Кому-то очень надо делить все страны на «промышленно-развитые» и «развивающиеся». Например, в Киотском протоколе Китай и Индия отнесены к «развивающимся», а Россия — к «промышленно-развитым», и на этом основании «мировое сообщество» собирается запретить ей потреблять ее же собственные органические энергоресурсы в объеме большем, чем она потребляла в 1990 году. На самом же деле все страны, без исключения, являются развивающимся, а в буквальном смысле — «разворачивающими свои возможности». И во всех странах людей инстинктивно чувствуют, что их основной долг, как родителей, состоит в заботе о своих детях. Несбалансированное или же нерегулируемое развитие означает, что современное общество потребляет ресурсы будущих поколений. Оно ворует у собственных детей, внуков, правнуков…
Энергетика позволяет регулировать сбалансированность развития современного общества. Однако какой должна быть стратегия устойчивого развития применительно к самой энергетике, в целом пока не ясно. Но финансовыми рынками выбор уже сделан: «Максимальная либерализация развития энергетики!» Финансовые рынки ведь не имеют другого рецепта! В результате, например, для ядерной энергетики не удается найти место в новой, либерализированной модели энергорынка. Будучи сейчас необходимой для общества (см., например, «ПВ» № 5—6, март 2001 года, В. М. Болдырев: «Атмосферным кислородом по глобализации и кредиторам»), ядерная энергетика является невыгодной для частных инвестиций — основного двигателя энергетического будущего всего мира при неолиберальной экономике. Все действующие сегодня в мире атомные станции были построены в свое время государственными или частными вертикально-интегрированными монополиями, которые действовали в старой энергетической экономике. Новая модель экономики сделала инвестиции в ядерную энергетику невыгодными для частных инвесторов, хотя на ядерную энергетику и сохранился общественный спрос.
Капитализация мирового фондового рынка сегодня составляет около $20 триллионов и превышает, например, ВНП США почти в три раза. Усиление власти финансовых рынков, наряду с усилением их интернационального характера, неизбежно ведет к уменьшению власти национальных правительств. Эти правительства теперь должны строить свою экономическую политику, глядя на то, как она будет воспринята мировым финансовым сообществом. Если они не будут этого делать, то их ожидает, как минимум, атака на их национальную валюту, вытекающие отсюда экономические потери и неизбежное смещение самих правительств. Потому, что сегодня любая форма развития, устойчивого или нет, финансируется этими рынками.
Устойчивое развитие определяется, в первую очередь, озабоченностью будущим, финансовые же рынки абсолютно игнорируют будущее. Сбалансированное развитие требует заботиться о будущих поколениях и потребностях. Но эти заботы невозможно удовлетворить сегодняшними рыночными операциями, а большинство стран мира сейчас заняты именно либерализацией своих экономик. Тогда, если рынок забирает у государства роль координатора прогресса человечества, очень важно, чтобы он сам имел гарантированную тенденцию к устойчивому развитию. Спрашивается, поощряют ли финансовые рынки только краткосрочные операции по получению сиюминутной выгоды, игнорируя при этом социологические и экологические проблемы, или это всего лишь инструмент, отражающий наши сегодняшние проблемы, и он вполне пригоден стать барометром нашей тревоги за уровень бедности основной части населения планеты и наших забот по прекращению деградации природы? Пока ответов на эти вопросы нет.
Однако при этом уже ясно, что обвал финансовых компаний в одной стране может разорить другие — по всему миру. «Мы располагаем достаточными доказательствами того, что многие виды нашей деятельности неустойчивы в долгосрочном плане, что они подавляют возможности значительной части быстрорастущего населения нашей планеты», — заявляют 120 членов Всемирного Совета предпринимателей по устойчивому развитию (СПУР) и Президент Мирового Банка Джеймс Д. Вульфенсон.
Сегодня стремление к экономическому росту под диктовку национальных и международных финансовых институтов является основной причиной эксплуатации населения и окружающей среды (см., например, «ПВ» № 11—13, сентябрь 2002 года, В. М. Болдырев: «Глобализация — это создание всемирного ГУЛАГа с надзирателем США»). Однако новая эпоха требует, чтобы бизнес основывался на трех принципах: экономике, окружающей среде и социальной справедливости. Неолиберальная экономика этим принципам удовлетворить не может. В России это особенно важно понимать, а также и то, что основные источники капитала, в том числе и для России, связаны с внутренним накоплением, и для инвестиций в российскую энергетику тоже. Беднейшие страны фактически совсем не имеют инвестиций и не могут рассчитывать на иностранную помощь, а если она и представляется, то в обмен на политические реформы. А «реформы» мы уже «провели»!
Можно ли представить, например, что Чубайс, получив контроль над энергетикой Грузии, начнет инвестировать средства для ее развития? С позиций неолиберальной экономики ему целесообразнее повышать тарифы на электроэнергию в Грузии и — в связи с последующим за этим неизбежным спадом спроса — закрывать генерирующие мощности. Высвобождающиеся при этом квоты на выбросы углекислого газа лучше всего продавать Всемирному Углеродному Фонду или тому, кто больше заплатит. Или что, получив контроль над Северо-Разданским энергетическим каскадом в Армении, он не спустит всю воду озера Севан с целью получения максимальной собственной прибыли? Вот они, ожидаемые в скором времени «плоды» либерализации энергетического рынка в Грузии, Армении. Да и не только в этих странах.
Развитые страны сейчас озабочены только сиюминутным экологическим вызовом, надеясь избежать ответственности за прошлый экологический ущерб. Да и за будущий, т. к. общество еще не разработало необходимого законодательства по учету в производственных издержках затрат такого природного капитала, как воздух, вода, плодородные земли, от которого экономически зависит бизнес, но которым он не владеет в традиционном смысле как частной собственностью. С одной стороны, было бы необоснованным оптимизмом полагать, что бизнес проявит инициативу в разработке и внедрении соответствующего законодательства. С другой стороны, есть уже и хороший пример, когда страховой бизнес, напуганный глобальным изменением климата и рисками, которые ему грозят в связи с этим, употребляет всю свою экономическую и политическую мощь для ратификации Киотского протокола, хотя и лишенного всякого научного содержания. Учитывая, что промышленное страхование — это бизнес, оценивающийся в $1,5 триллиона (примерно равный по размеру нефтяному), есть основание для надежд, что его мощь может быть использована более осмысленно.
Например, для определения, сколько общество согласно платить за использование в энергетике такого природного капитала, не находящегося в частной собственности, как воздух и вода, и реализацию внедрения в мировую практику соответствующего законодательства.
Нынешним летом из-за небывалой жары Европа из самого благополучного континента превратилась в регион, страдающий от дефицита воды. Беспрецедентное обмеление многочисленных рек привело к двадцатикратному и более росту цен на электроэнергию на энергетических биржах стран Евросоюза. То есть общество уже готово платить и такую цену. Вода рек и озер используется в энергетике как расходный материал для сброса тепла в окружающую среду. Например, на реке Лауре, на которой расположены 12 атомных станций, по «национальным нормативам» сила течения в 9000 куб. м в секунду может снижаться до минимально допустимого значения 48 куб. м/с (этим летом она составила 60 куб. м/с). То есть энергобизнес может использовать бесплатно практически всю реку для извлечения собственной прибыли. Хотя при этом есть уже хорошо отработанные технические средства — «сухие градирни», позволяющие не только отказаться от расхода воды рек и озер для сброса тепла, но и решающие также проблему усугубления «парникового эффекта» в регионах в связи с выбросами электростанциями в атмосферу паров воды. Но от энергобизнеса пока никто не требует большей, чем сегодня, экологической ответственности.
Антропогенное сжигание кислорода воздуха приводит не только к выбросам в атмосферу «парникового» углекислого газа, но «парникового» водяного пара. Ученым давно известно, что глобальный «парниковый эффект» земной атмосферы только на 22% определяется действием углекислого газа, а на остальные 78% — действием паров воды. Однако необходимую плату за потребление атмосферного кислорода (см., например, «ПВ» № 9—10, март 2003 года, В. М. Болдырев: «Экологическая доктрина в части атмосферного пользования. Какой ей быть?»), то есть плату за потребление природного капитала, не находящегося в частной собственности, от бизнеса также еще пока никто не потребовал.
После крупнейшей энергетической катастрофы 13—14 августа 2003 года в США и Канаде отношение к электроэнергетике, как к бизнесу, должно быть в конце концов пересмотрено в корне, так как риску — этому необходимому инструменту любого рынка — в таких масштабах общество подвергаться не должно. Пора признать, что в сегодняшней мировой электроэнергетике неолиберальный экономизм неприемлем.
,
Заслуженный энергетик Российской Федерации, к. т. н.
