Константин Гаазе,
Московский Центр Карнеги
Сущностный конфликт четвертого срока президентства Владимира Путина состоит не в противостоянии между условными коллективным «Алексеем Кудриным» и коллективным «Сергеем Шойгу», между голубями и ястребами, а в конфликте сверхидей двух экономических школ: «индустриалистов», считающих, что экономика состоит из станков, и «либералов», уверенных, что она состоит из денег. Ни один технократ не сможет создать эффективную команду из людей, которые по-разному видят экономику как таковую.
Смысл завершившейся избирательной кампании состоял вовсе не в том, чтобы сагитировать кого-либо за кандидатуру президента Владимира Путина. А в том, чтобы продемонстрировать гражданам страны тотальное превосходство главного героя кампании над российской политической системой, его всемогущество, его несоразмерность убогому политическому пейзажу. Сотрудник Кремля описал это в приватном разговоре так: есть Эверест, это вся политическая система страны, элита, правительство, олигархи. А над Эверестом, на недосягаемой высоте летит самолет – это президент Путин. По большому счету, наша – менеджеров кампании – задача состоит в том, чтобы следить за высотой полета, и точка. Здесь не с кем соревноваться или конкурировать, не перед кем отчитываться, не о чем договариваться, нужно лишь сделать так, чтобы воздушное судно не клевало носом.
И хотя судно все же клюнуло – Путин, по данным ФОМ, потерял около 3% рейтинга с начала февраля, а прогнозы по явке еще на прошлой неделе прокремлевские эксперты, как по команде, снизили с 70% до более реалистичных и математически более безопасных 65%, – вряд ли эта кампания закончится большими сюрпризами. Выиграет президент Путин, победу назовут сокрушительной, счет – разгромным, выборы – демократическими.
Правда, сразу после этого станет понятно, что триумфальная кампания была дымовой завесой. Возможно, президент Путин действительно считает себя кем-то вроде творца современной России. Но утром 19 марта 2018 года творец превратится в политического брокера. Как и в 2012 году, Путину придется оплачивать предвыборные векселя, мирить врагов и сочетать несочетаемое. Но в отличие от 2012 года коридор возможностей стал уже, претензий к нему появилось больше, а сил у него – меньше.
Напугавшее многих внутри страны и за рубежом президентское послание было одной большой нестыковкой. Даже на уровне здравого смысла понятно, что можно требовать или сохранения высоких расходов на оборону, или роста социальных и инфраструктурных расходов, или не повышения налогов, но не всего вместе и сразу.
На уровне макроэкономического планирования понятно, что рекомендации ЦСР Алексея Кудрина – сократить долю бюджетных расходов к ВВП, а внутри самого бюджета перераспределить часть расходов на оборону в пользу расходов на человеческий капитал – несовместимы с таким посланием. Что-то должно оказаться блефом: или ядерная гонка, или обещание разогнать экономический рост.
Но важно и то, о чем не было сказано. Экономисты, чиновники, профессионалы финансового рынка давно сошлись в одном пункте: для развития российской экономики критической является пенсионная реформа. Или, грубо, государство сократит размер ежегодного транша в пенсионную систему, или вся казна скоро станет придатком Пенсионного фонда. В 2020 году его бюджет по закону должен составить рекордные 9 трлн рублей. Но повышать пенсионный возраст президент не хочет, тянет время.
Пенсионная реформа – самый болезненный для президента пункт повестки четвертого срока, это подтверждает, например, анекдотическая история с прогнозом развития российской экономики от Внешэкономбанка, обнародованным на этой неделе. Прогноз, где были обрисованы контуры одного из возможных сценариев пенсионной реформы, отозвали почти сразу после публикации.
Пока время тянется, проблема становится хронической. В декабре, то есть в начале предвыборной кампании, правительство официально перенесло старт обсуждения пенсионной реформы на конец 2018 года. Фактически, учитывая масштаб проблемы, это означает, что до середины 2019 года реформа не станет законом, а до 2020 года не начнет воплощаться в жизнь.
А это, в свою очередь, означает, что как минимум до середины 2020 года любой экономический курс, каким бы он ни был, будет временным, переходным. Будет, по сути, технической отсрочкой перед началом реализации настоящего экономического курса. Выход из стагнации за счет бюджетных стимулов, обещанный уже в этом году, таким образом, откладывается еще на два года, а 50%-ный рост ВВП придется обеспечить не за шесть лет четвертого президентского срока Путина, а всего за три – с 2021 по 2024-й.
Пока мы разбираем нестыковки послания, за кремлевскими стенами и внутри Дома правительства все ярче проявляется новая кадровая тенденция. Списки сановников высшего ранга, намеренных покинуть госслужбу, пользуясь формальным правом на отставку во время переходного периода, растут. «Наш договорился, отпустят» – такую формулировку использовали подчиненные нескольких сановников кабинета Медведева, отвечая на вопросы о кадровых перспективах своих патронов.
Это «отпустят», то есть разрешат уйти в бизнес, госкорпорацию, на общественную работу или в науку, превращается чуть ли не в единственную желанную награду для многих из тех, кто составляет костяк центрального аппарата российской власти. Даже игроки кремлевского штаба Путина, судя по обмолвкам и слухам, не очень хотят повышения внутри администрации, а хотят уйти (или вернуться) в госкорпорации и бизнес.
На этом фоне особенно интересно наблюдать, как становятся публичными челобитные мастодонтов политической системы – куртье двора президента Путина. Вот президент обещает вложить 11 трлн рублей в дорожное строительство, часть из этих программ, по слухам, активно лоббировал в прошлом году Аркадий Ротенберг. Вот Игорь Сечин просит дать «Роснефти» новые налоговые льготы. А вот Сергей Чемезов, опять же по слухам, не оставляет попыток поглотить ОАК и тоже пишет об этом президенту.
Если понимать разлом между первой и второй частями послания буквально, то позволительно заключить, что главным конфликтом четвертого срока будет противостояние между коллективным «Алексеем Кудриным» (Минфин, часть правительственных экономистов) и коллективным «Сергеем Шойгу». Но это поверхностная и неадекватная оценка. Шойгу и Кудрин – старые товарищи и опытные царедворцы.
В стремлении Минобороны увеличить свой бюджет, а Минфина – его сократить нет ничего нового, этой игре столько же лет, сколько президентству Владимира Путина. Здесь нет ничего сущностного, только опытные джентльмены, привычно идущие на сложные компромиссы. Да, наследник Кудрина министр финансов Силуанов, говорят, чуть не поседел, когда президент потребовал найти 700 млрд рублей живых денег на выплаты банкам по кредитам оборонных предприятий, причем не в следующем, а в текущем бюджетном году. Но это была частность, а не конфликт.
Сущностный конфликт четвертого срока состоит в другом. Две части послания представляют собой слепки сверхидей двух экономических школ, находящихся в клинче с конца 80-х годов прошлого столетия. Невозможная коалиция четвертого срока – это не союз ястребов и голубей. Это коалиция учеников академика Юрия Яременко и завсегдатаев экономических семинаров Егора Гайдара и Анатолия Чубайса. Невозможна эта коалиция потому, что представители двух вышеупомянутых школ в принципе по-разному видят экономику как таковую.
Для одних, учеников Яременко, экономика – это, очень грубо, большой завод. Чтобы развивать так понятую экономику, нужно стимулировать выпуск, вкладывать в модернизацию производства, инвестировать НИОКР. Оборонная часть послания как раз сигнализирует не только и не столько о повышении ударной мощи, сколько об успешных инвестициях в НИОКР, о достижениях в крайне важной в позднесоветской мифологии области – в управлении научными открытиями. Нооскоп главы администрации президента Антона Вайно – продукт той же мифологии, просто от управления научно-техническими открытиями, производством и техническим прогрессом мостки здесь переброшены к управлению объективной реальностью как таковой.
К этой группе можно отнести самого Вайно, помощника президента Андрея Белоусова, которого называют главным кандидатом на должность первого вице-премьера вместо Игоря Шувалова, вице-президента ВЭБа Андрея Клепача, несколько фигур масштабом поменьше. Частные и государственные банки, бизнес олигархов и госкомпании для них – это просто заводские цеха, которые должны производить, производить, производить. Организационный статус цехов, способы поощрения бригадиров и рабочих – это частности, которые сегодня могут выглядеть так, а завтра совершенно иначе.
Для других, условных «либералов», экономика как раз эти самые частности: а) рынок, б) деньги, в) инвестиционная активность бизнеса. Экономикой, соответственно, управляют не через госвложения в производство и НИОКР, а через учетную ставку, таргетирование инфляции, денежную массу, инвестиционный климат и так далее. Выпуск промышленной продукции и научные изобретения, с такой точки зрения, сами по себе важны, но вовсе не они определяют облик экономики. Видные представители этой группы – Алексей Кудрин, Эльвира Набиуллина, Антон Силуанов, те, кого ошибочно называют монетаристами.
Последний раз создать коалицию представителей двух этих школ пытались перед самым крахом СССР. Но ничего не вышло. «Индустриалисты» требовали наращивать инвестиции в производство и покупать станки с ЧПУ, обучать рабочих промышленных предприятий японской системе производственного менеджмента. «Либералы», еще только набиравшие силу, говорили о денежных реформах, лоббировали законы о госпредприятиях и кооперации, намекали на либерализацию цен.
Ни один технократ или даже интегратор не сможет создать эффективную команду из людей, которые считают, что экономика сделана из денег, и людей, которые считают, что экономика сделана из станков. Говоря образно, можно примирить Шойгу и Кудрина и впрячь их в одну повозку, но нельзя сделать это с Кудриным и академиками-экономистами из РАН.
А что Медведев? Является ли правительство ставкой в игре «президентские выборы 2018 года»? Это вопрос, который в ходе кампании было как-то не принято задавать. Есть сильные аргументы в пользу того, что премьер Медведев сохранит свою работу после инаугурации президента в мае этого года. И дело тут вовсе не в его деловых качествах.
Медведев – важная часть конституционного пейзажа, причем в двух смыслах. Как лидер партии «Единая Россия», он олицетворяет конституционную смычку Кремля, Думы и правительства. И он же, как формальный преемник Путина на случай экстраординарных событий, является гарантом, что в случае, если эти события все же наступят, сохранится хотя бы некоторая преемственность политического курса.
Но послание Путина и общий пафос его кампании окончательно «унасекомили», как иногда теперь говорят, не только политическую систему, то есть дерущихся на дебатах кандидатов, но и премьера Медведева. Продолжая игру в аналогии, немного обострим: сохранив работу, Медведев рискует превратиться в Михаила Фрадкова в 2007 году или Виктора Черномырдина в 1997-м. В стремительно слабеющего премьера при очень сильных вице-премьерах, стань ими, например, Белоусов и Кудрин.
Добавим пикантности. Одна из почти согласованных в Кремле послевыборных управленческих реформ состоит в переформатировании полпредств. Кремль заберет у полпредов силовые функции и уничтожит как класс окружной уровень силовых структур: управления ФСБ, СК, Генпрокуратуры в федеральных округах. Но полпреды получат компенсацию – должности вице-премьеров и кабинеты в Доме правительства, сегодня такая двойная должность есть только у Юрия Трутнева. Смысл в том, чтобы сделать полпредов «менеджерами развития», ответственными не за антитеррористическую безопасность и мобилизацию, а за экономическое развитие конкретных территорий.
Это значит, что количество вице-премьеров в правительстве может увеличиться почти в два раза – сегодня их девять, а станет шестнадцать, больше, чем у Черномырдина с лета 1996 по весну 1997 года. Согласен ли Медведев возглавить огромный и малоуправляемый кабинет, в котором к тому же, скорее всего, будет не один, а два первых вице-премьера? Привилегированные позиции Сечина, Чемезова, Костина, Миллера – ресурсы и влияние есть, а ограничений, головной боли и публичной политической ответственности нет – выглядят сегодня чуть ли не более привлекательно, нежели пост премьера с шестнадцатью заместителями.
На одной чаше весов «унасекомленный» премьер с перспективой превратиться в Михаила Фрадкова и, возможно, не желающий для себя такой судьбы. На другой – риски для самого Путина: поменять Медведева – значит, во-первых, сломать важную конституционную шестеренку, во-вторых, предложить своему окружению некоего нового гаранта их будущего на случай непредвиденных событий, а ведь окружение может и не согласиться с этим новым гарантом. Как президент выйдет из этой ситуации, пока совершенно непонятно.
Есть и еще одна деталь в «ничтожной» политической системе, которую не удастся замести под ковер во время переходного периода между 19 марта и 7 мая. Речь о людях, персонально ответственных за события на востоке Украины в 2014–2015 годах. А также о людях, возможно, ответственных за события в США летом 2016 года или, скажем по-другому, людях, на которых американским правосудием может быть возложена ответственность за эти события.
В высшей российской бюрократии, среди армейского руководства и руководства спецслужб есть целая прослойка «вмешателей». Тех, кто координировал участие «отпускников» в войне на востоке Украины. Тех, кто организовывал и координировал информационные кампании, связанные с этой войной. Тех, кто занимается устройством нормальной жизни в Крыму в обход санкций. Тех, кто, возможно, пытался выйти на штаб президента Трампа и «помочь» в объявленной им Хиллари Клинтон войне на уничтожение.
Та часть списка «вмешателей», которая связана с Украиной, теоретически уязвима для преследования Международным уголовным судом. Другая его часть уязвима – и уже не теоретически, а практически – для глобального уголовного преследования, которое, несомненно, устроят американские власти, сегодня или через год – не так важно. Этим людям нужны железобетонные гарантии безопасности. Гарантии, которые выходят за рамки и четвертого и пятого президентского сроков Путина.
По сути, им, как самому президенту Путину, нужны пожизненные гарантии безопасности, гарантии того, что родина не забудет, почему и зачем они нарушали законы, в том числе российские. В случае с президентом иммунитет идет в комплекте с должностью. В случае с «вмешателями» – нет. Вероятность того, что пожизненные гарантии для них будут обеспечены пожизненным президентством самого Путина, будет расти с каждым новым днем его четвертого президентского срока.
