В Институте безопасного развития атомной энергетики РАН начал действовать семинар «Радиационная защита: как это было». Цель семинара — передача богатейшего практического опыта очевидцев, опыта, который нигде не отражен и не зафиксирован полностью. Открыл семинар Алексей Пантелеймонович Поваляев. В 1958 году он организовал в Челябинске Комплексную научно-исследовательскую радиологическую лабораторию Минсельхоза РСФСР и возглавил ее. За работы по ликвидации последствий радиационной аварии на химкомбинате «Маяк» получил в составе группы Государственную премию. Стремясь сохранить коллектив, сложившийся на Южном Урале, добился в 1971 году правительственного решения о создании в Обнинске ВНИИ сельхозрадиологии и до 1986 года был заместителем директора этого ВНИИ по научной работе. С 1986-го по 1991-й был заместителем начальника Главка НИИ учреждений Госагропрома СССР и возглавлял научно-практические работы по реорганизации и ведению агропромышленного производства в зонах Чернобыльской аварии. Сейчас Алексею Пантелеймоновичу 72 года, и он продолжает работать.
Мы предлагаем вашему вниманию запись выступления А. П. Поваляева на семинаре.
Об усердии не по разуму В Челябинске при работе в загрязненных лесах мы чуть было не совершили ошибку. Мы знали, что главная часть радиоактивных частиц концентрируется в лесах. То ли из-за турбулентности воздушных потоков, то ли по другим причинам, но там оседает их в 2—4 раза больше, чем на соседних полях. Да и леса на Южном Урале в основном хвойные, а хвоя прочно удерживает любое загрязнение. Ну и в опаде, конечно, кое-что было. И родилось у нас предложение: давайте леса срубим — и всё будет в порядке, сразу уберем большую радиоактивность. Слава Богу, в это время пригласили мы на работу двух молодых ребят, выпускников Свердловского лесотехнического института. Вот, говорим, готовьте постановление исполкома о вырубке лесов примерно на 150 гектарах.— Зачем?! — Ну как же, такое загрязнение! — А потом вы что будете делать? У леса защитная функция, антимиграционная. Без леса вся эта активность по округе разнесется. Начнется эрозия почвы, ее смыв в реки и озера. Мы одумались и, наоборот, стали высаживать деревья на территории тех пунктов, которые ликвидировали, чтобы удержать от смыва радиоактивность. Но научные данные и практический опыт ликвидации последствий аварии на «Маяке» (р.Теча) показывают, что смыв выпавших радионуклидов и их миграция в почве, вертикальная и горизонтальная,— не главные опасности. Задернённая, тем более облесённая поверхность прочно удерживает радиоактивные частицы. В 1958-м первый паводковый смыв на Южном Урале имел активность не более 3—4% от общей активности, а затем — доли процента. В Чернобыле этим знанием пренебрегли. На Украине у руководства и ученых сложилось представление, что «вся выброшенная радиоактивность будет немедленно смыта в речную сеть или попадет в грунтовые воды и даже в подземные водоносные горизонты, а далее в реку Днепр и на стол 20 миллионов человек». И поэтому «необходимо, не считаясь с затратами, сделать всё возможное для пресечения всех путей миграции радионуклидов в реку Днепр» («Чернобыльская катастрофа».— Киев: Наукова думка, 1995). Для предотвращения смыва достаточно было бы провести обычные противоэрозионные мероприятия. Но, вопреки мнению специалистов, были выполнены циклопические работы. За 1986 год соорудили более 18 км глухих и фильтрующих дамб, а также донные ловушки и подводные дамбы на реке Припять. Истрачены были миллионы рублей, тысячи человекодней с опасностью для здоровья отработаны в высокоактивной зоне загрязнения. После многолетних наблюдений было признано, что реальная эффективность этих мер оказалась крайне низкой: дамбы практически не задерживали радиоактивность. Но в этом удержании и не было необходимости, так как смыв активности во время паводка 1987 года составлял доли процента и вода Припяти не была источником заметного загрязнения. Такими же неэффективными и затратными оказались гигантские мероприятия по предотвращению поступления радиоактивности в Днепровский каскад из пруда-охладителя через почву. Была построена в грунте вокруг ЧАЭС глиняная стена протяженностью почти 3 км, шириной 60 см с заглублением в землю на 30 метров. Кроме того, пробурили десятки дренажных скважин с очень дорогими японскими насосами. Один украинский министр даже предлагал сделать такие дренажные скважины по всей республике и откачивать грунтовые воды, чтобы они не попали в Черное море. Все это было совершенно ненужное дело с точки зрения тех, кто представляет себе, что такое реальная почва. Она прекрасно сорбирует минеральные элементы — без этого бы жизни на Земле не было. Предположение, что стронций и цезий пройдут в глубины земли и с подводными водами потекут в море, бессмысленно. Это от абсолютного незнания. В общем, на создание перечисленных объектов было напрасно истрачено около 200 миллионов рублей в ценах 1984 года. Если бы эти огромные средства направили на рекультивацию естественных пастбищ, то уже в 1987 — 1988 годах молоко всюду было бы родниковой чистоты. Да, до сих пор в водохранилище, особенно у Припяти в Днепропетровском заливе, в илах есть радиоактивность. Киевлян пугают: это — мина замедленного действия, закрытая атомная бомба, и когда-нибудь она взорвется. Но это не так. Вода — чистая. Илы и глины связывают радиоактивные элементы, фиксируют их практически навсегда. Работа, доказывающая это, была в свое время проделана в лаборатории Тимофеева-Ресовского. То, что фиксировано глинами и илами, в биологическом круговороте практически не участвует. Мы знаем это на примере Южного Урала. В озерах и в знаменитой реке Тече илы грязные, а вода по питьевым нормам пригодна для потребления. Мы рекомендовали украинцам: бросьте в водоемы глину! В Полесье глины много, можно на баржах привезти. Она воду очистит, и пусть себе потом на дне лежит и вас не беспокоит: мало ли что где у нас лежит. Нет, не слушали нас. В конце лета 1986 года, отработав в Киеве два месяца, я собирался домой. Вдруг звонит по телефону коллега, который меня сменил: «Алексей Пантелеймонович, собирается совещание горисполкома. Хотят обсудить вопрос о вырубке киевских парков. Деревья загрязненные, их надо вырубить». Сдал я билет, поехал на заседание. Говорю: «Товарищи дорогие, Киев без парков — это черт-те что, а не Киев. Ну, закройте вы их сейчас для прогулок. Найдите место, подготовьте ямы. Опадет листва, сгребите ее в ямы — и все будет хорошо!» Это предложение было принято, и осенью вся листва была убрана и захоронена.
Кстати, сейчас в Полесье биологическая доступность цезия для растений уменьшилась почти в 2 раза. Физически цезий присутствует, но он связан. Его «дезактивировали» природные глины. Говорят: «Территория по цезию — 5 кюри». Но из каждых пяти кюри биологически активны лишь около половины. А остальное фиксировано, да так, что молотком не вышибить из кристаллических решеток почвенных минералов.
Проигранная война Начиная с 1988 года параллельно с развитием политики гласности в СМИ стало появляться все больше и больше материалов по Чернобылю. Но известно, что одни и те же вещи воспринимаются по-разному, в зависимости от подготовленности, от количества знаний в этой области. Поэтому я всегда воюю с журналистами. Да верьте же вы тем, кто знает, кто разбирается, «отдайте сапожнику сапожниково»! Нет, не хотят. Нам, говорят, где-то там другое сказали! Мы, специалисты, проиграли информационную войну, потому что не умеем ее вести. Не умеем взять дело в свои руки, активно пропагандировать свои идеи. Журналисты зарабатывали себе имя на искажении фактов, а мы «кушали» их материалы и потом пытались оправдываться. Но когда человек пытается оправдываться, это уже не то. Много раз мы обращались к заведующему отделом науки «Правды»: давайте мы будем писать материалы для населения, чтобы оно становилось более грамотным. «Нет,— отвечал заведующий,— мы не будем вас публиковать, мы публикуем материалы наших журналистов, которые раскрывают глаза на ваши безобразия». Эта поза «разоблачителя атомной мафии» была очень модной в то время. Вот пишем мы с соавторами уже в 1989 году в «МН» профессиональную статью о том, что произошло, что есть, а чего нет. От редакции комментарий: все, что эти ученые здесь написали,— ерунда, попытка успокоить, не верьте им! Ну и конечно, получает такую газету наш обыватель и сразу видит: статья — от мафии, а правда — от журналистов. Директор мясоперерабатывающего комбината рассказывает журналисту, что мясо забитых в Чернобыльской зоне животных включается в строго рассчитанных количествах в состав колбасы. И появляется статья « Колбаса в свете гласности», где написано, что директор «признался». Будто это не интервью было, а допрос злоумышленника, которого за горло взяли. Текст напечатан на черном фоне, чтобы читателю заранее стало страшно. И картинка: колбаса с потолка светит, как лампа. Это пример человеческой нечистоплотности. У меня хранятся многочисленные вырезки из газет той поры. Сейчас уже и неспециалисту видно, что те сообщения журналистов были безграмотны и безответственны. Но когда-то они казались смелыми и правдивыми. Серьезные, драматические события для некоторых журналистов – лишь повод, чтобы заработать себе популярность и сделать карьеру. Прославившаяся чернобыльскими публикациями А. Ярошинская, как вы знаете, стала депутатом Верховного Совета, потом была заместителем министра. Рядовая житомирская журналистка переехала в Москву и вышла «наверх» с так называемыми «острыми» материалами. Вот, например, статья «В зоне особо жесткого контроля». На «обличительной» фотографии уродливый, нежизнеспособный жеребенок. Читателя убеждают, что это — действие радиации. Я ветеринар по первому образованию, и во время своей практической работы видел десятки таких уродов у всех видов животных. Например, в приплоде свиньи всегда есть 2—3 нежизнеспособных заморыша. Ветеринары их даже не фиксируют. Сколько там поросят, 12? Пишем «девять». Потому что так падежа «не будет». И вот в газете фотография таких вот поросят с выпученными глазами и с бельмами. И комментарий журналиста: «Рядом со мной стояла бабушка. Она посмотрела на поросят и спросила: это что ж, и мои внучки будут такими же? Я не могла ничего ей сказать». Я показываю Ярошинской и другим журналистам немецкий учебник чуть ли не довоенный, называется «Ветеринарная патология», где все эти случаи приведены. Буквально те же фотографии поросят. У них авитаминоз из-за неправильного кормления. А журналисты в ответ: «Местный ветеринар сказал, что раньше у них такого не было, мы ему верим». Ю. Н. Щербак на сессии Верховного Совета демонстрировал фотографию двух сросшихся спинами жеребят. «Вот она, мутация! Вы все такие скоро будете!» Я ему говорю: «Юрий Николаевич, вы же биолог, что ж вы делаете? Это ведь элементарная вещь. Сиамские близнецы бывают во все времена — и у людей, и у животных. Еще Петр I поместил их в свою Кунсткамеру. Это никак не может быть радиационная мутация, там и процессы, и уродства другие, вы же знаете это — что ж вы говорите?» — «Что хочу, то и говорю!» Потом, где-то в начале 1990-х, Щербак, заработав себе популярность, уехал послом в Израиль. Журналистские трюки имели серьезные последствия. Люди не верили ученым: «Они все — ядерная мафия, они всё врут!» Поэтому наши защитные мероприятия проводились через пень-колоду, рекомендации по ведению приусадебного хозяйства не исполнялись. В результате население получало дополнительную радиационную нагрузку. А о стрессах я уже и не говорю. Именно стрессы являются причиной вегетососудистых неврозов — основного заболевания в Чернобыльской зоне. Академик Патон — очень уважаемый человек, корифей в области сварки металлов. Для украинцев он вообще Господь Бог. И вот интервью с ним (насколько помню, в «Киевской правде») в июле 1986 года. Корреспондент спрашивает: «Вы — уважаемый академик, ученый, как вы оцениваете возможность жизни в Киеве в наше время? Нужно ли увозить детей, закрывать окна и т. д.?» Патон подошел к окну и задумчиво посмотрел на лужайку. И сказал: «Раньше здесь воробьев и ворон полно было, а сейчас – нет». И развел руками. Люди читают: академик сказал, что даже все воробьи улетели! Значит, и нам пора. Вот такие передержки создавали общий фон, такими журналистскими истолкованиями создавалась и поддерживалась паника. Вот статья «Большая ложь». Корреспондент выступает с разоблачением: говорят, что в этом селе нет радиоактивности, а мы нашли, смотрите! И фотография: лестничная ступенька, а на ней стрелочкой указано местонахождение радиоактивного пятна. Ну кто же знает, откуда это пятнышко взялось? Это, может, птичка покакала. Облучения от этой точки практически нет. Ну, помойте ступеньку — и всё будет нормально. Это разумные действия, если вы действительно хотите устранить риск. Но журналистам не это нужно было. Они ищут повод, чтобы утверждать: «Все врут, а мы эту ложь вскрываем». После такой кампании в прессе мы получаем отчаянное сообщение из одного хозяйства: сказали, у нас зона 5 кюри, а на самом деле у нас 60 кюри на квадратный километр!! — Где?! — На воротах! Оказывается, на железных воротах какого-то склада пятно, а они его с испугу переводят на километр квадратный! И сообщают, что у них такое страшное загрязнение. А загрязнение — кусок ворот. Сейчас это, может быть, и смешно, а тогда люди, особенно в Белоруссии, начинали в панике требовать: «Выселяйте нас!» А каково это — переселиться на новое место, где всё чужое и ты сам чужой? Потерь при этом куда больше, чем приобретений. О мертвых принято говорить только хорошее, но из песни слова не выкинешь. То, что писал и говорил Алесь Адамович, это же кошмар! Чего он только не изобретал. Например, утверждал, что радиоактивное облако, якобы шедшее на Москву, было специально «повернуто» на Белоруссию. Адамович требовал от председателя Росгидромета Ю. А. Израэля признать этот «факт» и покаяться. Израэль удивлялся этой «черной фантастике»: повернуть миллионы тонн воздушных масс может только Господь Бог. Специально для Адамовича писались научные объяснения — ничего не действовало. «Мы, — говорил он,— имеем право писать и публиковать то, что увидели». Но ведь то, что человек «видит», отнюдь не является фактом, который проверен и доказан. Это всего лишь эмоциональное восприятие и вольное истолкование какого-то отдельного события или явления. Учитывая популярность А. Адамовича в Белоруссии, академик ВАСХНИЛ Н. А. Корнеев, в то время директор ВНИИ сельхозрадиологии, обратился к нему с письменной просьбой: «Помогите объединить усилия ученых и писателей в направлении внедрения рекомендаций по уменьшению поступления радиоактивных продуктов деления урана в объекты сельскохозяйственного производства — это была бы реальная помощь. Надеюсь на положительный ответ. Вашу руку, товарищ!» Вдумайтесь, ученый просит помощи, чтобы защитить население от опасности. И «друг народа» издевательски отвечает ему: «Прекрасная эмблема: три руки крепко держат одна другую — Главатом, Агропром и Медицина. Сюда бы еще руку Союза писателей — ведомственная идиллия!» (Новый мир, 1989, № 9). Такие вот дела творили наши гуманитарии — защитники людей и поборники истины. А были еще и местные ученые… Тимофеев-Ресовский терпеть не мог это слово. Он говорил: все мы чему-то ученые, даже тот, кто только церковно-приходскую школу окончил. Это солдаты бывают «обученные» и «необученные». А нас можно называть, например, научными сотрудниками, но только не «учеными». Кстати, англичане пользуются понятием «scientific worker» , что буквально и означает: «работник науки». В Белоруссии были именно «ученые». В своей области они, может быть, были грамотные. Но очень слабо ориентировались в радиологии, особенно гуманитарии. Естественно, невозможно быть «всезнайкой». Но ведь надо же понимать, что есть области науки, в которых ты не можешь быть экспертом из-за недостатка специальных знаний! В 1989 году разрабатывалась советскими радиологами совершенно разумная «35-бэрная концепция»: если за всю жизнь человек получит не более 35 бэр, на его здоровье это не скажется, и никаких особых мер безопасности, тем более переселения, принимать не нужно. Выдающиеся зарубежные специалисты-радиобиологи эту концепцию активно поддержали. Во многих странах население получает большее облучение за счет естественного радиационного фона. А белорусские ученые сказали, что «35-бэрная концепция» — геноцид. И Академия наук СССР как ведомство уклонилась от обсуждения концепции. Ни одного твердого заявления, ответственной публикации. Мало того, в это же время 47 ведущих наших радиологов обратились с письмом к президенту страны М. С. Горбачеву с просьбой поддержать 35-бэрную концепцию, которая позволила бы обеспечить нормальную жизнь на загрязненных территориях. Но реакции на обращение не последовало. Это было типичное явление: руководство страны боялось взять на себя ответственность. Да и время было такое — в 1989 году проходили выборы в Верховный Совет и другие органы власти. Никто не хотел рисковать. От трусости друг за друга прятались. У Булгакова Христос сказал, что самый страшный порок — трусость. И Пилат потом это всегда вспоминал.
В Челябинске за ликвидацию последствий аварии отвечал А. И. Бурназян, заместитель министра здравоохранения СССР. Он мог сказать: «Делайте так, как я говорю». Может, он где-то и перебирал. Но он был тверд, и спорить было трудно. Бурназян не боялся ответственности. Он даже настаивал на ней, потому что понимал: если ответственность на нем, он реально может руководить, его рекомендации будут исполнять. Конечно, дело это трудное, но только так можно работать.
МАГАТЭ и бухгалтер Берлага В 1990 году началось осуществление Международного чернобыльского проекта, организованного МАГАТЭ по просьбе нашего правительства. В этом, конечно, тоже проявилось недоверие к нашим специалистам. Ну да ладно, мы не обидчивые. По проекту в течение года СССР посетили 50 научных групп, около 200 независимых экспертов из 27 стран. В итоговых документах проекта отмечалась не просто достаточная, но даже чрезмерная, радиационно неоправданная работа по проведению защитных мероприятий. Однако высказанные зарубежными специалистами предложения по смягчению норм не были услышаны и реализованы. Нам оставалось только удовлетвориться сознанием выполненного долга и международным признанием. На основе нашего опыта ликвидации последствий радиационных аварий разработано и издано МАГАТЭ «Руководство по применению контрмер в сельском хозяйстве в случае аварийного выброса радионуклидов в окружающую среду». И не ради правды, а ради истины, как говорил бухгалтер Берлага, скажу, что работники сельского хозяйства защитили население гораздо больше, чем любые другие ведомства.
У нас, «сельхозников», есть принцип: ни в коем случае не отступать. Некоторые говорили: давайте закроем загрязненные территории, бросим их и убежим. Земли у нас еще много. Нет! Даже (или тем более) если наша цивилизация антибиологична, давайте находить пути освоиться в любых условиях и безопасно жить. Иначе мы в конце концов убежим черт-те куда. Мало ли у нас загрязнений – радиационных, химических, бытовым мусором в конце концов. Давайте с ними бороться. Ведь жизнь есть жизнь!
Рассказ Алексея ПОВАЛЯЕВА записала Ольга Коновалова
