Есть, по крайней мере, два обстоятельства, в силу которых выбор пути экономического развития приобрел сегодня особую актуальность.
Во-первых, к этому располагает нынешняя экономическая ситуация. Казалось бы, стабилизация, а затем и некоторый рост экономики, достигнутые после финансового краха 1998 г., немного ослабили остроту текущих проблем. Однако имеется устойчивое понимание того, что упомянутый рост не является свидетельством преодоления базовых проблем хозяйственного развития и началом выхода России из системного кризиса.
Во-вторых, страна переживает сегодня переломный политический момент, заставляющий задуматься о траектории ее дальнейшего движения, в том числе, естественно, и в хозяйственной сфере.
Таким образом, обострение дискуссий в российской экономической науке вокруг так называемой стратегической проблематики совершенно оправданно. В то же время не секрет, что основные подходы к теме давно сложились, более того, окостенели и даже приобрели четко выраженное политическое звучание. В этих условиях место содержательных идейных споров все чаще занимает борьба лозунгов с делением экономистов каждым лагерем на ‘своих’, которые всегда правы, и ‘чужих’, которые говорят одни только глупости. Понятно, сколь большой вред это наносит не только нашей науке, но и стране в целом.
Преодолеть такое положение дел, конечно, невозможно на основе призывов типа ‘ребята, давайте жить дружно’. Нужна спокойная содержательная научная дискуссия, в ходе которой оппоненты не только высказывают собственную позицию, но и реагируют на аргументы друг друга. И чтобы такое обсуждение могло быть конструктивным, начать следовало бы с инвентаризации взглядов по базовым, теоретическим проблемам, от трактовки которых в конечном счете и зависят практические рекомендации.
Исходя из собственного понимания ‘критических точек’, лежащих в основе выбора экономического курса развития современной России, остановлюсь на следующих вопросах.
Модель рынка
Итак, вопрос первый: как работает сформировавшаяся у нас в ходе 90-х годов хозяйственная система или, что то же самое, какова ее природа?
Это ключевой вопрос. Если мы приходим к выводу, что в России сложилась более или менее нормальная рыночная система, то научные и политические дискуссии должны концентрироваться на стандартном, характерном для нее наборе проблем: какой вид кредитно-денежной и бюджетно-финансовой политики следует проводить, нужна ли промышленная политика или нет и какими способами ее осуществлять (если она нужна), какую линию реализовывать в социальной сфере и т.д. и т.п. Кроме того, с учетом известной и вполне понятной институциональной незрелости трансформирующейся экономики, правомерно в данном контексте вести споры в отношении тех или иных частных структурных реформ (о естественных монополиях, жилищно-коммунальной реформе и т.п.). В основном по этим линиям и проходят сегодня дискуссии в нашей экономической науке. Они, в свою очередь, так или иначе определяют и позиции основных политических сил.
В пользу рассматриваемого подхода имеются известные аргументы. В стране демонтированы механизмы директивного управления экономикой и проведена значительная либерализация хозяйственной деятельности; сформировались основные институты рыночной экономики (частная собственность, базовая инфраструктура товарных и факторных рынков); самостоятельно формируются и, несомненно, оказывают воздействие на хозяйственную деятельность классические рыночные сигналы — цены, процентная ставка, валютный курс…
В то же время есть обстоятельства, которые заставляют усомниться, что мы имеем дело с более или менее нормальной рыночной экономикой. Налицо невиданный разрыв между финансовой и производственной сферами. Не поддаются объяснению с позиций экономической теории, описывающей функционирование рыночной экономики, долговременное отсутствие связи между процентной ставкой и отдачей капитала в реальном секторе экономики и демонетизация последнего.
Попытки объяснить высокую процентную ставку ссылками на большие риски вложений в производство, на мой взгляд, ничего не объясняют. Остается не только вопрос о природе таких рисков, которые делают невыгодным ведение практически любой производственной деятельности, но и об источниках выплаты этих процентов. Не более убедительным представляется мне объяснение натурализации реального сектора экономики чрезмерно жесткой денежно-кредитной политикой. Во-первых, возникает вопрос, почему в нормальных рыночных экономиках ничего подобного не происходит и стандартным следствием ужесточения монетарной политики там считается дефляционный шок, а не «дефицит денег»? Во-вторых, данные нашей статистики вполне определенно говорят об отсутствии позитивной корреляции между темпами роста денежного предложения и степенью монетизации экономики.
Налицо также неадекватная реакция экономики на рыночные сигналы и стандартные меры экономической политики. Для характеристики первого явления достаточно сослаться на слабую зависимость между занятостью и спросом на продукцию. Второе отчетливо видно на примере налоговой политики. Ведь если мы попытаемся со стандартными мерками подойти к ее характеристике в период до
1999 г., то окажемся в полном тупике. С одной стороны, наличие значительного бюджетного дефицита вроде бы свидетельствует о мягкости финансовой политики. Но с другой, в течение всего этого периода происходило сокращение бюджетных расходов, причем даже более высокими темпами, чем падение ВВП. Иными словами, бюджетный дефицит держался на высоком уровне не потому, что сохранялись недопустимо высокие расходы, а потому, что снижение расходов сопровождалось еще более быстрым падением доходов бюджета.
На мой взгляд, эти и другие подобного рода явления свидетельствуют о том, что в России сформировалась квазирыночная хозяйственная система, функционирующая по законам, весьма существенно отличающимся от законов нормальной рыночной экономики.
Но если согласиться с этим выводом, то возникает следующий вопрос: собираемся ли мы и дальше жить в рамках такой системы или ставим задачу ее перевода в нормальный рыночный режим функционирования? В зависимости от ответа на него приобретает смысл и дискуссия в отношении конкретных мер соответствующей экономической политики.
Полагаю, что нелепости сложившейся модели российской экономики столь очевидны, что мало кто будет настаивать на ее увековечении. Но для того, чтобы заставить народное хозяйство функционировать по рыночным законам, нужно, прежде всего разобраться в причинах сегодняшних деформаций. Таким образом, я перехожу к рассмотрению второго вопроса — о факторах, порождающих удивительные особенности нашей сегодняшней экономики.
Банальным является утверждение, что экономические субъекты в условиях рыночной экономики ведут себя иначе, чем в условиях командной социалистической экономики. Первое, что бросается в глаза при сравнении двух систем, — свобода принятия решений предприятиями в первом случае и отсутствие таковой — во втором. Это справедливое наблюдение приводит к совершенно верному выводу о том, что невозможно запустить рыночный механизм, не демонтировав систему командного управления экономикой, то есть не реализовав меры по соответствующей либерализации хозяйственной деятельности.
Но специфика поведения рыночного субъекта связана не только со свободой принятия решений, но и с характером их мотивации. Приоритет в обосновании этой идеи в связи с проблемами рыночной трансформации должен быть отдан Я.Корнаи, который в своем известном труде «Дефицит» убедительно показал, как полностью децентрализованная система может действовать по качественно отличным от рыночной экономики правилам. Да и наш опыт свидетельствует о том, что проблема рыночной мотивации не решается автоматически с приватизацией государственной собственности, по крайней мере такой приватизацией, которая была проведена в России.
Дело в том, что цели, преследуемые хозяйствующим субъектом, непосредственно зависят не от формы, а от прав собственности, то есть от характера взаимоотношений, складывающихся, прежде всего между собственниками капитала и управляющими предприятиями. Этот нюанс становится существенным при отделении управления капиталом от собственности на этот капитал, потому что в этих условиях, во-первых, у предприятия могут появиться много собственников, а, во-вторых, возникает проблема подчинения деятельности менеджеров интересам собственников капитала.
Мутная вода для ловли рыбки
В применявшейся у нас модели приватизации имелся целый ряд факторов, способствовавших формированию на крупных и средних предприятиях нерациональной системы корпоративного управления. Недостатки российского акционерного законодательства, не обеспечивавшего должной защиты прав собственников, особенно мелких, приводили и приводят к тому, что целью «стратегических инвесторов» оказался не рост прибыли и увеличение чистой стоимости фирмы, а «скачивание» общего капитала в свой собственный карман. Порожденная ваучерной приватизацией высокая распыленность акций привела к тому, что этим увлекательным делом можно заниматься, располагая очень небольшой долей всего капитала. Ситуация усугубилась тем, что в ходе приватизации полностью игнорировалась проблема управления остающимся в собственности государства капиталом. При весьма значительной доле последнего на многих предприятиях, у менеджмента или отдельных акционеров оказывались развязанными руки для подчинения деятельности предприятия собственным целям.
Убежден, что деформация прав собственности имеет системный характер, определяя в конечном счете всю специфику функционирования российской экономики.
Из сказанного ясно, что при отсутствии эффективного контроля всех собственников капитала над деятельностью общего предприятия оно превращается из объекта приложения созидательных усилий в объект примитивного растаскивания со стороны менеджмента и/или отдельных акционеров. Такое растаскивание приобретает форму рыночных сделок, в обслуживание которых вовлекается банковская сфера. Процентная ставка начинает формироваться не под воздействием спроса на капитал, необходимый для созидательной деятельности, а под влиянием спроса на кредиты, применяемые в многообразных схемах увода капитала с предприятий. Именно в этом кроются глубинные корни отрыва финансовой сферы от реальной экономики, отсюда удивительное на первый взгляд несоответствие между отдачей инвестиций в реальном секторе экономики и процентной ставкой.
Было бы очень странно, если бы люди, занятые перекачкой акционерного капитала в собственные карманы, допустили внедрение прозрачных систем финансовой отчетности на предприятиях. Но при отсутствии достоверных документов об их финансовом положении и игнорировании прав рядовых акционеров фондовый рынок превращается в некое экзотическое казино, котировки которого не имеют практически никакого отношения к эффективности применения капитала в тех или иных сферах реальной экономики.
Искажение прав собственности имеет, как мне кажется, прямое отношение и к далеко зашедшему процессу натурализации нашей экономики, хотя на него влияет довольно большое количество и других факторов. Получившая весьма широкое распространение неподконтрольность директората предприятий акционерам приводит, в частности, к тому, что первые весьма легко вступают в сделки, чреватые ущербом для вторых. Иными словами, устраненным оказывается один из важных ограничителей на пути принятия неэффективных решений. Правда, остается вопрос о том, зачем им это нужно? Как мне кажется, ответ на него не является однозначным.
С одной стороны, в условиях реструктуризации производства, о которой речь впереди, имеется значительная степень неопределенности в отношении перспектив спроса на ту или иную продукцию. Это подталкивает к ее поставкам покупателям, которые в данный момент не имеют средств для оплаты, но которые, возможно, получат их после реализации своей продукции. Распространение подобного рода ожиданий среди ничем, в сущности, не рискующих управляющих предприятиями приводит к быстрому накоплению взаимной задолженности, а по мере роста неликвидности предприятий — развитию бартерных сделок. При этом на микроуровне оказываются ограниченными бюджеты у значительной части предприятий, а на макроуровне появляются разрывы между денежным предложением и уровнем цен.
С другой стороны, известно, что неплатежи и бартер часто используются для ухода от налогов. При этом надо иметь в виду, что соответствующие схемы расчетов приводят не только к недополучению средств бюджетом, но и к отнюдь не добровольному перераспределению капитала между акционерами соответствующих предприятий и/или менеджментом.
Натурализация товарообмена приводит к ухудшению сбора налогов в денежной форме, бюджетному дефициту, государственным неплатежам, и, как следствие, к дальнейшей натурализации экономики. Круг замыкается: государство не платит по своим обязательствам, так как не может собрать налоги, а финансовое положение предприятий еще более усугубляется из-за того, что часть из них не получает оплаты за выполненный госзаказ.
Из изложенной версии деформации российской хозяйственной системы следует, что для ее перевода в режим нормального рыночного функционирования необходимо прежде всего внести коррективы в права собственности, обеспечивающие ориентацию предприятий на максимизацию прибыли и их чистой стоимости. Важной составной частью этой задачи является формирование эффективного механизма управления (включая приватизацию) государственными активами. Кроме того, необходимо расчистить балансы всех хозяйственных субъектов от просроченной взаимной задолженности; в противном случае готовые действовать по рыночным правилам предприятия окажутся просто-напросто заблокированными во всех своих действиях.
Перехожу к рассмотрению третьего вопроса. Вообще говоря, тезис, в соответствии с которым переход к рыночной экономике сопряжен с масштабной реструктуризацией производства и перераспределением ресурсов, ни у кого особых сомнений не вызывает. Но, может быть, как раз в связи с очевидностью общего вывода некоторые важные моменты, касающиеся природы и последствий этого процесса, оказываются в тени. Для его рассмотрения в «чистом виде» есть смысл исходить из того, что экономика функционирует по нормальным рыночным правилам как, к примеру, в странах ЕС.
Причины значимого перераспределения ресурсов понятны. Во-первых, спрос, как частный, так и государственный, а не плановое задание, становится решающим фактором формирования структуры производства. Во-вторых, по сравнению со старой плановой системой претерпевают значительные изменения «общегосударственные установки» — отказ от чрезмерной милитаризации экономики и гипертрофированного развития тяжелой промышленности, изменение принципов включения в мирохозяйственные связи и т.п. В результате при запуске рыночного механизма по всей воспроизводственной цепочке прокатываются волны от цен к издержкам и от издержек к ценам. Ситуация осложняется тем, что параллельно действуют силы, направленные на реструктуризацию самих предприятий в соответствии с критерием максимизации прибыли. Важно видеть, что все эти процессы носят микроэкономический характер; они непосредственно связаны с изменением структуры спроса и выпуска продукции.
Конечно, у реструктуризации есть и макроэкономические следствия. В частности, раскрепощение рыночных сил приводит к равновесию цен и процентной кредитной ставки при существующем денежном предложении и масштабах производства. Соответственно формируются отвечающие рыночным условиям размеры потребительских, инвестиционных и текущих государственных расходов, а также сбережений. Общий уровень цен оказывается выше, чем в прежней системе, но происходит это не из-за роста совокупного спроса, а в результате обретения «товарно-денежными инструментами» функций нормальных рыночных регуляторов. Иными словами, происходит системная макроэкономическая адаптация. Ее, кстати, вполне можно регулировать, например, постепенно размораживая дореформенные банковские вклады населения и заблокированные денежные средства предприятий при одновременной их индексации.
Второе обстоятельство, имеющее существенные макроэкономические последствия, связано с инерционностью экономической системы, препятствующей быстрой адаптации экономики к новой структуре спроса. В частности, в силу материально-вещественной специфики технологических средств, применяемых в различных производственных процессах, возможности их перераспределения ограниченны. Отсюда — изменение системы индивидуальных и общественных преференций, связанное с переходом к рыночной экономике, приводит к тому, что имеющиеся ресурсы и средства производства, включая человеческий капитал, не могут быть использованы полностью, по крайней мере в краткосрочной перспективе. Совокупное предложение, таким образом, снижается, в результате чего возникает явление трансформационной стагфляции (одновременное снижение выпуска продукции и рост уровня цен). Хочу особо обратить внимание на то, что рост цен в данном случае связан не с увеличением совокупного спроса, а со снижением предложения. Точно так же появляющиеся свободные мощности и растущая безработица являются следствием не снижения совокупного спроса, а изменения его структуры.
Антишоковые рецепты
Для экономики, переживающей структурный шок, т. е. ломку структуры производства, большая опасность состоит в том, что процесс ее адаптации к новым условиям может затянуться настолько, что заметная часть материального и человеческого капитала окажется безвозвратно утерянной. Россия в полной мере столкнулась с таким явлением, когда текущие и, казалось бы, преходящие колебания конъюнктуры приводят к неблагоприятным долгосрочным изменениям всей траектории экономического развития.
Природа рыночного перераспределения ресурсов должна учитываться при формулировании экономической политики. Здесь есть целый ряд важных вопросов.
Первый является предметом острой дискуссии и касается целесообразности стимулирования совокупного спроса в российских условиях. Мое отношение к кейнсианским рецептам в данном случае является очень осторожным. Я выступаю за единовременную расчистку балансов всех хозяйственных субъектов от просроченной задолженности и связанное с этим увеличение денежного предложения. Но последнее является способом не стимулирования спроса, а нормализации товарно-денежного обращения, то есть инструментом решения системной задачи. Наличие сегодня значительных свободных производственных мощностей является следствием изменения структуры спроса, а не снижения его совокупной величины. Да и причина дефицита совокупного спроса, по Кейнсу, состоит не в том, что у хозяйственных субъектов нет денег, а в том, что те, у кого они есть, не желают их тратить. Поэтому рецепты безоглядной экспансионисткой финансовой и денежно-кредитной политики чреваты крайне неблагоприятными экономическими последствиями.
Вторая проблема, также являющаяся предметом острой полемики, касается целесообразных форм смягчения структурного шока. Сама по себе необходимость «анестезии» в той или иной степени признается сегодня всеми. Монетаристы выступают за создание «системы социальной безопасности». Они скептически относятся к пассивной промышленной политике, так как полагают, что она чревата сохранением неэффективных производств. Хотя такие опасности существуют, но фатальными их, на мой взгляд, считать нельзя. Известны механизмы, обеспечивающие постепенное, но неуклонное усиление давления рынка на находящиеся в процессе адаптации производства, равно как и методы реформирования госслужбы, направленные на качественное повышение ее эффективности. В то же время стремление — по либералам — сосредоточить внимание только на инструментах социальной политики чревато, во-первых, выбраковкой потенциально эффективных производств, во-вторых, перегрузкой самой «системы социальной безопасности» из-за роста безработицы, в-третьих, возникновением серьезнейших социальных проблем, связанных с этой безработицей. Исходя из этого я выступаю за сбалансированное использование как инструментов промышленной, так и социальной политики для облегчения адаптации нашей экономики к требованиям рынка.
Третья проблема связана с отношением к регулированию денежно-финансовой системы. Конечно, введение безграничной обратимости валюты, исключение гибкости в регулировании денежного предложения и жесткая привязка его к валютным резервам под контролем специального валютного комитета, обеспечение полной свободы движения капитала — в том числе краткосрочного — в страну и из страны, при введении жесткого надзора за банками — все это, по формальным критериям, в наилучшей степени способствует глобализации мировой экономики. Но наряду с положительными сторонами финансовой либерализации хорошо известны и связанные с ней риски: национальная финансовая система становится идеальным проводником внешних шоков. Известно, что вытекающие из этого опасности особенно серьезны для стран со слабыми финансовыми институтами. Но в наших условиях к этому добавляется вероятность наложения финансовых шоков на структурные. С учетом этого я выступаю не за ослабление, а за усиление регулирования финансово-кредитной сферы, принятие мер по ограничению свободных трансфертов краткосрочного капитала в страну и из страны.
Наконец, нередко указывают на то, что сама натурализация российской экономики является способом ее адаптации к рыночному шоку. Бартер и неплатежи действительно смягчают текущую структурную ломку, но это очень дорогой ценой: следствие такой «анестезии» — постепенная деградация научно-производственного потенциала. Из этого вытекает, что, реализуя меры по переводу экономики в подлинно рыночный режим функционирования, надо быть готовым к усилению структурного шока.
Четвертый (и последний) вопрос касается роли нормативных (ценностных) установок при формулировании экономического курса.
Модель совершенного рынка, как известно, обеспечивает вывод экономики на границу производственных возможностей, и в этом, весьма узком, смысле, она эффективна. Но конкретная точка на этой границе отнюдь не обязательно будет отвечать представлениям общества о социальной справедливости или оптимальном месте страны в мировой экономике. Представьте себе, что для увеличения доходов наиболее нуждающихся слоев населения на 8 млн. долларов в год нужно будет наложить на Березовского дополнительные налоги в сумме 10 млн. долларов, и оцените преобладающее в обществе отношение к такому шагу. В результате сразу станет понятной общественная эффективность некоторых «искажающих действие рыночных механизмов» мер экономической политики.
Что хорошо, а что плохо — в каждом индивидуальном случае это вопрос вкуса, а с точки зрения общества в целом — вектор преобладающих предпочтений, выявление которых является одной из функций политической системы. Но предметом позитивного исследования являются результаты проведения того или иного курса, и в этом отношении экономисты, придерживающиеся разных ценностных установок, не должны очень уж сильно расходиться.
Либеральная экономическая политика — инструмент выхода на границу производственных возможностей при дифференциации доходов, отвечающей сложившемуся распределению собственности, знаний и способностей, а также инструмент формирования структуры экономики на основе текущих сравнительных преимуществ. В нашем случае это означает закрепление колоссального имущественного неравенства и дальнейший крен в сторону эксплуатации природных ресурсов. Активная социальная и промышленная политика — это способ формирования желательных для общества, но недостижимых на сугубо рыночной основе социальных отношений и реализации потенциала развития и восстановления статуса России как великой научной и промышленной державы. Ценой такой политики может оказаться потеря части текущего дохода.
Очень странно, однако, когда в нынешних условиях с либеральной политикой начинают связывать модернизацию российской экономики и смягчение имущественного неравенства. Это очень напоминает попытку просто заморочить людям голову, причем тем самым косвенно признается слабая восприимчивость российским населением чисто либеральных ценностей.
,
директор Института международных экономических и политических исследований РАН, академик РАН
