Вот он — апокалипсис. Столица России утонула в едком розоватом дыме, а я вчера от жары грохнулась в операционной во время подачи наркоза. Мои коллеги бросились спасать меня, не выдержавшую пятидесяти градусов по Цельсию у операционного стола из-за отсутствия кондиционера, и спасать пациента, который бессознательно боролся за жизнь, так сейчас от меня зависящую. Мне рассказали, что, падая, я нелестно высказалась о «модернизации здравоохранения», и сказанное лучше не повторять читателю. Странно, обычно я не выражаюсь, наверное, это было в предсмертном бреду и от отчаяния.
— Во, интеллигентка вшивая, научилась выражаться! – пробубнила где-то в пространстве санитарка баба Клава и все…
Я анестезиолог и мне тридцать пять лет, но это не гарантирует отменное здоровье, и я плохо переношу жару. Все происходящее вчера я вообще помню с трудом. Меня обливали водой, истратили на меня банку нашатыря, завернули в мокрую простыню, надели маску, дали кислород, но я этого ничего не помню. Все это мне все рассказали мои коллеги когда я очнулась в реанимации под капельницей, нашпигованная разными препаратами. Почему-то все ждали ночи, успокаивая меня, что этот кошмар кончится, как только станет темно. Вообще, человек удивительное существо, он всегда верит в лучшее, в сказку. Вот придет ночь, уйдет это палящее солнце, которое за что-то обозлилось на Москву, и я вновь обрету тот привычный комфорт, который замечаешь только тогда, когда его нарушают. В то же время я никогда не слышала о себе столько хорошего. Пока я прибывала в бессознательном состоянии для окружающих, для себя я даже очень хорошо соображала. Я услышала, что была умной, красивой, преданной делу. Смущало в этой истории только одно слово: «была»…
К ночи я все же решила всем показать, что я есть и скоро к ним вернусь, но сделать выбор между реанимацией с кондиционером и душной палатой без него или квартирой крайне сложно. Еще через час я все же решила открыть глаза и помахать всем рукой. Признаюсь вам, что главной причиной вернуться к коллегам, стал голос моей неунывающей подруги Надежды.
— Верочка! Человек хочет жить, пока он востребован окружающими. Привезли твоего бывшего мужа, со съемок. Он без сознания. Мы причину понять не можем, давай приходи в себя. Яды, это по твоей части.
Она взяла меня за руку, и я сразу почувствовала ее тепло. Мое сердце забилось сильнее и я, глубоко вздохнув, так захотела жить, что открыла глаза. – Что с Алексеем? Он жив?
— Ах ты, притворщица. Я тут седею у нее на глазах, а она лежит себе на свежем воздухе и посапывает.
— Надь, мне, правда, очень плохо было. У меня даже видение было, что я у ворот рая стою, но меня туда не пустили.
— Ишь, размечталась. В рай она захотела. Ты сначала на этой грешной земле попаши, а потом уже там решат, куда тебе ворота открыть.
— Надь, что с Лешей? Он жив? – повторила я вопрос еще раз.
— Жив, но на половину! Очень странный случай.
Надя знала, как привести меня в чувства, но все же решила, чтобы я ночь провела в больнице. Как только клиника опустела, и меня оставили наедине с дежурным доктором, я все же решила сбежать, если можно назвать бегом тяжелую, шаркающую походку, которой я поплелась к машине. Воздух оставался очень влажным и был наполнен не запахами примулы и душистого горошка, а жуткой гарью даже ночью. Сев в свою маленькую машину нежно розового цвета, я нажала на газ и, вцепившись в руль, постаралась сфокусировать свой взгляд на дороге. Мой бывший муж – моя первая и безумная любовь, с радостью бы помог мне, но он, почему-то, лежал в нашей реанимации, и дежурный врач даже не дал мне на него взглянуть.
Он два года назад создал новую семью с моей бывшей подружкой — актрисой, пока я пропадала на ночных дежурствах в больнице. Его избранница была ухожена и удивительно хороша собой, а я не смогла раствориться в семейном быте и в самой себе. И вот теперь одна рулю по ночной Москве и мечтаю лишь о том, чтобы упасть в свою мягкую кроватку и заснуть детским сном, пуская пузыри на подушку от удовольствия. Даже хорошо, что у меня нет мужа. Сейчас бы пришлось ему что-то объяснять, рассказывать, общаться, а у меня просто нет сил.
Так рассуждая о своей вольной жизни, я добралась до дома. Моя квартирка в Измайлове, находится в очень живописном месте. С балкона видна опушка леса, и утром просыпаясь, я слышу пение птиц. Зимой же невысокие холмики превращаются в ледяные горки, и целый день я слышу радостные крики детворы. Вы не задумывались, почему маленький человечек, падая в сугроб или катясь с ледяной горы, абсолютно счастлив? Так вот, я лично испытывала неописуемое чувство свободы! Очевидно, это заложено в нас самой природой. Временно снимая с себя оковы общепринятых правил поведения, человеческая душа подобно птице вырывается из клетки и незримо ликует, бесконечно наслаждаясь так мало познанным миром.
Утро. Я с трудом открыла глаза. Голова кружится. Я напрасно глотаю ртом воздух, напоминая себе рыбу, которая попалась в сети. Хочу вдохнуть свежий воздух, но в комнате только дым, он же за окном. Подхожу к барной стойке, еле волоча ногами, пачка сигарет на столе вызывает отвращение.
Ура, я брошу курить. Надо вынести из этой ситуации хоть что-то положительное. Удивительно, но я совершенно не понимаю как двигаюсь, мне кажется , что мои руки и ноги движутся хаотично и беспорядочно.
Включаю телевизор, не рассчитывая на четкость изображения. Я почти уверена, что симпатичная девушка – диктор едва будет видна на экране сквозь пелену едкого розоватого дыма. Кашляя и чихая, она будет улыбаться, приветствуя нас фразой «с дымным утром!», а наше руководство, показавшись на экране в такой же дымке, всех успокоит тем, что скоро дыма не будет, потому что все деньги уже переведены в банки. Я мало понимаю в экономике, и эта фраза меня не вдохновляет и тем более не обнадеживает. Мне важен результат, а не пути его достижения. Хотелось бы все услышать подробнее и понятнее. Кто-то в дыму предлагает срочно издать новый указ о возложении ответственности за пожары на дачников.
Мне показалось, что слово «дачники» он произносит с некоторой ненавистью и сарказмом, примерно так же как «вшивый интеллигент». В моей воспаленной голове дачники сразу представляются «бандой поджигателей». Хотя уже через минуту мой мозг, проведя нехитрый анализ, тут же причисляет и меня к злым дачникам, а потом к ним же и весь народ. Значит, дачники не банда и это успокаивает. Я вздыхаю и почему-то уверена, что сейчас из-за спины диктора появится наш министр МЧС в пожарной каске, со шлангом, и от этой мысли становится спокойнее. Я верю, что он потушит этот ужасный пожар, он всегда тушит пожары в любой точки нашей страны. Он удивительно надежный мужчина. Как жаль, что он не в силах снизить температуру воздуха. Я уже не понимаю, что с моей головой: то ли это галлюцинации, то ли я тихо умираю в своей квартире и это предсмертные видения, а может быть я уже на том свете? Опять поднимаю голову и вглядываюсь в экран телевизора.
— Большая просьба к москвичам и жителям Подмосковья, не разжигать костры, — сквозь дым говорит другой мужчина в военной форме. Понимая, что у меня явно галлюцинация, я начинаю трясти головой как контуженная. Тем временем диктор, кашляя, представляет главного пожарного страны. Как же меня вчера шарахнуло в операционной. У меня точно проблемы с головой, потому что представить себе идиота, который сейчас разжигает костер в Москве, просто невозможно. Значит, у меня галлюцинации, и все что я вижу на экране, это на самом деле в моем воспаленном мозге. Зря я вчера не осталась в реанимации. Я решаю выключить телевизор и включаю радио. Может быть, радиоволны моя голова начнет воспринимать более четко.
— У меня нет данных о смертности за август месяц по Москве, мне их не представили — раздраженно говорит какая-то женщина. – За 2010 год смертность от заболеваний крови вообще уменьшилась, — продолжает тот же голос.
Я выключаю радио, понимая, что все же продолжаю бредить. Ну почему просто не сказать:
-Уезжайте из Москвы и вывозите стариков с детьми. Город не приспособлен к таким температурам, к таким погодным аномалиям – это ЧП, но мы попробуем что-то сделать. Далее необходим перечень предлагаемых спасительных мероприятий, да и мы слабоумные, может быть, что-то посоветуем. Мы же не два враждующих лагеря, мы за вас, мы на вашей стороне!!! Давайте вместе подумаем, как быть, что делать?
Ладно, я выпустила пар! Надо позвонить маме, как там она, моя старушка. Я ее три дня назад вывезла на дачу к Наде. Она успела поставить в дачном доме кондиционер еще до смога. Сейчас у нее в доме полно людей, спасающихся от московской жары и смога. Ой, надо же ей позвонить, как там Леша. Ей был какой-то совет вчера нужен. Да, здорово меня шарахнуло. Почти ничего не помню.
— Привет Верунчик, ты как? – Надя тоже еле говорит.
— Нормально, оклемалась, а как Леша — я смотрю на себя в зеркало и вижу в нем чучело.
— Леша по-прежнему без сознания, приезжай, покумекаем. Очень странный случай. Сейчас первые анализы придут.
— Ты новости смотрела, Надь?
— Я то смотрела, а вот тебе не советую. Ты удивишься, но я случайно наткнулась в книге историка Костомарова на ошибку императрицы Анны Ивановны, которая после Петра I смягчила законодательство о сбережении лесов, и дело кончилось истреблением и порубкой достояния России, а затем и лесными пожарами. Как только она почувствовала дым в своей уборной, то сразу же заинтересовалась опытом Петра I. Она опять ввела должность надсмотрщиков в деревнях и поселениях, приказала составить опись леса и учредила заповедники — ими были леса вдоль рек, озер. А еще представляешь, были введены заповедные деревья: дуб, ясень, клен и еще какие-то, определенных размеров. За самовольную вырубку был установлен штраф, а рецидивистов отправляли на каторгу. Помещиков обязывали заселять угодья лесами, если они оскудевали на их территории. Так что все это уже было.
— Много больных сегодня?
— Много. Ждем тебя, а после работы на дачу ко мне махнем.
Охладив свое средство передвижения, я с наслаждением подставила лицо кондиционеру и, захлопнув дверь, направилась к Надежде. За окном машины мелькали пустынные московские улицы, утопающие в розово-сером дыму. Дым был настолько плотным, что рассмотреть дома в радиусе более десяти метров было невозможно. Промчалось несколько «Скорых». Подъезжая к Надиной клинике в районе м. Динамо, вообще пришлось притормозить. На автобусной остановке двое ребят в медицинских масках от смога склонились над женщиной, упавшей в обморок. Я выскочила из машины и, взяв, аптечку, подбежала к ней. При виде меня она как-то на секунду взбодрилась и ее стекленеющие глаза, на некоторое время вновь стали прозрачными.
Мы «скорую» уже вызвали, — успокоили меня ребята, полагая, что у женщины явно тепловой удар. Мы вместе перенесли пострадавшую на близлежащую лавку. Я стала поливать ее холодной водой, которая была у меня в машине, и дала ей все необходимые в этом случае лекарства, имеющиеся у меня в наличии. После этого ее лицо немного порозовело. Она явно пыталась мне что-то сообщить, шевелила губами, но я так и не поняла, что скрывалось за ее тихим шепотом.
Прошло еще несколько минут и я, услышав сирену «Скорой», поспешила в свою машину, чтобы как-то охладиться под кондиционером и не повторить свой вчерашний приступ, упав рядом с женщиной.
Наблюдая из окна машины за происходящим, меня вдруг как током ударило.
— Господи, я ее знаю. Вот почему она обрадовалась, увидев меня. Эта жара совершенно выключила мои мозги. Эта же Женька Волина. Мы вместе учились в институте и даже однажды вместе отдыхали. Я поспешила к машине «Скорой помощи» и стала подробно объяснять, что произошло. Коллеги посмотрели на меня с ненавистью, как будто я организовала такую жару и заставила их работать.
— Друзья, это не я жару организовала, это враги. Это климатическое оружие, — я пыталась шутить.
Врач, молодая женщина с хвостиком, не поняв шутки, начала мне сразу хамить, как только я попыталась узнать имя пострадавшей женщины. Было впечатление, что она всю жизнь проработала в лагерях на зоне, но это очевидно стиль поведения наших некоторых доблестных врачей, к коим я тоже отношусь и страшно стыжусь за них. Погрузив мою знакомую на носилки, она села в машину и сквозь зубы сообщила мне, что женщину повезли в «Боткинскую» больницу. На меня сразу нахлынули приятные воспоминания, связанные с Женькой. Удивительно, но именно ей я была обязана знакомством с моим первым мужем, с Лешей.
Женька Волина училась со мной и Надеждой на одном курсе, но были мы в разных группах. Это была полная противоположность Надежде, но судьба нас свела вместе в одном научном кружке. Мы увлеклись опытами Александра Ратникова, который впоследствии стал мужем Надежды. Однако в то время Надя была влюблена в своего сокурсника Андрея Оболенского, который спустя несколько лет ушел в монастырь, а Женька была влюблена в Ратникова, и тайно вздыхала по нему. В отличие от неугомонной Надежды, постоянно что-то изобретающей и вляпывающейся в разные истории, начиная с безумной любви, уникальных изобретений, путешествий и открытия собственного дела в девяностые годы, со всеми вытекающими отсюда последствиями, Женька была домоседом и консерватором. Ее неброская внешность не давала покоя Надежде. Прямые, серого цвета, волосы Жени были зачесаны назад и перевязаны резинкой, образуя редкий непривлекательный хвостик, периодически заплетаемый в косичку. Густые брови сходились над переносицей и делали выражение ее лица грозным и отталкивающим. Последней деталью, приводившей Надежду в ужас, были очки идиотской круглой формы, которые уродовали Женьку окончательно.
Надя не могла оставаться равнодушной к такому издевательству над внешним видом и уговорила Женьку выщипать брови, отрезать свои крысиные хвостики, и сделать стрижку, а затем перекраситься в блондинку. Результат оказался ошеломляющим — гадкий утенок превратился в прекрасную лебедушку. Уже через полгода уверенная в себе Женька перестала вздыхать по Ратникову, и друзья решили познакомить ее с хорошим парнем, но для этого надо было ехать в Каунас, где он снимал документальный материал о природных заповедниках. Именно это знакомство стало роковым для меня, но это уже отдельная история о которой я расскажу позже.
После института Женя исчезла из нашего поля зрения. Одни говорили, что она уехала с мужем за рубеж, другие, что она работает в какой-то лаборатории, но Надя так и не могла с ней встретиться. Встреча с бывшей подружкой состоялась случайно, на международной конференции. В этот день Надежда выступала с докладом о своих новых научных изысканиях и новых методах лечения сложных пациентов. Речь шла о тех, кто не подходил под медицинские стандарты. Она понимала, что медицинский стандарт введен как некий юридический документ для расчета стоимости лечения того или иного заболевания и для оценки правильности ведения больного врачом, но смущало, что, прикрываясь медицинским стандартом, врачи переставали думать о больном индивидуально. Не каждый из пациентов одинаково переносит различные препараты, кто-то аллергик, кто-то язвенник, кто-то психопат, разный возраст, разный вес, разные национальности, раса, место жительства, и вот все это нельзя подогнать под один стандарт. Пациент с язвой желудка и меланхолик не может получать те же препараты, что пациент с язвой. А диагноз один: язва желудка.
Надя постоянно встречалась на практике с подобными недочетами и ошибками, но фраза «я лечил по медицинским стандартам» закрывала все вопросы, даже если была допущена непростительная ошибка. Если так доверять стандарту, то зачем врач? Есть робот и программное обеспечение. Но почему- то больные хотят попасть к хорошему врачу, чтобы он, назначая лечение, предусмотрел даже постоянные перелеты пациента, общение с массой людей, стрессы, ненормированное питание и даже наличие собаки и кошки в доме.
Надя была уверенна, что иммунная система человека играет главную роль в развитии болезней, и доказывала это в своем докладе.
— Именно состояние иммунной системы может быть интегральным показателем оценки состояния здоровья, — окончила она свой доклад и облегченно вздохнула. Тишина в зале вдруг взорвалась громкими овациями. Из зала доносилась масса вопросов.
Выяснилось, что Надя с Женькой занимаются одной и той же проблемой, только на разных уровнях. Надя занималась лечением вирусных и бактериальных инфекций, а Женя была экспертом-криминалистом и изучала кровь. Обменявшись телефонами, они расстались с твердым намерением созвониться.
Сегодняшнее утро застало Женьку в лаборатории, где всю ночь работали кондиционеры, и Женя на правах заведующей решила остаться и выспаться у себя в кабинете, благо муж с дочерью еще неделю назад отправились в отпуск, а она должна была к ним присоединиться через десять дней. Женька, как увлекающаяся натура, была настоящим научным работником. Она не искала и не пыталась сделать псевдооткрытий, но если уж входила в проблему, то пыталась решить ее до конца. В кружке по физиологии у Ратникова она отвечала за обработку лабораторных данных. Ее скрупулезность была гарантом правильности получаемых результатов.
Увлекшись воспоминаниями, я чуть не проехала мимо Надиной клиники.
— Ну, будешь смотреть на своего любимого первого мужа? – сразила меня вопросом Надежда.
— А он один? Там случайно наша звезда экрана, не рыдает над хладным телом, одновременно глядя на себя в зеркало и раздавая интервью журналистам, о своем большом горе?
— Нет, ее вообще нет, и не было. Она мне позвонила дня три назад и попросила уделить Леше внимание. Она приехать не сможет. У нее съемки затянулись. Она вообще считает, что пока нам не нужна, потому что он без сознания. Все равно ее не увидит.
— Кому нам?- я чуть не поперхнулась.
— Тебе и мне. Она мне посоветовала позвонить тебе, чтобы ты мне помогла если что.
— Интересно и неожиданно! Похоже, наша артистка решила покинуть Лешу, пока не поздно.
Тут я вспомнила, что только что отправила нашу подругу Женьку Волину на скорой в больницу и сообщила об этом Надежде.
— Вот блин, — вскрикнула Надя, и это означало, что она жутко расстроилась.
— Женька ко мне ехала. Она мне результаты анализов твоего Миши везла.
Я подозреваю, что у него в крови яд.
От этих слов у меня вновь закружилась голова.
— Надя, я еду в больницу за ней. Возьму у нее результаты, наверняка ее уже откачали.
