Негативные тенденции в сфере геологического изучения недр и производного этого процесса – воспроизводства минерально-сырьевой базы привели к системному кризису. Называю кризис системным, поскольку он охватил все сферы геологических исследований и геологоразведочного производства: управленческую, структурно-функциональную, научно-производственную, информационную, кадровую, социальную. Деструкция всей системы геологического изучения недр в России подошла, а в некоторых случаях перешагнула точку невозврата.
Прежде чем перейти к доказательным фактам, считаю нужным обратить внимание на искажённость некоторых понятий, так как при кажущейся второстепенности она лежит в основе многих бедственных ситуаций. С некоторых пор под терминами «геология» и «геологическое изучение недр» понимается что угодно, кроме их истинного содержания. Часто имеется в виду добыча, в лучшем случае, заключительные этапы геологоразведочных работ — разведка месторождений, подсчёт запасов и их отработка.
Кстати, добыча сырья не имеет никакого отношения к геологии, если исключить необходимость геологического обслуживания нефтепромыслов и рудников.
Более того, геолога прировняли с недропользователем. Хотя геолог недрами не пользуется — он их изучает.
Применительно к геологическому изучению недр термин «недропользование» является лингвистическим казусом. Ведь никому и в голову не придёт учителя обозвать «ученикопользователем», врача – «больнепользователем», астронома – «космопользователем». Изучение и пользование никак не связаны.
Такая путаница поставила заслон перед системным геологическим изучением недр, познания строения и состава земной коры, выявлением истории её формирования, изучением современных геодинамических процессов, составлением геологических карт.
Перед геологическим изучением недр поставлены все ограничения, предусмотренные для получения лицензий на использование богатств недр. Полностью потеряно восприятие многоцелевого значения геологической науки и практики. Даже процесс воспроизводства минерально-сырьевой базы, архиважного звена деятельности геологической службы, далеко не полностью охватывает всю палитру геологической науки и практики.
Искажённая трактовка размывает научный базис наращивания минерально-сырьевой базы, грозит заменить геологию кладоискательством. Ведь не случайно, что за последние 20 лет на территории России не выявлена ни одна новая нефтегазоносная и рудоносная область. Геологоразведочные работы в исключительно сокращённых объёмах проводятся в пределах давно выявленных провинций.
Результат очевиден. Обнаруженные новые месторождения имеют небольшие масштабы, поскольку крупные объекты, как правило, выявляются на ранних стадиях геологического изучения потенциально нефтегазоносных и рудоносных площадей. А затем тренд стремится в область мелких месторождений.
Время от времени делаются заявления о выявлении крупных месторождений. Но они являются «крупными» на фоне мелочи. Кроме того, большинство из них на самом деле выявлены в дореформенные годы, но не были детально изучены по разным причинам, в большинстве случаев из-за мелких масштабов на фоне крупных. Однозначно, что новые открытия являются остатками запаса прочности, созданного в период «Золотого века» отечественной геологии, в основном в период с послевоенных до 1990-х годов. Но этот запас близок к исчерпанию.
Даже убеждённые оптимисты, сосредоточенные в структурах государственного управления недропользованием, признают, что поисковый задел исчерпан. Этот вывод неоднократно зафиксирован в официальных документах Федерального агентства по недропользованию, но адекватные действия по исправлению ситуации не предпринимаются. Не осознано то, что воссоздание поискового задела дело не одного дня или года. Этот процесс длительный. Он может иметь успех в случае системной работы по всем направлениям.
Сворачивание геологического изучения недр идёт уже почти 10 лет. Оно началось в 2001-2002 годах. Создаётся впечатление, что ради достижения формальных показателей рынка в российском исполнении ведется сознательное разрушение отрасли. С 1991-го по 2001 г. пытались спасти геологическую службу и системы геологического изучения недр. Процесс был болезненным, жертвы были колоссальные. Из тонущего корабля спасали всё, что можно было, на что хватало сил. Надеялись на базе спасённых обломков в посткризисный период воссоздать приспособленную к рыночным условиям геологическую службу и систему геологического изучения недр. Делалось всё возможное для сохранения ядра отечественной геологической службы, её многовековых традиций, школ, приоритетов, методического и технико-технологического потенциала.
В 2000-2001 гг. удалось выйти на восходящую траекторию. Физические объёмы геологоразведочных работ по сравнению с 1998-1999 гг. возросли в 1,3-1,5 раза, возросла реальная отдача от них. Но с 2002 года начался новый спад. Причины резкого снижения объёмов работ в первые годы реформ понятны: рухнуло всё здание плановой экономики. В этих условиях геология не могла быть исключением. Но новый спад объективными причинами объяснить нельзя.
Предвижу возражения. Ведь объёмы финансирования значительно возросли. Но проблема не только в финансовой сфере. Вопрос в том, какие работы и в каких физических объёмах выполняются за эти финансовые средства. Кроме этого, компенсирует ли рост финансовых средств галопирующий рост инфляции? Денежная масса, пожалованная геологии из госбюджета и коммерческими структурами – пользователями недр растёт, но виды и объёмы выполняемых работ по изучению недр топчутся на месте или возрастают незначительно.
Суммарные объёмы финансирования геологоразведочных работ на нефть и газ из всех источников, начиная с 2000 г., возрастают ежегодно. Исключение составил лишь 2002 г., когда наблюдался спад на 8,5% по сравнению с предыдущим годом. В последующий период рост был устойчивым, от 12 до 47% ежегодно, если исключить кризисный 2009 год. В частности, в 2007 г. объём финансирования в 4,5 раз превысил уровень 2000 года. Такой рост, который соответствует действительному положению ситуации, с удовольствием декларируется Министерством природных ресурсов (МПР) и Федеральным агентством по недропользованию (Роснедра) в качестве аргумента их успешной деятельности.
Действительно, им нужно отдать должное на этом фронте. Но они упорно игнорируют показатели о реализованных видах и объёмах работ, ориентированных на воспроизводство минерально-сырьевой базы (МСБ). Пропустив это важное звено, далее декларируются высокие объёмы прироста запасов, превышающих объёмы добычи из недр. И тут возникает резонный вопрос: коррелируются ли эти приросты с выполненными видами и объёмами геологоразведочных работ? Ответ – не коррелируются.
Действительно, объём финансирования геологоразведочных работ на углеводородное сырье по сравнению с 2000 годом за последние годы возрос в 3-5 раз. Но объёмы буровых работ, обеспечивающие прирост запасов, не достигли даже уровня 2001 г. 1,85 млн. т, когда был достигнут прирост в 375 млн. т.
Декларируемые приросты запасов нефти (и не только нефти) мне представляются сомнительными, если не сказать фантастическими. Для этого имеются серьёзные основания. Обратимся к более чем тридцатилетнему ряду отношения прироста запасов нефти к объёму выполненных буровых работ. Это отношение имеет достаточно устойчивое значение в интервале 180-200. Иными словами, 1 метр бурения по известным нефтегазоносным провинциям России в среднем приносит прирост запасов нефти от 180 до 200 т.
Но отношение непонятным образом возрастает на 10-15% в 2002-2005 годах, в период, когда объёмы бурения снижаются до катастрофически низких величин, т.е. до 0,9-1,1 млн. м. Такие низкие объёмы бурения не имели место даже в самые трудные годы экономического кризиса последнего десятилетия ХХ века. Тогда минимум составил 1,24 млн. м в 1994 г., но уже в 2001 г. был достигнут уровень около 2 млн. м.
Резкий скачок прироста запасов нефти в результате проведённых геологоразведочных работ начинается с 2006-го и в последующие годы. Декларируются величины 650-670 млн. т, которые перекрывают объёмы добычи 1,2-1,3 раза и свидетельствуют о переходе к расширенному воспроизводству МСБ. Если исходить из удельной продуктивности, то для получения таких высоких приростов необходимо пробурить 3,5 млн. м буровых скважин.
Причин для завышенной оценки удельной продуктивности нет, поскольку отсутствуют открытия новых, не затронутых добычей нефтегазоносных провинций. Не выявлены также новые гигантские месторождения с запасом 500 млн. т и более в границах известных провинций.
Приведенные данные взяты из отчётных материалов Роснедр или же определены как производные от них. Показатели по физическим объёмам работ в этих материалах, как правило, отсутствуют.
Остаётся разобраться в финансовых и технических возможностях выполнения такого объёма буровых работ. Для проходки 3,5 млн. м скважин необходимо располагать финансовыми средствами около 175 млрд. руб., поскольку стоимость 1 м бурения уже в 2007 г. составила чуть более 50 тыс. руб., т.е. увеличилась по сравнению с 2003 г. более чем в 2 разах.
Общий ежегодный объём финансирования работ по геологическому изучению недр и воспроизводству МСБ в 2007-2009 годах находился в пределах 168-219 млрд. руб. За счёт этих средств выполнены работы общегеологические, по широкому спектру металлических и неметаллических полезных ископаемых, подземным водам и углеводородному сырью. Доля последних по многолетним данным составляет 60-70% от общего объёма средств. Однако это не только бурение, но и дорогостоящие геофизические и другие виды работ. Доля бурения в этом комплексе по многолетним данным составляет 60% от общего объёма финансовых средств на углеводородное сырье.
Вывод неутешительный. Для получения декларируемых поднебесных приростов запасов нефти, превышающих 600 млн. т, ежегодно пришлось бы все финансовые средства по всем видам работ и полезным ископаемым направить исключительно на бурение.
Одно важное замечание. Нельзя ставить равенство между запасами и ресурсами.
Последние, применительно к нефти, становятся запасами только после их подтверждения скважинами, а для твёрдых полезных ископаемых — системой скважин и горных выработок. Более того, бурению скважин предшествует выполнение дорогостоящих геофизических работ. С учётом затрат на эти работы объём финансирования по углеводородному сырью должен был бы составить порядка 290-300 млрд. рублей. Эта сумма превышает объём финансирования геологоразведочных работ по всем направлениям и видам полезных ископаемых в 1,4-1,7 раз.
Отвлечёмся от финансовой стороны проблемы и условно согласимся, что требуемый объём бурения (3,5 млн. м) для получения прироста запасов в интервале 600-700 млн. т реализован. Но тогда возникнет другой вопрос. По данным госстатистики, в 2006 г. объём бурения составил чуть более 1,2 млн.м. Как же удалось за 1 год увеличить объёмы почти в 3 раза в условиях отсутствия буровых станков глубокого бурения и, главное, квалифицированных буровых бригад? Подготовка квалифицированных буровиков — дело сложное и длительное, а центры такой подготовки ликвидированы.
Переведём поиски ответов в другую плоскость. Допустим, что, поддаваясь модным инновационным течениям, найдена новая технология наращивания запасов без бурения скважин. Но тут опять вопрос: почему эта в мировом масштабе революционная инновация до сих пор не удостоена Нобелевской или же другой менее престижной премии? Где ордена и медали?
Итак, комментарии излишни. Но последствия искажений проявятся через лет 15-20. Спросить тогда уже будет не с кого, а страна войдёт в полосу топливно-энергетического дефицита. В конце концов, сбудется мечта ортодоксальных реформаторов — «нефтяной иглы» с большим шприцем не будет. Но что же тогда будет?
Некоторые факты. Развитие экономики во всём мире во все времена сопровождалось лавинообразным ростом потребления всех видов минеральных и топливно-энергетических ресурсов. Зависимость здесь строго функциональная. Назовите уровень потребления этих ресурсов на одного жителя и можно определить уровень экономики страны, обеспеченность и комфортность жизни.
Ведь не случайно, что США, имея около 5% населения земного шара, потребляет 27% добываемой в мире нефти, т.е. 800-850 млн. т ежегодно. По потреблению газа и других энергоносителей они тоже не отстают, а по энергосбережению далеко впереди нас.
Получается, что на каждого жителя США в год приходится почти 3 т нефти. У нас этот показатель более чем в два раза ниже. Добавим высокую энергоёмкость производства, потери в сетях, бессмысленное отопление улиц и насквозь продуваемых производственных, общественных и жилых помещений. И ещё один штрих. Суммарная ценность сырья ежегодно добываемого из недр США, больше этого показателя России.
Вывод очевиден: двигаясь к высоким технологиям, развивая долю обрабатывающих отраслей, продукции высокой готовности, нельзя сузить каналы роста объёмов продукции минерально-сырьевой и топливно-энергетической отраслей. Следовательно, следует серьёзно укрепить их базис путем системного геологического изучения недр.
Проблемы воспроизводства МСБ при этом важные, но не единственные. Сегодня за пределы допустимых границ вышла острота кадрового обеспечения геологической службы. Возрастной разрыв между старшим и новым поколением составляет 20 лет и более. Признанные мировым сообществом отечественные геологические школы по существу остались без наследников.
Подготовка кадров геологическими вузами и факультетами идёт по пути усиления утилитарных составляющих в ущерб фундаментальным геологическим дисциплинам.
Структурно-организационное построение геологической службы поставило непроницаемый барьер между геологической наукой и практикой. Абсолютно игнорируется необходимость территориально-сырьевой специализации геологической службы по аналогии с ранее функционировавшими территориальными и специализированными научно-производственными объединениями.
Кластерный подход, предусмотренный в качестве базового положения Стратегии развития геологической отрасли на период до 2030 года, подготовленный Минприроды России, только усугубит ситуацию с геологическим изучением недр. То, что Стратегия однобоко ориентирована только на воспроизводство МСБ и практически не затрагивает всю палитру геологического изучения недр — это полбеды. Основные положения Стратегии, оглашённые на Х Петербургском международном форуме ТЭК, не внушают никакого оптимизма. Достаточно процитировать определение понятия минерально-сырьевого кластера, размещённого в интернет-сайте МПР России:
«Минерально-сырьевой кластер – это совокупность разрабатываемых месторождений, связанных общей инфраструктурой и имеющих единый пункт отгрузки добываемого сырья или продуктов его обогащения в федеральную или региональную транспортную систему (железнодорожный, трубопроводный, морской транспорт) для доставки потребителям. Минерально-сырьевой кластер представляет собой технологически связанные объекты разработки, межпромысловой или рудничной транспортировки, подготовки, учёта и отгрузки товарной продукции».
Даже под микроскопом в этом определении невозможно найти следы геологии. На базе подобного кластерного подхода авторы Стратегии планируют «преодолеть системную разобщённость в работе по геологическому изучению недр, аккумулировать геологоразведку в пределах объектов, характеризующихся общими природными, инфраструктурными, социально-экономическими свойствами».
Комментарии здесь излишни, но нельзя не отметить одно очевидное обстоятельство. Всё что сказано в характеристике кластеров (разрабатываемые месторождения, инфраструктура и т.д.) возникает после выявления рудоносных и нефтегазоносных объектов. Именно благодаря геологическим исследованиям создаются начальные элементы первичной инфраструктуры, социальной базы, населённых пунктов. Ведь не случайно геолог и первопроходец давно стали синонимами.
Каким же образом собираются создавать эти кластеры в слабо или вообще не освоенных районах? Или же прекратить их геологическое изучение? При таком кластерном подходе Россия навеки осталась бы в границах московского княжества. Она дошла до Урала, Сибири, Дальнего Востока и Чукотки по следам естествоиспытателей и геологов. Результаты труда геологов позволили создать устойчивые центры экономического развития.
В новейшей истории Западная Сибирь из географического болотистого региона превратилась в нефтегазовый край с современными городами и инфраструктурой благодаря жертвенному труду геологов-нефтяников, которые наперекор пессимистам и с завидным упорством пошли туда. Первичным является геологическое изучение недр, кластер – его производное. Геологические исследования должны быть направлены туда, где нет кластеров, хотя и в пределах кластеров для геологов тоже дел невпроворот.
Главнейшие проблемы геологической службы и геологического изучения недр сконцентрированы в сфере управления — от федерального до низовых уровней. В современной России федерального органа управления геологическим изучением недр не существует. МПР и Роснедра не в состоянии ликвидировать этот пробел. Их деятельность ориентирована на недропользование, на этот лингвистический казус, который ни по форме, ни по содержанию не относится к геологическому изучению недр.
Работа сосредоточена на выдаче и отзыве лицензий и проведении аукционов. Эти направления ближе к торговле. Система геологического изучения недр находится в столь разрушенном состоянии, что её восстановление потребует не менее 10-15 лет, но при условии воссоздания федерального министерства геологии. Обо всех этих проблемах сказано многократно, выступления и дискуссии не утихают.
Существующую систему доступа к геологическим фондам можно было назвать «средневековым мракобесием», так как она исключила возможность наследования веками накопленных богатейших знаний о геологическом строении территории России. И вот радость: разработан законопроект об отмене платы за пользование геологической информацией, полученной за счёт государственных средств. Законопроект одобрен Государственной Думой в первом чтении.
В комментариях к законопроекту заместителем министра природных ресурсов С. Е.Донским отмечено, что это «позволит обеспечить открытый доступ к геологической информации…, улучшить качество проектов геологического изучения недр…, способствовать поддержке научных государственных организаций…, осуществляющих… региональные геологоразведочные работы».
Исключительно правильно. Об этом, почти такими же словами неоднократно высказывались представители старшего поколения геологической службы России. Значит, находятся точки взаимопонимания, значит еще не всё потеряно.
Левон Оганесян, доктор геолого-минералогических наук,
профессор, заслуженный геолог России
