализации, таким образом, ни в коей мере не означает полной либерализации внешнеэкономической сферы, в которой у КНР к тому же очень высока непосредственная доля госсектора (порядка 65% – с учетом доли государства в предприятиях с иностранными инвестициями). Более того, Китай в последнее время сокращает льготы зарубежным инвесторам — недавней сессией ВСНП (март 2007 г.) унифицированы налоги для иностранных и национальных предприятий.
Не торопятся в этой стране и с переходом к конвертируемости национальной валюты по счетам движения капитала. При этом жэньминьби («народные деньги») являются одной из самых устойчивых мировых валют с превосходным реальным обеспечением, а финансовым спекуляциям противостоит достаточно эффективная система мониторинга рынков.
Налицо выраженный самостоятельный и творческий подход, позволяющий целенаправленно формировать будущую роль страны в мировой экономике. Такой подход дает другим государствам возможность рассчитывать на более демократичную и справедливую систему международного разделения труда. Одним из практических путей к ее созданию может быть расширение взаимовыгодного сотрудничества с КНР, включающего производственную кооперацию, инвестиции, науку и технику, образование и т.д.
Ответственное отношение к обязательствам, принятым при вступлении в ВТО, не означает отказа КНР от преференциальных торговых соглашений – двусторонних и региональных. Наоборот, в ходе завершения переговоров с ВТО Пекин заметно интенсифицировал усилия в области регионального сотрудничества с азиатскими государствами (АСЕАН, ШОС).
Достаточно высокими темпами воплощается в жизнь соглашение о зоне свободной торговли «АСЕАН – Китай», вступившее в силу в 2005 г. При этом Пекин поддерживает центростремительные тенденции в Ассоциации, а также соблюдает существующий в этой организации принцип предоставления дополнительных льгот экономически более слабым членам. Взаимная торговля достигла в 2006 г. 160 млрд. долл., складываясь со значительным активом у стран АСЕАН (около 20 млрд. долл.). Усиление позиций в мировом хозяйстве КНР сопровождает важными для соседних развивающихся стран уступками во внешнеэкономической политике.
Динамичный экономический подъем Китая и укрепление его позиций на мировом рынке в целом благожелательно рассматриваются в странах АСЕАН. КНР, как известно, оказывала финансовую поддержку странам Ассоциации, пострадавшим во время кризиса 1997–1998 гг., и не пошла в тот период на девальвацию своей валюты, что могло бы осложнить выход из кризиса.
Позитивно воспринимается готовность Пекина участвовать в крупных совместных инвестиционных проектах в бассейне реки Меконг, а также в сооружении железной дороги, которая свяжет страны АСЕАН с Китаем. Соглашение с КНР не без оснований считают и важным катализатором углубления сотрудничества внутри самой Ассоциации.
На фоне буксующих переговоров в рамках ВТО либерализация торговли на основе преференциальных региональных соглашений фактически означает, что ВТО отодвигается на второй план. Примерно та же участь может постигнуть в Юго-Восточной Азии МВФ и Мировой банк. Проще говоря, основные институты «Вашингтонского консенсуса» в Азии уже никому особенно не нужны, хотя и большого вреда в них тоже пока не видят.
Располагая теперь значительными валютными ресурсами, КНР не жалеет их на оказание финансовой поддержки соседним государствам. Только Филиппинам в 2006 г. было предоставлено 2 млрд. долл. после безрезультатных переговоров этой страны с Мировым банком.
Корректировка глобализации в сторону большего учета интересов развивающихся стран при активном участии Китая вполне возможна. И как раз регионализация оказывается инструментом такой корректировки. Причем глобализация и регионализация в чем-то дополняют, а в чем-то противоречат друг другу. Но главное заключается в том, что их полное осуществление может привести к формированию совершенно разных типов мировых систем.
Если глобализация предполагает образование единой глобальной экономики и основанного на ней господства сильнейшей державы (монополярного мира), то экономическая регионализация влечет за собой создание нескольких взаимодействующих и конкурирующих группировок, служащих многополюсному управлению мировой системой. Зона свободной торговли «АСЕАН – Китай» уже становится одной из таких группировок. Теоретически подобные шансы есть и у ШОС, а также ССАГПС и СААРК.
Понятно, что региональная кооперация укрепляет коллективные и индивидуальные переговорные позиции развивающихся стран, способствуя, опять-таки, более равноправному участию их в глобализации. В результате ее развития в Азии снижается удельный вес вертикальных торгово-экономических связей с развитыми государствами и повышается доля горизонтальных между развивающимися странам. Роль интеграционной платформы в значительной мере выполняет китайская экономика.
Во внутренней политике Пекина после XVI съезда КПК (2002 г.) наблюдается отчетливое повышение внимания к социальным проблемам. Растет перераспределительная роль государства (в 2006 г. его доходы выросли на 20%), принимаются меры к смягчению диспропорций между городом и деревней, зажиточными и бедными регионами.
Очевидно, что это долговременный курс, призванный решить и макроэкономические задачи: более равномерное распределение способно повысить внутренний спрос, снизить наметившийся перегрев экономики. Проблемы бедности при сохранении нынешней динамики и даже ее снижении уже не выглядят непреодолимыми.
Выдвижение концепции социалистического гармоничного общества и заметный сдвиг влево в социально-экономической политике КНР после 2002 года, по-видимому, сигнализируют о завершении того этапа, когда рыночные преобразования и либерализация хозяйства и внешнеэкономических связей были основным содержанием изменений, происходивших в Китае и в мире.
Успешное преодоление Китаем разного рода догматических построений, включая неолиберализм, не осталось незамеченным ни на Востоке, ни на Западе. Пекинский консенсус как бы поглотил Вашингтонский, социализм вобрал в себя рынок, не изменив базисных характеристик.
Своеобразно реагируют на это российские либералы. Андрей.Илларионов, в очередной раз попытавшись представить КНР воплощением либерализма, заявил в эфире «Эха Москвы», что «в Китае государству в голову не придет отбирать у частного лица нефтяную компанию». Такого там, подтвердим, не наблюдается по той простой причине, что ни одному здравомыслящему китайцу не приходило в голову отдавать нефтяные компании в частные руки (в Азии это вообще большая редкость).
Напомним также, что госсектор в КНР представлен ключевыми и наиболее доходными отраслями: в него входит 80% добывающей промышленности, 75% энергетики, 86% финансов и страхования, 84% услуг транспорта и связи, полностью выпуск сигарет и т.д. Не менее забавна и интерпретация китайских успехов Сергеем Доренко (то же «Эхо»), который заметил, что промышленность Китая «создана американцами».
Между тем доля США в прямых инвестициях, которые получает КНР, составляет лишь 4%, столько же приходит из Сингапура. В парке промышленного оборудования Китая доля собственно китайского составляет около 70%, а среди импортных средств производства преобладает японская и германская техника.
Подчеркнем, что важной частью Пекинского консенсуса становится выдвижение на первый план идеи социальной справедливости, а это в экономической части предусматривает повышение доли ВВП, перераспределяемой государством и усиление его контроля над крупным частным капиталом, не исключающего, конечно, государственно-частного партнерства.
Иначе говоря, социализм опять в моде, по крайней мере, в Азии, где проживает более половины человечества и уже производится порядка 45% мировой промышленной продукции, в том числе в КНР – около 25%.
Внимательно присматриваются к Пекинскому консенсусу и в Европе, включая ее восточную часть, вспоминая о золотом времени социально-ориентированного государства. Это обстоятельство очень вовремя доставляет России новую возможность выбора вариантов развития из реально существующих в мире. Рыночный социализм с переходом к инвестиционной экономической модели выглядит вполне в духе времени и весьма привлекателен по многим другим причинам.
В частности, социалистическая ориентация России позволит перехватить политическую инициативу, противопоставляя беспрецедентному давлению отживающего неолиберализма более демократичный, исторически-органичный и конструктивный проект.
Добавлю, что ни опыт Китая, ни опыт других азиатских стран в новом веке не подтверждает тезиса об усилении инфляции при росте инвестиций о чем нам твердят руководители российского правительственного «экономического блока». Хотя их осторожность, возможно, связана с необходимостью консервации ресурсов для отражения вполне вероятной внешней атаки на российскую финансовую систему.
Между тем в КНР при росте и без того высокой нормы накопления с 39 до 43% в 2001–2005 гг инфляция . увеличилась с 0,7 до 1,9%. В других же странах Азии, увеличивших в 2001–2004 гг. норму накопления, инфляция даже снизилась. В Индии рост инвестиций с 23 до 30% ВВП уменьшил инфляцию с 4,3 до 3,8%.
В Индонезии норма накопления выросла с 19 до 21%, инфляция сократилась с 11,5 до 6,1%. В Турции наблюдался рост инвестиций с 16 до 27%, рост цен замедлился с 54,4 до 8,6%. В Южной Корее – аналогичная картина: рост накопления с 29 до 31% при сокращении инфляции с 4,1 до 2,8%. На Шри-Ланке капиталовложения выросли с 22 до 27%, а индекс цен опустился с 14,2 до 7,6%. Наконец, в Узбекистане рост нормы накопления с 21 до 24% сопровождался падением инфляции с 27,2 до 1,7%.
Александр Салицкий
fondsk.ru
