депутат Государственной думы, директор Института сравнительной политологии РАН, профессор
Предисловие к русскому переводу новой книги лауреата Нобелевской премии по экономике Джозефа Стиглица «Ревущие девяностые» (The Roaring Nineties: seeds of destructions). Высокие темпы экономического роста, бурное развитие новейших технологий, возникновение и быстрый рост новых крупных фирм, беспрецедентное снижение безработицы, выдвижение на передний край экономики информационных, телекоммуникационных и финансовых услуг, стремительный рост фондовых индексов характеризовали последнее десятилетие прошлого века в США и отчасти в других развитых странах. Вместе с тем, в XXI век США вступили в условиях экономического спада, серии тяжелейших банкротств и корпоративных скандалов, быстрого нарастания дефицитов торгового и платежного балансов, ослабления позиций доллара как мировой валюты. Этому предшествовал ряд острых финансовых кризисов в странах Юго-Восточной Азии и Латинской Америки.
Дж. Стиглиц в своей новой книге пытается осознать причины такого развития, дать свою интерпретацию событиям и в доступной форме донести свои выводы широкому кругу читателей. Простота изложения не должна обманывать. Автор – выдающийся теоретик, за положениями, изложенными в книге, стоит почти 30-летний путь теоретических исследований. Особенностью научных интересов Дж. Стиглица, как известно, является информационная асимметрия в экономике (за эти исследования ему присуждена Нобелевская премия), а также экономика государственного сектора. К этому добавляется еще и долголетний опыт государственной службы в США и работа на высоких должностях в международных экономических организациях.
Америка всегда служила эталоном и моделью для наших либерал-реформаторов. После 1991 года к нам понаехало множество американских советников. Нам они говорили то же, что говорят американцы всему остальному миру – делайте так как мы, откройте свою экономику по нашему образу и подобию, либерализируйте и приватизируйте ее, сокращайте дефицит государственного бюджета, предоставьте максимум свободы рыночному механизму, и вы добьетесь процветания, такого же, как и у нас, или, по крайней мере, такого, которого вы никогда не могли бы добиться в других условиях.
Однако следование этим советам почему-то не привело в России к положительным результатам. Скоро исполнится пятнадцать лет с начала рыночных реформ, но воз и ныне там. Из всех благ капитализма на нашу долю выпало только неслыханное обогащение кучки дельцов и обнищание широчайших народных масс. Из супердержавы и второй в мире экономики, каким был Советский Союз, новая «независимая» Россия быстро превратилась в третьестепенную рыночную державу. Сильнейшим образом подорван научный и человеческий капитал. «Утечка мозгов» уже привела к потере наиболее квалифицированных кадров и продолжает оказывать свое разрушительное воздействие на нашу науку и промышленность. России так и не удалось осуществить переход к экономике высоких технологий.
Между тем начало XXI века показало, что и американская модель далеко небезупречна — на американском «солнце» есть свои пятна. Дж. Стиглиц дает объективный анализ достоинств и недостатков американской экономики, рассматривает провалы американской внешней и внутренней экономической политики, предлагает альтернативные решения.
Но какое значение все это имеет для России? У нас в ответ на попытки критического анализа американской модели обычно пожимают плечами: «Нам бы их проблемы». Но, во-первых, каждый уровень экономического развития связан со своими проблемами – чем выше уровень развития, тем серьезнее и опаснее возникающие проблемы. А, во-вторых, при кажущемся различии глубокий экономический анализ всегда выявляет общность закономерностей.
С тех пор как два с половиной века назад Адам Смит выдвинул свою знаменитую модель «невидимой руки рынка» с переменным успехом ведется спор между сторонниками и противниками государственного вмешательства в экономику. И теоретические построения, и практический опыт не дают однозначного ответа на этот вопрос. Экономика слишком сложный объект исследования для того, чтобы какие бы то ни было выводы можно было считать окончательно доказанными.
Казалось бы, тонкие теоретические построения ХХ века, прежде всего работы лауреатов Нобелевской премии Кеннета Эрроу и Жерара Дебре окончательно доказывают, что действие «невидимой руки» или механизма неограниченной конкуренции приведет к установлению в некотором смысле оптимального распределения ресурсов. Из этого исходили и наши ранние либерал-реформаторы, провозгласившие, что «рынок сам все расставит по местам». Но этого не случилось, и Россия также как и до начала «реформ», если не больше, нуждается в структурной реорганизации.
И первый возникающий отсюда вопрос: действительно ли рынок на это способен, или если сформулировать этот вопрос более научно: существует ли одно-единственное рыночное равновесие, соответствующее оптимальному распределению ресурсов? А, может быть, существует множество равновесий, и почти все они неоптимальны, а достижение оптимального рыночного равновесия, пущенное на самотек рыночной конкуренции, не представляется возможным?
Критики концепции «невидимой руки» со своей стороны утверждают, что модель Эрроу-Дебре не является описанием реальной экономики; это скорее некий идеальный тип, существующий при очень сильных условиях, настолько сильных, что их выполнение в реальной экономике не представляется возможным. Более того, и сам Эрроу в своей Нобелевской лекции это признавал и говорил о проблеме коллективных действий, теории которых посвящена его отдельная монография. Дж. Стиглиц в своих трудах неоднократно обращался к мысли, что «невидимая рука» именно потому является невидимой, что она попросту не существует.
Сторонники «невидимой руки» приводили в качестве доказательства успеха «свободного рынка» беспрецедентный подъем экономики развитых стран Запада и США в послевоенный период. Сторонники активной роли государства в экономике могли бы сослаться на Великую депрессию 1929-1933 гг. и Новый курс Ф. Рузвельта, обеспечивший Америке выход из кризиса.
Но ссылка на «свободный рынок», который «все расставит по своим местам», мягко говоря, некорректна и не соответствует экономической истории. Известно, что создание инфраструктурных сетей и, прежде всего, железнодорожное строительство, во всех странах, в том числе и в США, еще в XIX веке осуществлялось при сильнейшей поддержке государства. На рубеже XIX-XX вв. во всех развитых странах возникли монополии и олигополии, контролировавшие рынки, что несовместимо с концепцией конкурентного рыночного равновесия. Именно с этим было связано применение антитрестовского законодательства в США, т. е. признание на государственном уровне, что «рынок сам по себе не может все расставить по местам».
В середине 30-х годов прошлого века выдающийся английский экономист Джон Мейнард Кейнс теоретически показал, что в капиталистической экономике существует не единственное равновесие; и что возможны случаи установления равновесия на уровне, при котором имеет место массовая безработица и значительная нагрузка производственного потенциала, причем перевод экономики на более высокие уровни загрузки невозможен без государственного вмешательства.
Наконец, опыт «японского чуда» после поражения этой страны в войне и последовавшей за ним экономической разрухи продемонстрировал успех иной модели, принципиально отличавшейся от модели «свободного рынка». Это была модель так называемой государственно-корпоративной двойственной экономики, т. е. тесного и сознательного взаимодействия мощных финансовых групп между собой и с малым и средним предпринимательством при сильном управляющем воздействии государства.
Остается напомнить, что и Адам Смит считал возможным эффективное действие «невидимой руки» только при двух весьма ограничительных условиях. Первым из них было отсутствие сверхприбыли в какой-либо из отраслей, а вторым – отсутствие утечки капитала из экономики и обеспечение должного уровня инвестиций.
Но в последней четверти прошлого столетия в экономике США создались новые условия. Одно из них связано с возникновением так называемой Новой экономики, в центре которой было развитие информатики и телекоммуникаций. Происходило бурное развитие интернет-коммерции, открывались новые ниши для бизнеса, росли новые фирмы на основе новых идей. Их капитал составляли в основном так называемые неосязаемые активы – идеи и технологии, охват клиентуры, перспективы развития. Быстро росли курсы акций даже тех корпораций, которые еще не успели принести ощутимую прибыль. Отчасти это было результатом эскалации необоснованных ожиданий, отчасти — результатом сознательной деятельности высшего менеджмента корпораций.
Последняя определялась целым рядом факторов. Во-первых, еще до Второй мировой войны произошло отделение управления от собственности («революция менеджеров»). После войны ситуация усугубилась широким распространением акций среди рядовых американцев — собственниками стали мелкие акционеры и пенсионные фонды. Первые просто не располагали ни достаточной информацией, ни достаточным капиталом (каждый в отдельности), чтобы контролировать менеджмент. Вторые были более заинтересованы в росте стоимости своих постоянно обновляющихся портфелей, чем в устойчивом долговременном росте реальных активов соответствующих корпораций.
Они инициировали движение за повышение рыночной стоимости активов. Создалась обстановка бесконтрольности действий высшего менеджмента корпораций, в которой они могли сами себе произвольно назначать вознаграждение, необязательно связывая его с фактическим успехом или неуспехом возглавляемой ими корпорации.
Лауреат Нобелевской премии, специалист по теории организации Герберт Саймон так охарактеризовал действие критерия максимума прибыли в качестве стимула для высшего менеджмента в современных условиях: «Большинство товаропроизводителей является наемными работниками, а не собственниками фирм… им имеет смысл максимизировать прибыль фирмы только в тех пределах, в которых они находятся под контролем собственников… Более того, в этом отношении нет никакой разницы между коммерческими фирмами, бесприбыльными организациями и бюрократическими учреждениями.
Все сталкиваются с проблемой, как обеспечить, чтобы деятельность их наемных работников была направлена на цели организации. Нет никаких оснований считать, a priori, что в организациях, преследующих цель максимизации прибылей, это легче (или труднее), чем в организациях, имеющих другие цели… Вывод, что организации, чья деятельность мотивируется прибылью, будут более эффективными, чем другие организации, не следует из организационной экономики, построенной на неоклассических принципах.
Построенная на неоклассических допущениях организационная экономика этого не подтверждает. Если же это подтверждается эмпирикой, то для объяснения фактов должны быть введены дополнительные аксиомы».
Эмпирика в США не подтвердила эффективность критерия максимума прибыли с точки зрения установления соответствия между интересами организации (и ее собственников – мелких акционеров) и интересами высшего менеджмента. Напротив, усугубилась так называемая проблема «принципал-агент». Новая экономика открыла возможности для личного обогащения топ-менеджеров за счет акционеров, в интересах которых они, казалось, должны были действовать, и менеджмент этим воспользовался.
В России 1990-х эмпирика также не подтверждает большую эффективность приватизированных предприятий по сравнению с неприватизированными. И здесь мы тоже имеем дело с переоценкой роли критерия прибыли. Прибыль может быть получена разными путями, в том числе и путем не производства, а перераспределения ценностей, путем ухода от налогообложения и за счет других видов противозаконной деятельности.
Что же касается общей результативности национальной экономики России, то по сравнению с советским периодом она резко снизилась, и это очевидно: советская экономика поддерживала военно-стратегический паритет с коалицией наиболее развитых стран и при этом обеспечивала бесплатное здравоохранение и образование, низкий уровень оплаты ЖКХ, возможность приобретения кооперативной квартиры для семьи среднего достатка, дешевые транспортные и рекреационные услуги, низкие цены на продукты питания и товары первой необходимости, мощное развитие самой современной науки.
Сейчас ничего этого нет, и, несмотря на обильные поступления от экспорта энергоносителей, бюджет России вечно находится в состоянии побирушки, а экономить приходится на пенсионерах, инвалидах, малоимущих слоях населения, на обороне, элементарной безопасности граждан. Раздаются даже голоса в пользу упразднения Академии Наук, а вместе с ней и всей фундаментальной науки.
Урок 1 отсюда: cам по себе критерий прибыли не срабатывает. Щедрое вознаграждение и свобода рук еще не обеспечивают максимума предприимчивости, эффективности и результативности. Для того, чтобы прибыль и материальное вознаграждение заработали, нужны ограничения, сдержки и противовесы. По крайней мере, должны выполняться оба ограничения Адама Смита.
Но в США в 1990-е годы оба условия были нарушены. Образовалась Новая экономика, совокупность видов деятельности, где имелась возможность или, по крайней мере, ожидалось получение сверхприбылей. Кроме того, происходила утечка потенциального инвестиционного капитала если не за пределы страны, то в расточительное потребление и в не менее расточительные избыточные капиталовложения, объясняющиеся особенностями конкуренции в период становления Новой экономики.
Новая экономика представляла собой сектор сильно сегментированных рынков, и фирмы, входившие в нее, конкурировали, прежде всего, не за качество и цену обслуживания клиентов, а за захват рыночной ниши. По оценкам Дж. Стиглица, к примеру, более 90 процентов новых волоконно-оптических кабелей так никогда и не увидели светового луча, а общие избыточные капиталовложения составили за десятилетие порядка 500 млрд. долл. Новая экономика создала условия не для перетока ресурсов в наиболее эффективные виды деятельности, а, напротив, привела к искажению направления движения потоков ресурсов, создавая в одних отраслях избыточные мощности, а в других – дефицит ресурсов для модернизации производства.
В России аналогичную роль сыграл нефтегазовый сектор. Правда, здесь появление сверхприбыльного сектора не было связано с внедрением самых современных технологий. В сверхприбыльности нефтегазового сектора сыграли роль два фактора: крайне неудовлетворительно проведенная приватизация и стремительный рост цен на энергоносители на мировом рынке.
С точки зрения государственных интересов приватизация в России носила очень странный характер: вместо приватизации отраслей и предприятий, в которых государственное управление было очевидно неэффективным и даже убыточным, в частные руки передавались за бесценок наиболее эффективные и прибыльные виды деятельности, казна почти ничего не выигрывала на приватизационных аукционах (особенно залоговых, которые можно считать откровенным надувательством) и проигрывала гигантские суммы на текущих поступлениях. Опять-таки произошла (как и в Америке) деформация потоков ресурсов – в отраслях, нуждавшихся в модернизации, был острый дефицит ресурсов, а в нефтегазовом и финансовом секторах их явное перенакопление, свидетельством чего является мощная утечка капитала за границу.
Урок 2. Появление сверхприбыльного сектора в экономике страны требует государственного вмешательства в перераспределение ресурсов. Экономика представляет собой единый организм, новый технологический уклад зарождается сразу во многих взаимосвязанных отраслях, однобокое развитие страны подобно раковой опухоли. Его коррекция рыночными средствами может произойти, но с огромными потерями, а может и не произойти.
Даже в США сейчас только 14 процентов ВВП создается (по оценке Дж. Стиглица) в сфере материального производства, и страну захлестывает вал импорта товаров повседневного потребления из Китая и стран Юго-Восточной Азии, а техники – из Японии и Южной Кореи. В результате огромная и не закрываемая в обозримом будущем времени дыра в торговом балансе США. Страна из крупнейшего в мире кредитора превратилась в крупнейшего в мире должника. Этот перманентный дефицит оказывает крайне нежелательное воздействие на всю американскую экономику.
Россия имеет активный торговый баланс, но возрастающая утечка капиталов и ошибочная политика государства, сильно переоценивающего необходимые объемы валютных резервов и стабилизационного фонда, приводят к тому же эффекту – капиталов в ненефтегазовых секторах экономики постоянно не хватает, и все время встает вопрос о привлечении иностранных инвестиций, хотя номинально страна получает огромные суммы от высоких цен на мировом рынке энергоносителей.
Урок 3. Если в экономике некоторый сектор устойчиво сохраняет сверхприбыльный характер, ситуация нуждается в воздействиях государства, и никакие меры макроэкономической политики или создание «благоприятного для инвесторов климата» исправить ее не могут. Неоднократные попытки как администрации Клинтона, так и администрации Буша — младшего воздействовать на экономику снижением процентной ставки или налогообложения к успеху не привели.
Если есть избыточные мощности, как, например, в американском секторе телекоммуникаций, то корпорации не будут увеличивать инвестиции ни при каких стимулирующих макроэкономических импульсах. И в России тоже введение плоской школы налогообложения практически никак не сказалось на инвестициях в модернизацию ненефтегазовых секторов экономики.
Говоря о факторе «благополучного инвестиционного климата», иными словами, о факторе уверенности в перспективах, Дж. Стиглиц отмечает: «Уверенность в перспективах играет роль, но ее нельзя создать при помощи волшебной палочки. Именно экономическое оживление обеспечивало уверенность, а не наоборот». И еще: «… аргумент уверенности в перспективах есть последний оплот тех, кто не может найти лучших аргументов… Причина привлекательности аргумента уверенности для очень многих состоит в трудности его опровержения… Уверенность слишком неуловима и не поддается точному измерению».
До тех пор, пока в России можно с минимальными капитальными издержками качать нефть на мировой рынок, а вложения в высокотехнологические сектора и в модернизацию, скажем, машиностроения, связаны с длительным сроком окупаемости, большим риском и необходимостью тщательно разработанных проектов, нефтяные капиталы будут уходить в оффшоры или использоваться для спекуляций на финансовых рынках, но не пойдут на перспективное развитие российской экономики. Положение могло бы исправить взыскание в казну сверхприбылей, что ликвидировало бы сверхприбыльность того же нефтяного сектора, но этому противостоят слишком мощные силы.
Урок 4. Прямое отношение к России имеет замечание Стиглица о том, что даже в американской экономике трудно добиться достаточно высоких уровней частного сбережения для обеспечения инвестиций в перспективные новые технологии, которые по сути дела определяют будущее страны. В России утечка капиталов играет ту же роль, что недосбережение в Америке, лишая нашу экономику финансовых фондов, необходимых для модернизации и обеспечения конкурентоспособности.
Урок 5. Перенакопление финансового капитала в секторах со сверхприбылью и дефицит стимулов для вложения его в пропорциональное поступательное развитие всего народного хозяйства создают благоприятные условия для строительства финансовых пирамид. В Америке 1990-х это вылилось в азартную игру высшего менеджмента на накачку курсов акций своих корпораций до запредельных уровней, где они теряли всякую связь с реальными перспективами и доходностью.
Менеджеры сами строили системы своего стимулирования, используя в качестве вознаграждения фондовые опционы, т.е. право покупки акций своих корпораций на срок по фиксированной цене с продажей их впоследствии по рыночному курсу на момент исполнения опциона. Развертывалась сеть изощренных мошеннических операций, целью которых было завышение текущей прибыли, а, следовательно, и курсов акций, путем неадекватного списания расходов на издержки.
Создавались подставные фирмы, так называемые «почтовые ящики», которым продавалась продукция корпорации с обязательством купить ее обратно на следующий год. При этом поступления от таких притворных сделок записывались в доход счета прибылей и убытков, но обязательства купить продукции обратно в качестве издержек не учитывались. Под фиктивные обороты и прибыли осуществлялись новые выпуски акций, брались банковские кредиты.
В мошеннические операции были вовлечены солидные банки, такие как, например, Ситибэнк или Дж. П. Морган Чейз, известнейшие аудиторские фирмы, такие как Артур Андерсен (кстати говоря, осуществлявшую и у нас аудит РАО «ЕЭС»). Аналитики фондовых рынков за определенное вознаграждение (не всегда в денежной форме, а чаще в виде так называемого «обмена дарами») давали высокие инвестиционные рейтинги заведомо сомнительным фирмам.
Результатом явились банкротства таких гигантов как Энрон и УорлдКом с активами, превышавшими сотни миллиардов долларов, и многих менее крупных фирм. Пострадали мелкие акционеры и персонал корпораций, хранивший пенсионные накопления в акциях своих корпораций.
У нас тоже есть свой опыт пирамид, вроде МММ небезызвестного Мавроди, есть опыт дефолта 1998 г., когда финансовые спекулянты вышли сухими из воды, а пострадали мелкие вкладчики. И в России открываются «почтовые ящики», через которые проводятся притворные операции. Правда, у нас преследуется цель ухода от налогов путем занижения прибыли в то время, как в США, наоборот, прибыли завышались, что вело к завышению курсов акций и личному обогащению высшего менеджмента, в основе стимулирования которого лежала рыночная стоимость акционерного капитала.
Возможности махинаций с отчетностью корпораций таят в себе серьезнейшие опасности для экономики страны, способствуя образованию так называемых мыльных пузырей с их последующим коллапсом. Поэтому отчетно-аудиторская деятельность нуждается в пристальном мониторинге со стороны государства, а инструкции ведения бухгалтерского учета – в ужесточении. Между тем совсем недавно российское правительство предложило отменить лицензирование аудиторской деятельности.
Должна быть также законодательно определена ответственность фондовых аналитиков за доброкачественность публикуемых рекомендаций инвесторам, и СМИ, распространяющих рекламу ценных бумаг заведомо «липовых» компаний, как это было в случае МММ, Хопра и других пирамид, изначально создававшихся для отъема сбережений у населения.
Урок 6. Опыт США 1990-х наглядно показал, что интересы финансовых рынков краткосрочны, и поэтому они не могут служить ориентиром для определения долгосрочного курса развития национальной экономики. Но в России еще живет миф о том, что только рыночный механизм, а ни в коем случае не государство (т. е. бюрократы!) может определить верный курс развития экономики в целом и на длительную перспективу.
У государства много недостатков, в частности тот, что бюрократы слишком часто и отнюдь не бескорыстно склонны при разработке государственных проектов прислушиваться, прежде всего, к мнению финансовых олигархов. Но и рынки, предоставленные самим себе, «не только не создают достаточно рабочих мест, чтобы обеспечить пополнение рынка труда, но даже не могут компенсировать ликвидацию рабочих мест, вызываемую ростом производительности» (Дж. Стиглиц, гл. 12).
Урок 7. Проблема рабочих мест играет в России огромную роль. Для нас особенно важно вышеуказанное замечание Дж. Стиглица, ибо курс на сырьевое развитие экономики не в состоянии обеспечить массового создания рабочих мест. Но без создания большего числа рабочих мест нельзя решить ни одной из наших проблем, прежде всего повышения заработной платы до достаточного уровня. Неразрешимы ни жилищная, ни тем более демографическая проблемы. Американцы это хорошо понимают, и недаром первая выборная кампания Клинтона шла под лозунгом «Рабочих мест! Рабочих мест! Рабочих мест!» И за годы правления Клинтона было создано 16 млн. рабочих мест.
Урок 8, который касается дефицита / профицита государственного бюджета. Стиглиц формулирует общее правило: «Дефицит абсолютно необходим для перехода от рецессии к оживлению, поскольку затяжная рецессия связана с огромными экономическими и социальными издержками…» (гл. 12). Он доходчиво показывает, что случай, когда политика ликвидации дефицита, проводившаяся администрацией Клинтона, содействовала оживлению, была исключением, а не общим правилом.
Суть дела была в том, что, во-первых, выходу США из рецессии и переход к подъему в 1990-х предшествовал длительный период «накачки» экономики страны новейшими технологиями, которые вышли к началу 1990-х на «критическую массу» и обеспечили мощный скачок производительности. Во-вторых, огромный дефицит, накопленный за время правления Рейгана и Буша — старшего, дезорганизовал банковский сектор США, а оздоровление государственных финансов при Клинтоне содействовало рекапитализации банков, возобновивших кредитование экономики. Эти условия нельзя считать общим правилом, и тем более их нет в России. Если не считать высоких мировых цен на нефть, наша страна еще не вышла из глубокой депрессии. Следовательно, нам нужен не профицитный, а бездефицитный бюджет.
Наша экономика разрушается с двух сторон – нет адекватного финансирования модернизации, и нет уровня заработной платы, способного обеспечить хотя бы минимально необходимый уровень внутреннего спроса, прежде всего на предметы длительного пользования. Наша нищенская заработная плата не позволяет большинству населения выйти за пределы удовлетворения самых необходимых текущих жизненных потребностей, а об удовлетворении хотя бы на минимальном уровне такой важнейшей потребности, как крыша над головой, не может быть и речи. Поэтому политика профицита и стерилизации валютных поступлений абсолютно не соответствует состоянию российской экономики. Кстати говоря, последние месяцы 2004-го — начала 2005 г. показали, что инфляция все ускоряется.
На самом деле Россия испытывает кризис так называемой стагфляции, когда стагнация производства сопровождается ускорением инфляции. То, что нам нужно – это использование бюджетного профицита для проведения структурной политики, направленной на модернизацию ненефтегазовых секторов, создание рабочих мест и повышение уровня заработной платы, по крайней мере, до уровня наименее развитых из передовых промышленных стран. Мы не потому плохо живем, что плохо работаем, а потому плохо работаем, что плохо живем.
И, кроме того, важна динамика: если жизненный уровень низок, но существует тенденция к его повышению вместе с экономическим ростом, то это создаст один тип мотивации. Но если жизненный уровень с более или менее сносного непрерывно снижается даже в условиях некоторого экономического роста, а социальная поляризация растет, то возникает совершенно иной тип системы мотивации. Социальная справедливость – это не выдумка безумных социалистов, а необходимое условие нормального функционирования стабильного общества, в том числе и его экономической подсистемы.
Урок 9. Развитие событий в мировой экономике, и, прежде всего, в США, а также в странах с переходной экономикой, показало, что сама постановка вопроса о «большом» или «малом» государстве некорректна. Государство играет определенную функциональную роль в жизни общества и, разумеется, в экономической жизни. Эта роль несколько разнится в зависимости от традиций и исторического опыта, меняется с изменениями в развитии технологий, политической обстановке. Но государство остается неотъемлемой частью общественной системы. Правильная постановка вопроса такова: соответствуют ли функции государства условиям существования данного общества, и справляется ли государство со своими функциями.
В XXI веке на первый план в функциях государства выдвигается организация образования и здравоохранения, поддержка науки, прежде всего фундаментальной, построение и модернизация инфраструктуры, обеспечение надежности сетевых систем жизнеобеспечения. Образование – исходный инструмент обеспечения социальной справедливости, равенства возможностей, пожизненной востребованности человека на рынке труда, важнейший фактор роста производительности труда.
Здоровье населения, как это показал лауреат Нобелевской премии Р.Фогель, оказывает сильнейшее влияние на рост ВВП. Создание современной инфраструктуры оказывает на инвестиционный климат более сильное влияние, чем текущие меры кредитно-денежной политики (железные дороги, энергоснабжение, Интернет, опыт особых зон в современном Китае). Значение надежности систем жизнеобеспечения неизмеримо выше их экономической эффективности.
Мир становится все более тесным, население более многочисленным, в большинстве развитых стран идет старение населения, на горизонте маячит кризис природных ресурсов, в особенности энергетических. В этих условиях центральную роль играет открытие новых закономерностей окружающего нас мира и создание на их основе принципиально новых технологий, способных ответить на угрозу и вызовы будущего. И здесь как никогда уместны заключительные слова 12-й главы книги Дж. Стиглица: «… политический курс, выбранный нами сегодня, формирует наше завтрашнее общество.
Это есть курс отражения наших ценностей, и, принимая его, мы передаем важное сообщение нашему молодому поколению о том, что мы признаем за ценности. Экономика и общество неразрывно переплетены между собой. Общество крайней поляризации будет принципиально отличным от общества, где неравенство ограничено. Общество с высоким уровнем безработицы будет принципиально отличным от общества, где каждый желающий может найти себе рабочее место».
И еще: «Новая экономика – это инновации, технологические нововведения, непосредственно питающие рост производительности и формирующие мощь нашей страны на долгие годы вперед. Она зависит от научных открытий, от университетских ученых и исследовательских лабораторий, в которых работают по шестнадцать и более часов в день в неустанных поисках и попытках понять мир, в котором мы живем. Вот они — те люди, которых надо было бы вознаграждать и поощрять. Они платили высокие налоги, в то время как игравшие на бирже и спекулировавшие недвижимостью, облагались более мягко.
Мы говорили об экономических стимулах, но большая часть налоговых «подарков» вообще не дала никакого стимулирующего эффекта» (глава 7).
И, наконец, приведем более общий принцип, сформированный Дж. Стиглицем: «Мы живем в сообществах, и то, как эти сообщества функционируют, оказывает сильнейшее влияние на благополучие каждого из нас. Современный «идеал» консерватизма исповедует некоторую разновидность грубого индивидуализма, где успех каждого индивидуума есть результат его собственных и только его усилий. Реальность, разумеется, от этого сильно отличается. Государство, как тем, что оно делает, так и тем, чего оно не делает, играет ключевую роль в успехе большинства индивидуумов» (гл. 12). Так что важно не то, как высоки налоги и насколько велики расходы бюджета. Важно, с кого и с чего берутся налоги, куда и как расходуются средства, соответствует ли то и другое обстоятельствам.
Между тем очевидно, что руководство страны в отношении роли государства опирается не на анализ реальной обстановки и будущее народа, а на идеологические догмы рыночного фундаментализма. Об этом свидетельствуют, прежде всего, свертывание науки, переход на платное образование и здравоохранение. Это прямо противоречит поставленной президентом страны задаче удвоения ВВП, противоречит Конституции России, объявившей ее социальным государством. Если этот политический курс не будет изменен, нам предстоит в будущем иметь дело с обществом крайней поляризации, малоквалифицированной рабочей силы, мечущейся в поисках рабочих мест, инженерно-технического и научного персонала, не способного не только к поиску принципиально новых, оригинальных технологий, но и понимать и перенимать достижения передовых стран.
Урок 10. То, как в последней четверти ХХ века протекал процесс глобализации, и как он управлялся Америкой и другими западными странами, продемонстрировали, что внешнеэкономическая политика Запада, и, прежде всего, США, есть политика двойных стандартов. США проповедуют и рекомендуют развивающемуся миру и странам переходной экономики, в том числе и России, политику, которую они никогда не решились бы осуществлять у себя дома.
Проповедуется сбалансированный бюджет и торговый баланс, в то время как США живут под знаком «двойного дефицита». Проповедуется отказ от субсидий и торговых барьеров, но сами США вовсю используют нетарифные протекционистские меры и субсидии. Иногда протекционизм осуществляется открыто, так, как это было в случае создания алюминиевого картеля (в качестве меры против экспорта алюминия из России) и повышения таможенных пошлин на импортируемую сталь.
Щедро субсидируется американское сельское хозяйство, причем львиная доля субсидий достается крупным корпоративным фермам. Особенно велики субсидии американским производителям хлопка. Не отстают и страны ЕС, где каждая корова получает в день субсидию в размере 2 долл., т.е. сумму, на которую живет почти половина населения мира.
В международных экономических организациях – МВФ, ВТО и в несколько меньшей степени во Всемирном банке – доминируют Соединенные Штаты, и эти организации отстаивают в первую очередь американские интересы. Во время финансовых кризисов девяностых годов прошлого века – мексиканского, восточно-азиатского, российского дефолта 1998 г. и других, через МВФ испытывавшим трудности странам выдавились кредиты якобы на поддержание валютного курса, но на самом деле представлявшие собой выкуп долгов перед иностранными кредиторами. В итоге кредиторы получили полную или частичную компенсацию, а долг перед МВФ повисал на соответствующих государствах, и бремя его ложилось на народы стран, согласие которых на иностранные долги и кредиты МВФ никто обычно не спрашивал.
Вывод для России заключается в том, что ей нет никакой необходимости торопиться со вступлением в ВТО. Для России гораздо важнее политика модернизации производства, создание рабочих мест, подъем заработной платы, а, следовательно, и внутреннего платежеспособного спроса. Что же касается валютных поступлений, то в обозримом будущем они с избытком будут обеспечиваться сырьевым экспортом, в первую очередь энергоносителей.
Модернизация может позволить также расширить сбыт российской технологической продукции на рынках развивающихся стран. Дело в том, как остановить утечку капиталов и обеспечить импорт, соответствующий интересам долговременного развития России. С этой точки зрения вступление в ВТО может служить серьезным препятствием. В то же время в импорте наших энергоносителей Запад настолько заинтересован, что наше вступление в ВТО вряд ли к этому что-либо добавит. К тому же нам нет необходимости в дальнейшем наращивании экспорта энергоносителей. Подъем отечественной промышленности с неизбежностью увеличит внутренний спрос. И к этому надо готовиться. На самом деле нам гораздо важнее импортозамещающая политика, чем обеспечение любой ценой конкурентоспособности на мировом рынке.
Урок 11. Недвижимость в эпоху Новой экономики становится такой же опасной областью в смысле образования мыльных пузырей, как и фондовая биржа. 1980-е годы в США и Японии и 1990-е в странах Юго-Восточной Азии показали, что недвижимость становится объектом спекуляций и вложения капиталов. В итоге ее стоимость уже не определяется капитальной рентой, а выходит далеко за ее пределы. Возможность получения спекулятивных сверхприбылей приводит к деформации закона спроса-предложения: рост цен ведет не к снижению, а, наоборот, к увеличению спроса.
Это продолжается до тех пор, пока объемы и структура предложений недвижимости окончательно не отрываются от реального спроса. Тогда наступает коллапс рынка.
С учетом этого опыта нам в России надо внимательно приглядеться к тому, что у нас происходит в секторе строительства и недвижимости. Создается впечатление, что происходит нарастающий отрыв предложения от реального спроса.
В условиях чудовищного дефицита дешевого и комфортного жилья для подавляющей части населения, разрушения городской инфраструктуры и неразрешимых рыночными средствами проблем городских транспортных потоков идет в несоразмерных объемах возведение элитного жилья и офисов, причем без учета тех транспортных потоков, которые они будут порождать.
Особую тревогу вызывает то, что запредельные цены на жилье делают его практически недоступным как для молодых семей, так и уходящих в отставку военнослужащих. Невозможность приобретения жилья молодой семьей усугубляет и без того острую демографическую проблему России. Следует еще раз отметить, что мыльные пузыри на рынке недвижимости обычно оканчиваются коллапсом, последствия которого как, например, в Японии изживались десятилетиями.
Урок 12. Дж. Стиглиц отмечает, что есть механизмы решения социально-экономических проблем, лежащих за пределами рынков и государства. К ним относятся так называемые негосударственные бесприбыльные организации (НГО), возникающие, как правило, на добровольной основе. Сюда относятся ассоциации предпринимателей, союзы специалистов, природоохранные организации, клубы по интересам, религиозные общины, организации взаимопомощи, кооперативы, общества защиты потребителей и т.п.
Эти организации могут сыграть и уже играют роль противовесов, как государству, так и рыночному механизму. Но этим их роль не исчерпывается – они могут стать существенным дополнением к рынкам и государству. Они могут взаимодействовать с коммерческими и государственными организациями при решении важных проблем общественного развития, отстаивая как интересы простого человека, так и специальные интересы отдельных социальных групп, содействуя решению конфликтных ситуаций на компромиссной основе. НГО образуют кирпичики гражданского общества.
В России по данным на 2001 г. установлено наличие 350 тысяч НГО, объединивших почти 20 млн. человек. Тем не менее, в нашей стране эти организации остаются в определенной мере «бесхозными». На них обращают внимание в основном во время протестных действий, вместо постоянного взаимодействия и консультаций с ними как государственной власти, так и оппозиции, что позволило бы конструктивно разрешать многие острые проблемы и конфликты. Хороший пример в этом отношении подает Китай, где налажено конструктивное и многостороннее сотрудничество государства с НГО. Китайский опыт заслуживает серьезного внимания.
Урок 13. Этому уроку не только Россия у Америки, но и Америка у России могла бы кое-чему поучиться. Дж. Стиглиц подчеркивает, что «в реальном мире очень часто встречаются контракты в неявном виде, взаимопонимание и нормы поведения, обеспечивающие достаточно гладкое функционирование общества. В основе работоспособности экономических систем, в общем и целом, лежит взаимное доверие (trust).
Индивидуумы делают то, что обещали сделать» (гл. 12). Одним из важнейших элементов этого доверия является доверие общества к государству и государства к обществу. В целом система доверия составляет социальный контракт. В этот контракт входит и государственная система социальных гарантий, защищающая членов общества от различного рода жизненных рисков, от которых их не может защитить рыночный механизм. Социальный контракт создает обстановку, в которой членами общества и участниками рынка учитываются долгосрочные интересы как свои собственные, так и всего общества. Разрушение социального контракта чревато серьезными последствиями для функционирования общественного механизма. Участники рынка начинают вести себя как «однодневки».
Дж. Стиглиц считает, что в 1990-е годы важнейшие части социального контракта были раздавлены (гл. 11). Произошло это на уровне межфирменных отношений, когда фирмы начали руководствоваться в своей деятельности краткосрочным критерием сальдо Счета прибылей и убытков. При этом если одна фирма в своих краткосрочных интересах нарушала контрактные обязательства, ее примеру следовали другие. Результатом была серия коллапсов начала 2000-х годов. Однако демократы в лице администрации Клинтона тогда реализовывали государственную часть социального контракта. Сохранялись государственная система социального обеспечения, программы Медикэйд и Мэдикэр, другие социальные программы. Это играло стабилизирующую роль в отношении всего общественного механизма.
В России 1990-х развал социального контракта был полным. В экономике установилась атмосфера беспредела и безответственности. Государственная система обеспечения выполнения контрактов была подорвана настолько, что значительная часть этой функции перешла к криминальным структурам. В государственном аппарате укоренилась коррупция. Однако сохранение части полученной в наследство от Советской власти социальных гарантий и льгот содействовало относительной социально-политической стабильности.
Сейчас под влиянием догматических представлений о рыночном механизме и под давлением финансовых структур, мечтающих поставить под свой контроль государственные социальные фонды, и в США, и в России идут параллельные процессы. Республиканская администрация Буша предполагает приватизировать систему социального страхования и урезать социальные программы, руководство уже провело в государстве крайне неудачную пенсионную реформу, последствия которой еще предстоит расхлебывать.
А в России проводится еще более плохо подготовленная реформа социальной системы. Монетизация льгот привела одновременно и к волне социальных протестов, и к огромному росту нагрузки на государственный бюджет. Введение в действие Жилищного кодекса, не учитывающего колоссального разрыва между уровнем дохода большинства россиян, и рыночными ценами на жилье, ситуацией на рынке жилья и быстрым ростом квартплаты и тарифов на коммунальные услуги, способно еще более дестабилизировать социально-политическую обстановку. Здесь Россия идет несколько «впереди» Соединенных Штатов, поэтому американцы могли бы анализировать негативный опыт развала социального контракта в России прежде, чем предпринимать аналогичные действия у себя дома.
Это только некоторые размышления по поводу предлагаемой вниманию читателей книги Дж.Стиглица в прекрасном профессиональном переводе на русский язык доктора политических наук Г. Г.Пирогова. Ведь менее болезненно учиться на чужом опыте, чем на своем, хотя редко кто это делает.
