Разбор позиций, с которых в международном энергетическом диалоге выступает Турция, является принципиальным для полноценного осмысления трендов политической активности в регионе Большого Ближнего Востока. Учитывая значение, которое для мировой экономики в последние десятилетия приобрели торговля и потребление углеводородов, можно считать, что данная проблематика стала неотъемлемой составляющей любого глобального процесса или события.
В «энергетическом» смысле положение Турции характеризуется тремя главными аспектами.
Во-первых, республика замыкает на себе важнейшие энергетические маршруты Южного Кавказа, части Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки, Центральной Азии и Каспия, Балкан, акватории Черного моря. Основные по нагрузке и стратегическому значению региональные трубопроводы идут через территорию Турции. Перевозка нефти и сжиженного природного газа (СПГ) осуществляется также танкерами через контролируемые Турцией проливы Босфор и Дарданеллы.
Поскольку Турция соседствует со странами, на чьей территории расположено три четверти доказанных мировых запасов нефти и газа, она имеет полное право заявлять о себе как о западно-восточном энергетическом коридоре или даже региональном центре энергетики. Отдельные шаги правительства Турции свидетельствуют о том, что оно действительно планирует уже в кратчайшей перспективе превратить Турцию в полноценный энергетический транзитный узел Европы и Азии.
Во-вторых, Турция — крупный (даже по мировым меркам) потребитель энергоресурсов. Потребность в них в ближайшие годы будет неуклонно возрастать, несмотря на определенную коррекцию, которую промышленный сектор страны вынужден испытать в связи с всемирным экономическим кризисом. Нефть поставляется в Турцию из нескольких стран, но в поставках газа в последние годы все более доминирует Россия, обеспечивая сегодня более чем 60% от импорта этого сырья в республику. Покрывающая за счет импорта более двух третей своих потребностей в энергоносителях, Турция все более активно стремится диверсифицировать источники поставок углеводородов для национальных нужд.
В-третьих, в действиях Турции присутствует определенный геополитический смысл, обусловленный набирающим вес арабо-тюрко-исламском вектором турецкой внешней политики. Турция настойчиво претендует на роль медиатора в неспокойных ближневосточном и аравийском регионах. Амбиции страны в данном случае связаны с политико-исторической ролью, которую Турция на протяжении как минимум трех веков исполняла в этой части мира «в обличии» Османской империи. Эта роль была ею окончательно утрачена после двух мировых войн, и Турция оказалась проводником атлантического влияния в зоне южного Средиземноморья, заполняя образовавшийся на этом направлении — после ухода Великобритания — силовой вакуум.
Принципиально, что Турция, благодаря Ататюрку, первой из исламских стран вступила на путь полноценной политической и экономической модернизации и эти традиции живы. Поэтому на сегодняшний день турецкий истеблишмент в большинстве своем по-прежнему придерживается курса на сотрудничество с Европой, приверженность которому в очередной раз продемонстрировал рядом конкретных действий за последний год.
Этот новый всплеск европоцентризма в Турции может объясняться и тем, что в исключительно благоприятной для себя внешнеполитической конъюнктуре турецкая политическая элита инстинктивно приняла решение попытаться «на удачу» реанимировать проект евроинтеграции, который совсем недавно казался отложенным в долгий ящик. Среди факторов, влияющих на возникновение выгодной для Турции дипломатической обстановки, можно назвать: президентские выборы в США, завершение французского председательства в ЕС, очередную «газовую войну» России и Украины, обострение военных конфликтов на Кавказе и резкий всплеск напряженности на арабо-израильском «фронте».
Парадоксально, но именно реализация проевропейской энергостратегии не позволяет Турции вновь сблизиться с Европой и ускорить переговорный процесс о вступлении в ЕС, поскольку вынуждает турок теснее сотрудничать с Ираном, что неприемлемо для атлантического блока. Договоренности Анкары и Тегерана уже затронули возможность транспортировки центрально-азиатского и иранского газа по турецкой территории и освоение месторождения «Южный Парс» турецкими компаниями по принципу обратной покупки. Несмотря на то, что Турция здесь действительно вступает в жесткую, правда, пока заочную полемику с США и Европой, настроения на упрочнение контактов с Ираном в турецком правительстве относительно стабильны.
Показательно, что в 2007 г. авторитетное турецкое деловое издание «Turkish Daily» прямо говорило о том, что ни у США, ни у европейских стран попросту нет альтернативы содействия становлению Турции как континентального энергетического центра в кооперации с Ираном. Однако такая настойчивость Турции заставляет западных политиков и экспертов говорить об опасности формирования скоординированной сети стран, являющихся производителями и транзитерами энергоресурсов и поддерживающих интересы исламского мира.
Речь идет о сети, протянувшейся от Турции через Россию, Кавказ и Иран до Афганистана. Понятно, что масла в огонь подливает официальное оформление т. н. газовой ОПЕК — конференции стран-экспортеров газа, недавно приступившей к работе на постоянной основе и заручившейся для своей будущей штаб-квартиры в Дохе дипломатическим статусом.
Европа, которая непосредственно зависит от поставок центрально-азиатских и каспийских энергоресурсов и где действует мощное арабское лобби, склонна смотреть сквозь пальцы на политическую специфику названных режимов. Но неизменно сталкивается по этому вопросу с позицией США, блокирующими (с какими целями — остается открытым вопросом) сотрудничество ЕС, например, с Ираком. Также европейские политики не могут не учитывать внутреннюю культурную и социальную оппозицию сближению с традиционалистскими исламскими режимами, нарастающую в крупнейших странах ЕС в связи с рядом демографических и миграционных факторов.
Интересно, что в таком контексте европейское сообщество, по мнению экспертов консалтинговой организации Reut Institute, как бы вынуждено считать вероятность военного переворота в Турции более предпочтительным и демократичным вариантом, чем рост влияния симпатизирующего исламистам нынешнего режима, который якобы активно поворачивает Турцию «в сторону Востока». Хотя на повышение веса нынешней «исламизирующейся» Турции, как транспортировщика «восточных» углеводородов, сыграли, в основном, как раз ее западные партнеры.
В 2005-2006 г. турецкие власти при поддержке ЕС разработали стратегию создания в республике транзитной системы, которая позволяла бы транспортировать энергоносители из добывающих стран в их потребляющие. Она включает четыре направления транспортировки: по территории прикаспийского региона, по Северной Африке и странам Персидского залива, на север Европы через Австрию, а также на юг Европы через Грецию и Италию. Таким образом, Турция превращалась бы в стратегический энергетический коридор для всей Европы. Это решение было, между прочим, положено в качестве одного из полудюжины приоритетов в основу энергетической стратегии ЕС.
Реальный транзитный потенциал Турции впечатляет уже сегодня. Газопровод Баку-Тбилиси-Эрзурум (Южнокавказский газопровод) обеспечивает прокачку азербайджанского газа в объеме 2 млрд. куб. м в год, оказываясь одной из альтернатив продвигаемому Москвой проекту Южноевропейского газового кольца, представляющего собой продление газопровода «Голубой поток» в Грецию и Италию. По газопроводу Тебриз-Эрзурум из Ирана в Турцию может поступать до 10 млрд. куб. м в год. Нефтепровод Баку-Тбилиси-Джейхан позволяет транспортировать в Турцию в год до 50 млн. т нефти.
Впрочем, последний маршрут в турецком Центре международных отношений и стратегического анализа считают не вполне удачным. Он не только уязвим из-за неурегулированности карабахского и курдского конфликтов, но, отсекая Россию и Иран от региональных нефтепотоков, оказывается излишне политизированным. Российское правительство не дало разрешения «ЛУКОЙЛу» участвовать в реализации этого проекта, считая его конкурентом альтернативному варианту транспортировки нефти через российский порт Новороссийск, что следует признать просчетом Кремля.
Тем не менее, Джейхан, куда помимо бакинского идет нефтепровод из иракского Киркука, имеет шансы вскоре стать одним из важнейших нефтяных портов в мире. Кроме того, Турция вместе с Израилем плотно занимается проектом сооружения сети из четырех подводных трубопроводов для транспортировки газа и нефти потребителям в Израиле, Иордании и Ливане. По прогнозам отраслевых специалистов, в течение следующих десяти лет объем экспорта энергоносителей в Европу через турецкую территорию возрастет до 7-8%. Суммарные доходы Турции от транзита углеводородов могут достичь $1,5 млрд. уже к 2015 г. И это, учитывая наблюдающееся падение мировых цен на нефть!
Однако будущее Турции как главного континентального транзитера во многом зависит от реализации неоднозначного проекта Nabucco и конкурирующих с ним российских инициатив, например, Южно-Европейского газопровода, со строительством дополнительной нитки «Голубого потока» по дну Черного моря с перспективой продления в Юго-Восточную Европу и Израиль.
Проекта Nabucco разработан для транспортировки ближневосточного и каспийского газа на центрально-европейские рынки через турецкую территорию. От Турции его маршрут пройдет через Болгарию, Румынию и Венгрию до Австрии. Предположительная пропускная способность газопровода должна составить 30 млрд. куб. м в год, что, безусловно, не является таким уж грандиозным объемом в сравнении с 600-800 млрд. куб. газа, потребляемых ежегодно в ЕС.
Первоначально по Nabucco предполагалось поставлять газ из Ирана, но в 2006 г. на фоне скандала вокруг иранской ядерной программы было принято решение изменить проект таким образом, чтобы иметь возможность получать газ из других стран. По сей день Турция пытается привлечь альтернативных поставщиков, призванных помочь в будущем наполнении Nabucco. Велись переговоры с Сирией и Иорданией; возникла идея создания панарабского газопровода; как перспективное рассматривалось восточное продолжение Nabucco — Транскаспийский трубопровод, который должен пройти из Турции по территории Азербайджана, Грузии и по акватории Каспийского моря, и, таким образом, сделать доступным для Европы не только азербайджанский газ, но также газ Туркменистана и Узбекистана. В последнее время инициативу по этому направлению перехватила Россия, лоббируя собственный проект Прикаспийского газопровода, обходящего Узбекистан.
Тем не менее, наполнение этого газопровода остается под вопросом. По различным подсчетам, на данный момент существует возможность обеспечить для Nabucco поставки лишь 3 млрд. куб. м газа, в то время как для ввода газопровода в строй необходимо 15 млрд. куб. м. Интересно, что существует техническая возможность закачивать в газопровод Nabucco российский газ, поступающий в Анатолию по двум газопроводам — один из них «Голубой поток», другой проходит через Украину, Румынию и Болгарию.
Но для запуска Nabucco естьи другие объективные препятствия: турецкая сеть не вполне готова к приему больших объемов газа из-за пробуксовки строительства распределительных систем. Вызвано это тем, что несколько лет назад государство отказалось выделять на эти нужды деньги из бюджета, рассчитывая на средства частных инвесторов. Но средства поступают медленно: у турецких бизнесменов нет необходимых финансовых ресурсов, а зарубежные компании сталкиваются с ограничениями при входе на рынок. Усугубил ситуацию финансовый кризис.
Следует отметить, что хотя кризис вокруг Ирака усилил спрос на энергоресурсы Каспия, однако за счет поставок углеводородов из этого региона не только не удастся добиться эффективной диверсификации источников поставок для усиления энергетической безопасности Европы, но даже полностью удовлетворить турецкие потребности в нефти и газе. Ведь в Каспийском регионе сосредоточено всего около 5% мировых нефтяных запасов и 4% газовых, что не позволяет рассматривать его как мощный энергетический источник.
Правильней будет воспринимать Каспий как удобную альтернативную России площадку для транзита казахских и прочих центрально-азиатских энергоносителей. Подчеркнем, что если США сумеют привести казахские нефть и газ в Европу, вытеснив этим часть нефти из стран Персидского залива, в первую очередь Ирана, они создадут идеальные условия для переустройства Ближнего Востока по своему стратегическому сценарию. А, блокировав поставки российского газа через территорию Украины, и вынудив Газпром продавать газ Турции, чтобы оттуда он поступал в Европу, США получат адекватную замену российским газопроводам. Тогда и Турция, как транзитный монополист и энерготранспортный конкурент России, сможет получить решающее преимущество. В таком свете продолжающаяся борьба за газотранспортные системы Белоруссии и Украины оказывается более чем остросюжетной и приобретает черты глобального геополитического противостояния.
Интересно, что когда в начале 1990-х США внедряли новый политический подход к странам Каспийского региона, рассчитывая создать здесь энергетический коридор на рынки стран Запада, практически все проекты предполагали прокладку трубопроводов через территорию Армении. Но из-за карабахского конфликта и позиции Турции в связи с ним, а также сохранившегося очевидного влияния на Армению России, так или иначе блокировавшей вообще все проекты строительства новых трубопроводов в Закавказье, армянский вариант был отклонен. Предполагалось, что через Армению должен был проходить нефтепровод Баку – Джейхан.
Как видим, энергетическая стратегия Турции направлена на получение максимальной выгоды за счет параллельной реализации энерготранспортных проектов, за которыми могут стоять жестко конкурирующие стороны. Более того, Турция до какого-то предела демонстрирует безразличие откуда она будет получать энергоресурсы для удовлетворения своих нужд и транзита. При всем этом во внешней энергетической политике Турции, уверены представители российского Института Ближнего Востока, можно заметить сходство с тем видением путей обеспечения безопасности и рентабельности транзита энергоносителей, которых придерживаются в Кремле.
Важно, что при участии и поддержке Анкары Москва рассчитывает на запуск новых энергетических проектов на Ближнем Востоке. Эффективным направлением сотрудничества сторон в этой сфере уже показали себя международные институты, в частности, Исламская конференция, Черноморское экономическое сотрудничество и Шанхайская организация сотрудничества. В них посредничество России чрезвычайно важно для Турции с учетом планов турецкого руководства и делового сообщества по закреплению на центрально-азиатском и китайском рынках. Примечательно, что недавние заявления Анкары о возможном отказе от поддержки проекта Nabucco в случае если Евросоюз не возобновит переговоры по энергетическим вопросам, необходимым Турции для вступления в ЕС, также сыграли, пусть не предумышленно, на руку Москве.
В описанной ситуации Иран оказывается единственным игроком, который, обладая крупными запасами собственного энергетического сырья, благодаря соседству с крупнейшими потребителями нефти и газа имеет возможность по своему менять направление их поставок. В пользу Ирана также играет тот факт, что транспортировка углеводородов в Европу из этой страны является географически более удобной и, по некоторым оценкам, экономически более выгодной, чем из центрально-азиатских республик или стран Аравийского полуострова.
Американские политологи признают, что в годы президентства Дж. Буша-мл. США, руководясь идеологическими соображениями, игнорировали интересы своих компаний, выдвигая к своим ближневосточным партнерам требования, которые не соответствовали современной геоэкономической и политической обстановке. Поэтому вполне вероятно, что политические соображения, по которым США в 2000-х годах отказывались от сотрудничества с Ираном, могут быть пересмотрены.
Это предположение находит подтверждение в демонстрации Б. Обамой и Х. Клинтон повышенного внимания к положению дел на Ближнем Востоке. Летом 2009 г. в Иране пройдут президентские выборы, которые политическая элита страны может использовать как повод для нормализации отношений с Западом, тем более что в политической практике Ирана установилось неформальное правило чередования консервативных правительств, к каковым относят команду М. Ахмадинежада, и либерально-реформаторских.
Как минимум, для Турции Иран вполне может стать альтернативным российскому источником дополнительных закупок газа: сегодня он способен обеспечить подачу газа Турции в объеме 10 млрд. куб. м. в год. Поэтому Кремль активно ищет новые возможности для сотрудничества в треугольнике Москва–Анкара–Тегеран, которые бы со временем позволили противостоять попыткам обойти или «выдавить» Россию из того или иного регионального энергетического проекта.
Рынок нефти и газа, тем более, на Ближнем Востоке, неоднороден, в значительной степени монополизирован и зачастую управляется нерыночными инструментами. Для местных игроков корреляция подходов к торговле различными энергоносителями не так характерна, как это принято в странах с развитой рыночной экономикой. При этом лояльные США местные режимы и деловые элиты фактически отодвинуты на периферию принятия решений по политическим и экономическим вопросам развития перспективных региональных энергетических проектов. Поэтому будущее внешней энергетической политики Турции зависит, прежде всего, от умения наладить диалог с ключевыми экспортерами энергоносителей, в чем турецкие дипломаты уже продемонстрировали неожиданную независимость от своих атлантических партнеров.
Отметим, что важным фактором остаются усилия России по лоббированию строительства трубопроводов, альтернативных турецким, и, соответственно, контакты Москвы с центрально-азиатскими режимами, поведение которых по-прежнему сложно прогнозировать.
Необходимо подчеркнуть, что в прошедшие полтора десятилетия энергетика Турции развивалась главным образом за счет строительства тепловых электростанций на природном газе и ГЭС. Однако за счет этих мер потребность республики в электроэнергии не удастся полностью удовлетворить, поскольку спрос на нее в ближайшие годы будет расти по 5-9% в год.
Проблемными для турецкого правительства остается низкая энергетическая эффективность турецкого промышленного комплекса и сферы ЖКХ. Например, уровень технических и нетехнических сетевых потерь электроэнергии в Турции троекратно превышает соответствующий уровень в западных странах. Впрочем, некоторые эксперты предполагают, что обстановка вокруг возможного кризиса в электроэнергетической сфере в Турции искусственно нагнетается и драматизируется отдельными политическими актерами.
Логичными представляются намерения Турции сделать ставку на разведку и добычу собственной нефти и газа, использование местных месторождений лигнитов и гидроресурсов, и развитие национальной атомной энергетики. Однако, помимо затяжного характера, который могут приобрести подобные проекты, напомним, что, например, по вопросу сооружения в стране АЭС полного единодушия не достигнуто.
Против выступают не только экологические и общественные движения, но также оппозиционные политики, которые ссылаются на то, что затраты на строительство станции необоснованно высоки. Именно по этой причине рискует потерять тендер на строительство турецкой АЭС консорциум во главе с российским «Атомстройэкспортом».
Подводя итоги, еще раз акцентируем внимание на том, что энергетическую стратегию Турции следует рассматривать как совокупность стратегических задач. Это обеспечение внутренних потребностей страны в энергоносителях, максимизация доходов турецкого бюджета от транзита углеводородов, содействие более агрессивному вхождению в региональные энергетические проекты турецкого бизнеса, усиление международного влияния и геополитического веса Турции на пространствах Южного Кавказа, Центральной Азии, Ближнего Востока, Балкан и акватории Черного моря в целом. При этом за счет собственных ресурсов ни одна из перечисленных задач не может быть решена без того, чтобы республика не оказалась в зависимости от одной или нескольких стран-поставщиков. Неважно, идет речь о России, Азербайджане или Иране.
Но поскольку, единственным потребителем транспортируемых через территорию Турции нефти и газа оказывается ЕС, то при ужесточении и более эффективной координации европейской политики в отношении стран-транзитеров турецкие политики рискуют оказаться связанными своим проевропейским настроем.
Развитие внешней энергетической стратегии Турции зависит от того, какие идеи возобладают в разноголосице мнений турецкого истеблишмента, где одна часть ратует за дальнейшее сближение с Западом, а другая призывает взять лидерство в исламском мире. Так или иначе, масштаб политического доминирования Турции в регионе уже не соответствует той относительно скромной роли, которая некогда была отведена ей атлантическими союзниками. Символическое подтверждение тому — недавний скандал в Давосе, когда премьер-министр Турции, пренебрегая мнением главы Израиля, своего важнейшего регионального партнера по, фигурально выражаясь, западному блоку, открыто выступил в поддержку палестинцев. Пусть даже этот шаг был рассчитан на «потребление» исключительно внутри Турции.
Следует подчеркнуть, что в критических условиях, при дефиците энергоносителей, например, в случае войны в регионе, в энергетике Турция будет зависеть от Европы в наименьшей степени. Поэтому турко-исламские контакты обретают уже не только социокультурную, но и конкретную экономическую подоплеку. Следовательно, не посредством сотрудничества с ЕС, а, находя в Европе не удовлетворенных энергетической политикой Брюсселя потребителей, в частности, на южном и юго-восточном направлениях, Турция получает шанс обратить свои геополитические и ресурсные возможности себе во благо. Евгений Борисов, ведущий эксперт Международной группы по стратегическим исследования «Vis Terrum»
