Базовые ограничители
Российская экономика имеет структуру издержек, значительно отличающуюся от структуры издержек как «развитых», так и «развивающихся» стран. Именно это обусловило в свое время ее особый путь в рамках индустриальной цивилизации. Сказанное лежит за пределами представлений экономистов формалистических школ, для которых жонглирование монетарными или стоимостными закономерностями исчерпывает суть экономической науки. Школы же, ставящие во главу угла концепции соприродного хозяйствования и производительные силы общества как инструмент его адаптации к природной среде, способны более адекватно оценить реальное положение дел. В рамках такого подхода экономико-географические реалии играют весьма существенную роль. Общеизвестный факт, что континентальный климат характеризуется боґльшими перепадами температур, нежели средиземноморский, имеет весьма существенное экономическое значение для структур издержек производства экономик соответствующих стран. Важнейшим показателем является здесь средняя температура самого холодного месяца. Количество морозных дней, длительность морозных периодов определяют степень промерзания почв. А этот показатель влечет требования к глубине фундамента здания и залегания коммуникаций, что предопределяет величину затрат на капитальное строительство. Даже относительно мягкий прибалтийский климат Петербурга требует весьма глубоких фундаментов. Требования к залеганию труб и глубине фундамента здесь значительно превышают норвежские или шведские, и даже южнофинляндские. За исключением Причерноморья в России нет зон с природными условиями, где требования к строительству могли бы быть снижены до уровня английских, канадских или немецких. В то же время во Франции, Испании, Италии, Греции, Турции, Израиле для капитального производственного строительства почти не требуются фундаменты, нет требований к толщине стен. Промзоны в этих странах выглядят просто как скопища крайне дешевых в сборке ангаров. Таким образом расходы на капитальное строительство различаются в России и Западной Европе (соответственно и в США) в разы. Аналогично обстоит дело и с текущими затратами. Низкие среднегодовые температуры обусловливают крайне длительный отопительный сезон, высокие затраты на отопление помещений и поддержание необходимой для технологических процессов температуры. Эти затраты в России всегда были примерно вдвое выше, чем в Средней Европе, втрое — чем в Западной и Южной Европе и Новой Англии, впятеро — чем в Израиле и Калифорнии. В России соответственно эти затраты при одинаковой структуре цен составляют 15—30% текущих затрат индустриального проекта против 1%—8% в указанных странах. Наконец, климатические показатели резко повышают стоимость рабочей силы. Дополнительные затраты российской семьи на одежду, питание, обувь, жилье и отопление, связанные с необходимостью выживания в длительные холодные сезоны, при прочих равных условиях удорожают реальную стоимость рабочей силы примерно вдвое. Соответственно российская рабочая сила конкурентоспособна только в тех сферах, где может брать высокой квалификацией. Все эти три фактора делают российскую индустрию принципиально неконкурентоспособной при той структуре цен, которая имеет место на мировом рынке. Это и предопределяет невозможность инвестирования в российские индустриальные проекты в условиях открытой экономики. Не только иностранный капитал не желает инвестировать во что-либо, кроме информатики, но и национальный капитал по большей части ищет сферы вложений за рубежом. Синтез советской экономической модели в 20-е годы опирался на глубокое понимание этой проблематики. В нее была заложена специфическая структура цен, где заниженные цены на топливо и энергию позволяли поддерживать формально конкурентоспособную с германской структуру издержек. Однако это базовое решение повлекло ряд негативных следствий. Прежде всего скрытое дотирование производства топлива оказалось крайне разорительным для экономики в целом. В частности, при достаточно высокой производительности труда, составлявшей до 70—80% европейской, оплата труда с учетом дотаций составляла лишь 40—45% от европейской. Скрытая топливная дотация съедала не меньше военных расходов. Вторым следствием такого положения дел стало непонимание следующими поколениями экономистов реальной цены топливного ресурса. С одной стороны, это вызвало высокую энергозатратность производства и быта, с другой — ориентацию на мнимо прибыльный (в этой искаженной структуре издержек) экспорт энергоносителей. Все это существенно обескровило экономику. При всех своих недостатках советская модель в тех условиях обеспечила возможность существования развитой индустриальной экономики, которую принципиально не могла обеспечить модель свободного рынка. С концом советской эпохи ничего конструктивного в новых условиях предложено не было. В результате последние 10 лет проедаются основные фонды, доставшиеся нам в наследство. Потребление амортизационных отчислений и уход от налогообложения, а также дешевизна топлива и неполная оплата энергии создают видимость экономической активности. Однако калькуляция инвестиционных и текущих издержек всякого нового индустриального проекта, ориентирующаяся уже на реальную структуру цен, показывает его неизбежную убыточность в России. В силу этого новых инвестиций в российскую экономику на протяжении последних 10 лет не было.
Наследство
Советская электроэнергетика как отрасль создавалась в рамках экономики, которая ориентировалась на долговременные показатели и имела мягкие финансовые ограничения. Госплан сознательно выбирал капиталоемкие проекты, экономившие на текущих затратах и предусматривавшие крайне длительные сроки службы оборудования и крайне низкий ежегодный процент его износа. Это была разумная стратегия, которая спустя десятилетия обернулась неповторимым подарком для руководства РАО «ЕЭС России». Сегодня текущие издержки на содержание работающих станций весьма незначительны. Эффективность советских станций многократно превосходила эксплуатационные показатели аналогичных зарубежных. Основные фонды российской электроэнергетики огромны, а затраты на их поддержание ничтожны. Они изнашиваются крайне медленно. Собирая гигантские суммы амортизационных отчислений с этих основных фондов, руководство РАО «ЕЭС» десять лет направляет крохи на возмещение износа, но проблемы могут начаться уже в 2007—2010 году. Если, конечно, не совершить в отрасли революцию. По сути, советское наследство создает льготные условия нынешним хозяевам отрасли. Но есть и другая сторона вопроса: все эти удобства результат огромных затрат труда и ресурсов, вложенных предыдущими поколениями. Когда через десять лет отрасль все же рухнет, создание ее заново потребует таких затрат, что следующему поколению придется положить жизнь на возмещение нанесенного ущерба.
Структурная проблема
Приход к власти в начале 90-х годов группировки Гайдара — Чубайса с ее архаичными рыночными воззрениями привел к тому, что была прервана реализация одной из важнейших программ советской экономики, решавшей важнейшую для страны структурную проблему. Оторванность воззрений ельцинских «экономистов» от реальной экономики не позволила им даже представить себе ее сущность. Проблема, решение которой еще в 1980 году начал и, несомненно, разрешил бы к 1995 году Госплан, называлась неадекватным соотношением пиковых и базовых энергомощностей. Что же это такое? Базовыми называют мощности тепловых и атомных станций, которые очень трудно ввести и вывести из работы. Их мощность единая энергосистема перераспределяет по регионам по мере того, как рабочий день движется по часовым поясам. Пиковыми называют мощности гидроэлектростанций, которые легко включаются и выключаются и обеспечивают нагрузки в моменты их пиков в сети. В европейской части России находится избыточное количество базовых мощностей. Таковы уж природные ресурсы этого региона. Куда же девать огромный ночной избыток электроэнергии? В Сибирь. В Сибири много энергоемких производств и стабильное потребление электроэнергии: А там в основном знаменитые суперГЭС, стройки века. Только Кузбасс имеет энергетику на ТЭС. Но ГЭС не может работать все время, кроме нескольких станций на Волге и Ангаре. Так что изобилие энергии в Сибири с их ГЭС кажущееся. В результате в Центр и на Урал приходится везти топливо из Сибири и гнать обратно электроэнергию. В моменты пиков перегнать столько энергии по имеющимся ЛЭП обратно на Запад с Востока тоже очень сложно. Пропускная способность линий электропередач для этого даже при советской власти была недостаточна. Эту проблему и должна была решать стратегия Госплана образца 1980 года. К 1995 году ее бы разрешили. В европейской части начали строить пиковые мощности на базе маневренных газотурбинных установок. Энергетику Европейской России перевели на газ, чтобы не везти низкосортный уголь из Сибири, становившийся при перевозке дороже золота. В самой Сибири начали строить базовые тепловые мощности на основе ее собственного угля, а также отходов нефтепереработки и газа. Одновременно стали строить ЛЭП для переброски избытков базовых мощностей из Европы в Сибирь. Первую очередь успели построить на Урале. Для гибкого маневра сибирскими пиковыми мощностями тоже продолжили строить сверхмощные ЛЭП. Но еще важнее, что в Европейской части России начали активно развивать атомную энергетику. Политика режима Ельцина имела прямо противоположные последствия. Мощная ЛЭП по маневру энергией осталась в Казахстане, и пользоваться ею стало невозможно. Перебрасывать энергию базовых мощностей на Запад, на Украину и Белоруссию стало экономически бессмысленным. Благодаря самостийным украинским соседям ее теперь не перебросить и в бывшие страны СЭВ. Строительство тепловых станций в Сибири, а атомных в европейской части прекратили в угоду гринписам. В результате эффективность единой энергосистемы резко упала. Ельцинистам реальная экономика была до лампочки — их интересовали фондовые рынки, собственность, займы, офшоры и Канары. Разговоры о проблемах экономики оставались уделом Высшего экономического совета — в правительстве никто даже не помышлял о них. После переворота 4 октября 1993 года разогнали и ВЭС. Так и унаследовал Чубайс структурную проблему, которую не пожелал решать ранее.
Почему инвесторы не придут в РАО «ЕЭС»?
С момента своего прихода к руководству РАО «ЕЭС» Чубайс настаивает, что надо отделить то, что можно продать, то есть генерирующие мощности и локальные сети, от того, что продать нельзя, то есть магистральных ЛЭП. Последние сохранятся за РАО. В результате «неэффективные» в рыночных условиях мощности закроют. С ними закроются и их потребители. Такая санация повысит интересующий Чубайса показатель эффективности — формальную прибыльность. Но инвесторы все равно не будут вкладываться в исключенные из сети станции — из-за рисков. Когда они будут готовы купить газотурбинную станцию в Европейской России? Очевидно, когда будет договор о сотрудничестве с Газпромом. Иначе смысла покупать нет. Может, вложиться в станцию, работающую на угле и торфе? Здесь затраты не окупят себя. Можно, конечно, купить НЭС в Сибири. Но тогда надо иметь гарантии, что по ЛЭП из Кузбасса тепловые станции стабильно будут подпитывать твоих потребителей. Иначе они обанкротятся. Итак, все варианты вложений крайне рискованны. В таких случаях частный инвестор ведет себя как хищник. Дешево получая дорогие фонды, он будет обращаться с ними еще нерациональнее — выкачивать прибыль, работая на износ. Есть лишь два способа повышения эффективности энергетики — либо выведением примерно 40% ее фондов из эксплуатации и сокращением производства энергии на треть, либо долговременной планомерной стратегией капиталовложений, которую можно осуществить только в рамках институциональной экономики. Инвестор явно предпочтет базовые тепловые мощности на угле вывести из эксплуатации и превратить гидростанции по максимуму в базовые, для чего станет использовать их понемножку, равномерно. Инвесторы задешево получат гигантские фонды и превратят их в ликвидную форму. Это единственное разумное поведение предпринимателя в таких условиях.
Реальные перспективы энергетики
Итак, проблемы энергетики неразрешимы в рамках действующей экономической парадигмы и экономической структуры. Как только износятся «долгоиграющие» фонды электроэнергетики и будут проедены капиталовложения новых, инвестиций в отрасли не будет в силу ее неконкурентоспособности. Тот, кто будет производить топливо и энергию в России при реальной структуре издержек, должен будет назначить за нее такую цену, что всем станет ясно: газ следует покупать в Норвегии и Иране, а нефть — в Ираке и Кувейте. Анекдоты об использовании в России альтернативных источников энергии типа ветряных мельниц, солнечных батарей и рапса наталкиваются на тот же самый климат. Нет здесь достаточного числа солнечных дней в году для реализации этого добра. Гидроэнергетика, конечно, останется конкурентоспособной. При Сталине в каждом колхозе была своя маленькая ГЭС на ручье, да только Хрущев, ослепленный мнимой дешевизной топлива, все порушил. Но гидроэнергетика требует огромных начальных вложений, и в мире дорогого кредита такие проекты оказываются весьма проблематичными. В этих условиях только одна лишь ядерная энергетика оказывается конкурентоспособной. Это связано с тем, что капитальные затраты в этой отрасли достаточно невелики по сравнению с постиндустриальным наполнением проекта и со стоимостью его интеллектуального капитала, который в России так и не научились ни исчислять, ни учитывать. И, пожалуй, только развитие АЭС позволит России выжить перед лицом того страшного энергетического кризиса, который железной поступью уже идет по стране. Трагичность положения еще не оценена российским обществом и властью, несмотря на тревожные сигналы, подаваемые замерзающими соотечественниками из-за Урала. Что такое холод русской зимой, пока что до конца никто не может осознать — слишком это далеко от того образа жизни, который был сформирован погибшей социалистической моделью хозяйствования. Весьма сложно, не имея опыта, оценить степень утраты работоспособности в условиях вымороженного жилья. Чтобы понять это, стоит прикинуть, что для обогрева квартиры зимой требуется примерно 4 тонны условного топлива. И это в Петербурге. Чем дальше в глубь страны, тем сильнее растет эта величина, достигая своего максимума в 12 тонн в районе Минусинской котловины. В Москве, которая южнее, но зато континентальнее Петербурга, эти затраты оказываются даже чуть больше — на уровне Мурманска. 4 тонны условного топлива стоят при нормальной структуре издержек порядка 2000 долларов. Вот величина ваших необходимых затрат. Сегодня средняя зарплата в России составляет за год вдвое меньшую сумму. Так что от 2000 до 6000 долларов — та дотация, которую каждый пока получает в качестве ренты с иссякающего советского наследства. Получать эту ренту осталось возможно всего несколько лет. В этих условиях только ядерная энергетика способна предложить тепло и электроэнергию по привычным ценам. Без фундаментальной структурной перестройки энергетики в России говорить о выживании нации не приходится — каждую зиму после 2005 года будет вымерзать до 6—10% населения. Впрочем, структурная перестройка энергетики в России неизбежна в любом случае. Никто уже сегодня не вложит ни копейки в неконкурентоспособные ТЭЦ, кроме разве что не умеющих считать деньги губернаторов. Но у губернаторов денег нет, а в будущем не будет тем более. Только ядерная энергетика в силу своей конкурентоспособности может рассчитывать на привлечение инвестиций. Так что замещение тепловых электростанций ядерными неизбежно. Проблема заключается в другом — в масштабе происходящих процессов. Выбытие фондов старой энергетики будет весьма массовым в ближайшее десятилетие. Для того чтобы их заместить, объем инвестиций в ядерную энергетику должен превышать раз в десять даже советский уровень инвестиций в эту отрасль, не говоря уже о нынешнем. Собственная атомная теплоэлектростанция в первой трети этого века должна стать основой инфраструктуры каждой российской области и даже каждого крупного города. Или она там будет построена, или область после 2010 года будет трудно признать пригодной для жилья. По сути, энергетика станет локальной, исчезнет необходимость переброски больших масс энергии в национальном масштабе. Это приведет к замене монополии РАО «ЕЭС» энергетическими монополиями областного и городского уровня. Только несколько крупных регионов с высокой емкостью внутреннего рынка получат возможность создать в этой отрасли конкурентную среду. Привлечение инвестиций в эти проекты сегодня оказывается стратегической задачей для региональных властей. Чем раньше эта задача будет решена, тем больше окажется у регионов шансов на выживание через несколько лет, когда ценовая революция, неизбежная с износом основных фондов энергетики и ТЭК прошлого века, во весь рост проявит проблемы неконкурентоспособности их экономик при новой структуре цен. По сути, все регионы окажутся в том же положении, что ныне Приморский край, причем даже в более острой форме — ведь надежд на дотирование из Центра уже не будет. Да и физически купить уголь где-то, кроме Индии, будет уже невозможно.
Какая экономика конкурентоспособна в России?
Хотя развитие ядерной энергетики и способно ослабить остроту проблемы неконкурентоспособности индустриальных проектов в России, никуда не денутся проблемы, связанные с дороговизной капитального строительства и рабочей силы. После окончательного краха большей части построенной в России в прошлом веке индустрии проблема необходимости структурной перестройки экономики неизбежно будет осознана, наконец, российским обществом и государством. Очевидно, рано или поздно придется задуматься о целях и формах такой перестройки. Так или иначе в прошлом веке в СССР нашли возможности вписаться в индустриальную цивилизацию вопреки всем критическим ограничениям, которые ставит климат. Способ не идеальный, но вполне эффективный. Благодаря ему уровень жизни в 60—80-е годы прошлого века в Советском Союзе лишь примерно вдвое уступал европейскому, в то время как в предыдущие эпохи этот разрыв был примерно десятикратным. Как и сегодня. Очевидно, в нынешнем веке главной целью нации является вписывание в новую реальность — в постиндустриальное мировое общество. Но как и в прошлом веке, в индустриальную эпоху, Россия не может вписаться в мировую экономику в качестве страны «третьего мира», в силу невозможности граждан выжить на те деньги, которые можно заработать в периферийной экономике. Так что Россия обречена или обеспечивать населению уровень жизни, близкий к уровню развитых стран, или погибнуть. Понятно, что в условиях сколь-нибудь открытой экономики Россия может себе позволить развивать лишь те отрасли, где затраты, связанные с преодолением климатических условий, мало влияют на конкурентоспособность. В России конкурентоспособны лишь проекты, в которых капитальные затраты и оплата труда относительно невелики в структуре цены конечного продукта. Такими свойствами обладают постиндустриальные проекты. Специализация на них при ориентации на импорт промышленной продукции массового спроса, свойственная сегодня странам Европы и Северной Америки, является для России неизбежной. Только постиндустриальные проекты в России могут сегодня обладать инвестиционной привлекательностью. Действительно, в проектах типа производства программного обеспечения, проектирования, вэб-дизайна и т. п. доля затрат на капитальное строительство довольно незначительна в сравнении со стоимостью оборудования и рабочей силы. Дороговизна рабочей силы здесь соответствует ее производительности. Соответственно в новой экономике оказывается востребованной и конкурентоспособной лишь та рабочая сила, которая обладает высоким квалификационным потенциалом. На сегодня в постиндустриальных фирмах затраты на повышение квалификации персонала считают инвестиционными, и они в 10—200 раз превышают затраты на оснащение новой техникой и капитальное строительство. Собственно, и высокая заработная плата в этих отраслях скрывает в своей структуре инвестиционные средства, которые работники вкладывают в повышение своей квалификации по своему усмотрению. Понятно, что для проектов, где материальные затраты и строительство составляют лишь считанные проценты капиталовложений, двойное-тройное удорожание этих затрат не является критичным и даже вообще заметным. В силу этого только в такого рода отраслях России сегодня может претендовать на конкурентоспособность. В той же атомной энергетике именно высокая доля интеллектуального капитала в общем объеме инвестиций (хотя и не учитываемого в рамках российской бухгалтерии) делает затраты отрасли инвариантными к климатическим ограничениям. В таком же положении находятся некоторые высокотехнологические отрасли, где доля НИОКР высока в сравнении с вкладом собственно индустриальных подразделений. Однако деградация общества после 1991-го и особенно после 1993 года повлекла резкое снижение квалификации работников в России. В силу этого постиндустриальный потенциал России сегодня крайне низок. Только 5% способны к работе в постиндустриальной экономике, еще 30% могут найти работу в сфере услуг, на которые эти 5% предъявят спрос. Таким образом две трети населения окажутся безработными и неизбежными клиентами собеса и ведомства общественных работ. Последнее обстоятельство является неизбежной платой за социально-экономический курс 90-х годов прошлого века. Поэтому, чем дольше будет действовать его инерция, тем эта плата будет выше. Но рано или поздно придется перейти к новой постиндустриальной экономической стратегии. Opek.ru
Евгений Гильбо
, руководитель Центра по разработке комплексных экономических программ «Модернизация»
