Минск
Эх, Расея!
Приливы и отливы в наших взаимоотношениях с Россией требуют внесения ясности в стратегические перспективы нашего союзного сотрудничества. Если в политической, военной и культурной областях между нашими странами нет принципиальных проблем, то в области экономического сотрудничества проблемы возникают все время. Дело вовсе не в «непредсказуемости» нашего президента — непредсказуема только форма его выступлений. Политика Беларуси как раз слишком предсказуемая и прямолинейная, а дело в несовместимости наших экономических систем.
В России сформирована колониальная экономическая система, отягощенная имперскими политическими амбициями. Сегодня – не XIX век, и канонерки, как средство наведения порядка в колониях, вполне заменили банкиры. Россию, как экономическую колонию Запада, характеризуют не только сырьевой характер ее экономики и экспорта, а также зависимость от импорта в важнейших отраслях (продовольствие, фармацевтика, приборостроение, др.), но и то, что значительные накопления, частные и государственные, хранятся в евро и долларах, причем, большей частью на Западе.
Вместе с тем, научный и образовательный потенциал страны работает в основном также в интересах Запада. Поэтому не случайно в России не сработал стандартный западный рецепт борьбы с кризисом – финансирование банков государством: деньги тоже перекочевали на Запад.
Между тем политические амбиции и перенакопление капитала в торговле, нефтегазовом секторе, металлургии вынуждают российское руководство к поиску собственных колоний так как на внутреннем рынке вытеснение с уже захваченных сегментов западных и китайских поставщиков весьма проблематично, а на внешнем рынке укрепиться без «административного ресурса» российскому капиталу весьма трудно.
Белорусская экономика не является даже вариантом государственного капитализма. Ведь капитализм, хоть и государственный, предполагает определенную независимость субъектов хозяйствования и их ориентацию на получение прибыли. Экономическая система Беларуси – это, скорее, система примитивного социализма, которая нацелена на максимально возможное в нынешних условиях удовлетворение населения в товарах и услугах. Для этого любые доходы предприятий, что частных, что государственных, которые государство сочтет излишними, немедленно изымаются. А поскольку экономический анализ в республике практикуется на примитивном уровне, очень часто изымается не столько излишнее, которого нет, сколько минимально необходимое для воспроизводственных нужд.
В результате предприятия сначала лишаются стимулов увеличивать прибыль, а потом и средств, достаточных чтобы обеспечить получение этой прибыли. Пока государство обращается с предприятиями госсектора как с рабами — плоды трудов отбирает, и кормит ровно настолько, чтобы с голоду не умерли. Но рабовладение – не самый передовой способ организации производства в XXI веке!
Небольшие размеры нашей страны, ее зависимость от экспорта, и низкая, по сравнению с конкурентами, эффективность производства в госсекторе делают нашу экономику очень уязвимой. Частный сектор выполняет откровенно вспомогательные функции. Поэтому любые колебания конъюнктуры на ключевом для нас российском рынке немедленно сказываются на состоянии платежного баланса Беларуси. Но социальные расходы государства – расходы очень консервативные: невозможно сегодня – дать, завтра – отменить. Вот и растет государственный долг, что — внешний, что – внутренний.
Сложившаяся зависимость белорусской экономики от российского рынка, периодические затруднения Беларуси с платежами, провоцируют, и будут провоцировать все новые атаки крупного российского капитала, надеющегося взять под контроль ведущие белорусские предприятия. А российское правительство свой крупный капитал всегда поддержит. Даже в ущерб собственным мелким товаропроизводителям.
Прекрасная иллюстрация – прошедшая недавно «молочная война». Сначала – требование продать наши молочные заводы и никаких разговоров об интересах российских фермеров. После получения отказа – надуманные проблемы с сертификацией. И как «приличный» выход из кризиса – «добровольные» ограничения наших поставок «в интересах российских производителей». После чего последовало предупреждение Путина, что такое возможно в любом секторе экономики.
Таким образом, остаются политический, военный и таможенный союз, а также общее культурное и социальное пространство, причем уже не только с Россией, но и с Казахстаном. А союзное государство России и Беларуси с равными условиями хозяйствования для всех товаропроизводителей похоронено даже как идея. При этом государственная поддержка экспансии на территорию Беларуси российскому крупному капиталу его правительством гарантирована, и давление на Беларусь будет только возрастать.
Для нашей промышленности все это означает постепенное сокращение российских рынков сбыта. Времени на адаптацию отпущено нам очень немного. И средств потребуется побольше. Ведь одно дело – готовить предприятия к российскому рынку, другое – к мировому.
МВФ: политика двойных стандартов Миссия МВФ недавно в очередной раз одобрила экономическую политику Беларуси. Причем одобрила в отсутствие значимых успехов в реформировании нашей экономики и на фоне заметно выраженного недовольства Западом экономической политикой России. С чего бы это?
За время своего существования МВФ зарекомендовал себя как надежный проводник американских интересов. Можно даже говорить, что МВФ всегда представлял собой инструмент строительства Pax Americana. Односторонние выгоды, полученные американской экономикой в результате реализации поддержанных МВФ программ, сильно скомпрометировали эту организацию в Азии и Латинской Америке. Выгоды настолько односторонние, что с началом нынешнего кризиса, когда американская экономика была в особенно трудном положении, другие страны-участники G8 попытались уговорить США допустить их хотя бы к управлению фондом. И, по сути, получили отказ.
Показательно отношение МВФ к массовой приватизации госсобственности. В отчетах МВФ за 1988 год на основании анализа опыта различных стран делается вывод, что проведение массовой приватизации при неподготовленном внутреннем рынке приводит к разрушительным последствиям. Не прошло и трех лет, как МВФ энергично поддержал гайдаровские реформы в России. Хотя неподготовленность к этому российского рынка была более чем очевидна.
Для других стран рекомендации МВФ всегда были направлены на интеграцию их экономик в мировую на условиях Запада и также без учета разрушительных социальных последствий такой интеграции. Хотя было очевидно, что местные товаропроизводители не готовы к конкуренции на мировом рынке и станут добычей западных конкурентов. Потому не удивительно, что в ряде стран МВФ наряду с фондом Сороса воспринимают как врага. Но, поскольку альтернативы МВФ на международном уровне нет, к его услугам вынуждены прибегать многие.
В свете своего сложившегося имиджа МВФ не только одобрила экономическую политику белорусского правительства, но и выделила ему столь необходимые кредиты. Не думаю, что внезапная благосклонность МВФ к Беларуси вызвана только политическими причинами: в риторике о белорусско-российских неурядицах эти действия только для некоторых московских политтехнологов выглядели как «поворот на Запад».
Реальные политики Запада цену этой риторики прекрасно осознают и правильно воспринимают ее как отражение торгов за экономические преференции. Хотя было видно, что попытки России злоупотребить тяжелым экономическим положением союзника в интересах своих коммерческих структур наш президент воспринял как тяжелое личное поражение. Поиграть на этом на Западе могут, попугать Россию возможностью «украинизации» белорусской политики там считают всегда полезным, но понимают, что «милые бранятся – только тешатся». Основы для поддержки Западом белорусского эрзаца советской экономической модели нет.
Структурные диспропорции и технологическая отсталость белорусской экономики не являются секретом. Прогнозируя ее посткризисное развитие, аналитики понимают, что трудности с наполнением белорусского бюджета – надолго. Время, когда бюджет мог опираться на спекуляции и ценовые дотации из России, уходит: Россия сама на грани серьезных проблем с наполнением своего бюджета. Потому возвратность выданных Беларуси кредитов вовсе не выглядит безусловной. Кудрин не зря апеллировал к необходимости оценки платежеспособности Беларуси: уровень накопления в экономике республики все еще отрицательный. И для выживания хотя бы группы ведущих белорусских предприятий нужны срочные инвестиции в размерах, намного превышающих возможности республики.
Что кредиты МВФ — часть сложной политической игры – очевидно даже для школьника. Думаю, для аналитиков Запада при принятии решения о кредитовании Беларуси решающую роль сыграли три обстоятельства.
Во-первых, в обеспечение возвратности кредитов, судя по комментариям официальных лиц, наши власти приняли обязательство продать ведущие предприятия республики. Уже это обстоятельство делает кредиты МВФ крайне опасными: реальных инвесторов для этих предприятий в природе не существует — не та сейчас обстановка на мировых рынках. Поэтому продажа белорусских предприятий спекулянтам или финансовым конгломератам загубит их окончательно, и рухнет вся структура нашей экономики.
Во-вторых, кредиты направлены на поддержку бюджета, то есть, на потребление. Официальные опровержения этого выглядят крайне неубедительно. Для Запада это рациональные инвестиции, поскольку через наш импорт финансируется сбыт их собственных предприятий. Рост совокупного спроса – как раз та проблема, которая не позволяет экономике Запада вырваться из тисков кризиса. Для нас кредитование потребления — откладывание и усугубление кризиса.
В-третьих, невозвращенные кредиты – прекрасное средство политического давления. Вероятно, наши заимствования будут перекредитованы. Но условия новых кредитов будут все время ухудшаться. А потом наряду с экономическими появятся и политические требования.
Кредиты МВФ брать было нужно. Это лучше, чем кредиты России. Но пускать их на потребление – опасно. Необходимо профинансировать определенное число небольших инвестиционных проектов с коротким сроком окупаемости. Сегодня это импортозамещение и межотраслевая продукция ряда малых предприятий. Возможно, придется кредитовать за счет эмиссии.
Наша столь внезапно возникшая дружба с МВФ вызывает большие подозрения. С чего бы это? Дело в том, что МВФ – усердный строитель американского миропорядка и активный проводник американской политики. Мы всегда были, мягко говоря, несколько далеки от этого. Как известно, «кто девушку ужинает, тот ее и танцует», и потому возникли подозрения о наличии неких негласных договоренностей. И вот МВФ свою позицию недавно предал огласке.
Посмотрим на возможные последствия для экономики Беларуси реализации мер, предложенных МВФ в записке, подготовленной в конце августа этого года.
1. Программы кредитования сократить.
Без кредитной поддержки, безусловно, ряд предприятий сократит производство и потеряет часть мощностей. Польза для мировой и западной экономики очевидна — для выхода из кризиса перепроизводства избыточные мощности должны быть сокращены по всему миру. Однако, в отличие от Запада у нас и в послекризисный период не скоро будут ресурсы, чтобы такие мощности создать заново.
2. Тарифы повысить, показатели отменить.
Тарифы услуг ЖКХ и так постепенно росли, и их рост определяется только оценкой объемов увеличения поступлений в бюджет. Экономия на социалке ни к чему хорошему не приводит: вырастут тарифы — сократится спрос на продукты питания – пострадает агропром. Да и другие социальные и политические последствия нежелательны. Кризис для таких решений – не лучшее время.
3. Сократить вмешательство государства в экономику, свести к минимуму ценовой контроль.
В наших условиях – это крайне опасное пожелание. Позволить госпредприятиям сокращать объемы производства и повышать цены означает гарантировать снижение их конкурентоспособности в средне- и долгосрочной перспективе. Да и конкурентоспособность импорта вырастет. За 18 лет независимости правительства наших стран так и не научились квалифицированно вмешиваться в экономику, действуя зачастую по принципу: «сила есть – ума не надо».
4. Предоставить свободу частному бизнесу, амбициозная и прозрачная программа приватизации, открытая для иностранных инвесторов.
У наших соседей приватизация принесла пользу только отдельным личностям и западному капиталу. Частный бизнес в Беларуси имеет достаточно возможностей для развития, особенно в рамках программы развития малых городов. Помогать ему надо, возможно, льготами при аренде площадей, лизингом неиспользуемого на госпредприятиях оборудования, допуском к создаваемым системам сбыта, госзаказами.
Его главная проблема – недостаток капитала, узость рынков сбыта, а не административные препоны. Если дело дойдет до реорганизации наших госпредприятий на коммерческих принципах и увольнения там всех лишних работников, то столько новых рабочих мест наш частный бизнес не создаст — слаб еще.
А вот нужных республике иностранных инвесторов в природе не существует. Финансовые конгломераты и спекулянты типа россиян или австрийской АТЕС, которая добивает наше «Мотовело», республике не нужны, для серьезных инвесторов наши внутренние рынки слишком малы, перспективы же таможенных союзов затуманились. Сначала самим нужно определиться, что мы хотим от нашей промышленности, а потом искать финансовых партнеров. Эта часть рекомендаций МВФ не сработала нигде в мире, не сможет сработать и у нас.
И уж с чем в рекомендациях МВФ категорически нельзя согласиться, так это с предложением направить выручку от приватизации на финансирование системы социальной защиты. То есть, просто проесть национальный капитал. Одно дело продать то, что сами в ближайшее время не сможем использовать с толком, и выручку вложить в развитие перспективных предприятий, другое – продать и проесть. Госсобственность – национальный капитал. Его создавали не только мы, но и наши отцы и деды. И принадлежит он не только нам, но и нашим детям и внукам. Попытки его разделить нигде успешными не были.
Все помним, что Чубайс обещал за каждый ваучер по «Волге», да и от наших приватизационных чеков толку не намного больше. С моей точки зрения, никакое правительство не имеет право уменьшать национальный капитал. Иметь его в форме станков и корпусов или в форме денег, валюты, золота, акций, кредитоваться под него – ради Бога, крутитесь, хозяйствуйте! Но пускать национальный капитал на проедание под самыми благими предлогами – преступление.
В свете вышеизложенного одобрение МВФ политики Национального Банка Беларуси вызывает не столько удовлетворение, сколько озабоченность: что в его политике не так, если ее хвалит МВФ? Так ли нам нужна стабильность валютных курсов? Какова в действительности цена, которую за эту стабильность приходится платить? Не имея промышленной политики и модели развития, на эти вопросы ответить трудно.
С чем в записке МВФ нужно согласиться, так это с оценкой перспектив роста нашей экономики. Замедляться будем. Модель роста, основанная на сохранении у нас части советского промышленного потенциала при развале его у соседей, себя исчерпала. Другой модели нет, если не считать за модель роста декларации, указания и благие пожелания.
В докладе экспертов ООН «Будущее мировой экономики» за 1979 год, сделанном в значительно более спокойном периоде развития, приведены такие оценки: темпы роста ВВП в 4-6% достигаются при норме инвестиций на уровне 20%, темпам роста 7-8% соответствуют инвестиции на уровне 30%, устойчивых темпов роста на уровне 9-10% или выше можно добиться при уровне инвестиций в 35-40% по отношению к ВВП. Приблизительно на таком уровне инвестиций обеспечивалось ускоренное развитие СССР времен индустриализации, и Южной Кореи при Ли Сын Мане.
В предыдущий период мы несколько экономили, пуская в ход ранее простаивавшие мощности советского периода. Теперь и этот резерв исчерпан: станки советского периода устарели безнадежно. Инвестиции у нас не превышают 15% от ВВП, да и в них значительная часть – жилищное строительство, которое новой продукции не производит. А из ничего чего-то получить нельзя.
Сладкое слово – инновации
Достаточно очевидно, что выход из кризиса Запад видит в новом технологическом рывке, иначе с конкуренцией Китая им не справиться. И то, что промышленность постсоветского пространства, находящаяся в состоянии «раздрызга», совершенно не готова ни к каким рывкам, тем более – технологическим, тоже достаточно очевидно. В устах Медведева, Путина, Лукашенко, Сидорского волшебное слово «инновации» звучит как заклинание от всяческих бед. Но, как гласит восточная пословица, «сколько не говори – халва, во рту слаще не будет!». Технологический уровень наших предприятий поднимается медленнее, чем у конкурентов, а значит, отставание нарастает.
Хорошей иллюстрацией тому, что перевод экономики на «инновационные рельсы» у нас и в России напоминает «бег на месте», является анализ израильского опыта. Там, при создании венчурного предприятия, а любые серьезные инновации являются де-факто венчурным мероприятием, принято следующее соглашение о распределении будущих доходов:
— 40% автору идеи. Причем автору надлежит разработать и технологии, и бизнес-план, чтобы убедить других участников проекта в их реальности; — 30% финансисту, вложившему деньги в проект;
— 30% тому, кто осуществляет оперативное руководство реализацией проекта.
Это – средние нормы. В каждом случае возможны отклонения, но принцип остается. И из него следуют любопытные выводы.
Во-первых, идея, финансирование ее реализации и оперативное руководство предприятием – три разные работы. Конечно, кто-то может совмещать их исполнение, но лучше, чтобы каждый занимался своим делом. Причем люди, реализующие проекты, там имеют опыт и навыки сотрудничества. Подчеркну, не подчинения, а сотрудничества. Наша практика тоталитарно-директорского управления с идеей сотрудничества трех разных субъектов в реализации одного проекта заведомо негодна. Тем более она неэффективна в России, где «правят бал» финансы.
Во-вторых, реализация инновационных проектов невозможна в «пустыне» — должна существовать определенная технологическая среда. У нас инновацией принято считать и замену станка довоенного выпуска на новый, изготовленного по образцам, разработанным в СССР в 1970-е годы. Именно такие «инновации» дают статистику, которая так радует чиновников Минэкономики и президента страны. Действительные инновации, конечно, имеют свою «изюминку». Производство любого, самого инновационного изделия, включает множество технологических операций на уровне не хуже среднеевропейского. Это обстоятельство является приговором для инновационного развития России, где технологическая среда была уничтожена еще в начале 1990-х. По сути, России надо заново проводить реиндустриализацию.
И у нас в Беларуси тоже большие проблемы, хотя «точку невозврата» способность нашей промышленности к инновациям еще не прошла. Попробуйте уговорить нашего директора отдать часть операций на кооперацию! Пусть «на коленке», но предпочитает делать самому. Как результат, «плывут» и качество, и себестоимость. Да и рынок таких изделий уязвим с точки зрения конкуренции.
В-третьих, распределение будущих доходов в целом соответствует объемам предстоящей работы и рискам. Опыта организации таких работ у нас нет. При подавляющем господстве директора, человека, отвечающего за оперативную работу предприятия, у автора нет никакой уверенности в том, что проект будет реализовываться так, как он задумывался. У финансиста нет никакой уверенности, что выделенные на проект деньги не уйдут на текущие нужды предприятия. Не говоря уже о том, что каждый второй директор попытается просто украсть понравившуюся идею, доработав ее силами своих сотрудников. Иначе говоря, сама структура управления сопротивляется инновациям.
В-четвертых, деньги не все решают и не они главное. У Дерипаски деньги были, но ГАЗ поднять он так и не смог.
Остается вариант самостоятельной разработки предприятием инновационного проекта и его реализации. Но и здесь препятствия труднопреодолимы. Начать с того, что подавляющее число КБ на наших предприятиях находится в стадии распада. В большинстве случаев там даже некому обучать молодых специалистов из-за острейшего дефицита конструкторов и технологов. Поэтому считанные предприятия могут позволить себе качественную разработку проекта. С финансированием тоже проблемы. Инновационные проекты относятся к высокорисковым инвестициям и требуют «длинных денег». Таких кредитов в наших банках не найти.
Что касается госинвестиций из бюджета и инновационного фонда, то их львиную долю получают всего несколько крупнейших предприятий, а для республики инновационного эффекта нет. К тому же, директорам предприятий не до инноваций: им выплатить бы вовремя зарплату да обеспечить функционирование имеющегося производственного аппарата.
Находятся, конечно, такие талантливые фанатики как Р. Готовко, который «придумал» нынешний «Лидаагропроммаш» и сумел свою мечту реализовать вопреки препонам, которые ему чинила система. Но таких энтузиастов мало, и их опыт лишь подтверждает, что сами предприятия, за отдельными, ничего не решающими исключениями, инновационной деятельностью уже заниматься не могут.
Нынешняя структура промышленности и система управления ею к инновациям не восприимчивы. И никакие указы или инвестиции делу тут не помогут. Нужна государственная программа, соответствующие организационные формы и финансирование, которых нет.
Наука как непроизводительная сила
Хотелось бы несколько подробней остановиться на роли в инновациях НИИ и вообще научного потенциала Республики Беларусь. Хотя по отношению к ним лучше, чем призыв «не стреляйте в пианиста, он играет – как умеет» не придумаешь. Но из бюджета на содержание этого хозяйства тратятся немалые средства, и налогоплательщики вправе рассчитывать на соответствующую отдачу.
На главной проходной НПО «Интеграл» когда-то висел плакат с цитатой из М. И. Калинина: «Изобретать надо не то, что хочется, а то, что требуется народному хозяйству». Похоже, что наши власти всерьез рассчитывали на реализацию такого подхода. Только, как обычно, не учли фактор времени, в котором живут: эра универсалов в науке окончилась еще в XIX веке, а эпоха НИИ – с развалом СССР.
Система НИИ сформировалась в советские времена как форма организации науки и научного обеспечения развития страны. Крайний дефицит образованных кадров, острая потребность в научно-техническом сопровождении обороны и создаваемой индустрии привели к созданию НИИ как основной формы организации науки. Создавались институты , как правило, под крупного ученого или под проблему. Была сформирована стройная и хорошо зарекомендовавшая себя в 1930-1950 годах структура: академические НИИ общего профиля – специализированные НИИ по научным направлениям – отраслевые НИИ и НИИ по крупным техническим проблемам – СКБ и КБ крупных предприятий. По всей цепочке шел обмен научной информацией и кадрами.
Система развивалась, под новые задачи возникали все новые НИИ. Старые НИИ, по мере решения ставившихся перед ними задач, делились или меняли профиль.
Понемногу структура деградировала и теряла управление. Уже к началу 1980-х огромная структура советской науки стала абсолютно неэффективной и неуправляемой: на десятки самых передовых в мире НИИ приходились сотни аналогов знаменитого НИИ Чародейства и Волшебства братьев Стругацких. В полной мере была воплощена в жизнь шутка Ландау: «Наука – есть способ удовлетворить любопытство отдельных лиц за счет государства».
Огромный вред принесла и система секретности: если в США НАСА всегда была озабочена внедрением разработок космических производств в другие отрасли (от этого зависел объем их финансирования), то у нас инженеры не знали, что умеют их коллеги на соседнем предприятии. Как результат – провал советской науки в жизненно важных для государства областях космоса, электроники, материаловедения, аппаратуры и инструментов для медицины, общественных наук…
Все головные научные организации были в Москве. Беларуси при разделе достался весьма значительный по объему научный потенциал, но на деле абсолютно бесполезный для республики: почти все работоспособные научные коллективы оказались фрагментами цепочек по производству научной продукции, зависели в работе от партнеров и смежников из других бывших советских республик, потребители их научной продукции тоже, большей частью, остались в России.
Сами промышленные предприятия потреблять научную продукцию, как правило, не могут. Промежуточные звенья, обеспечивавшие доведение научной продукции до уровня технологий, остались в России или прекратили существование. В начале 1990-х в условиях мизерного финансирования, отсутствия спроса на традиционную научную продукцию и массового выезда из страны специалистов встал вопрос о самом существовании научного потенциала нашей республики, деградация которого казалась необратимой.
Однако несколько лет назад ситуация стала немного меняться. Высокий профессиональный уровень наших ученых позволил многим из них адаптироваться к сложившейся ситуации. Да, для адаптации потребовалось время, но сегодня очень многие наши специалисты востребованы, неплохо зарабатывают и, главное, продуктивно работают.
Адаптация наших ученых шла в двух направлениях. Часть ученых оказалась способна вписаться в научные процессы за рубежом. Они выезжают на временную работу, получают гранты и заказы, печатаются, читают лекции, работают, зарабатывают, но их научная продукция уходит, как правило, за рубеж. В договорах на американские гранты указывается, что разработанная в рамках гранта научно-техническая продукция является собственностью США.
Другие осваивают нишу, образовавшуюся при разрушении организаций, занимавшихся в СССР доведением научной продукции до уровня технологий: разрабатывают опытные образцы, адаптируют для предприятий простые технологии, выполняют на научном оборудовании разовые заказы. Тоже живут. Вряд ли это наука, скорее просто перерабатывают советский научный задел. Бывают заказы и белорусских предприятий, но больше – из-за рубежа.
Есть и исключения, это программирование, некоторые разработки в схемотехнике, фундаментальных науках, и в некоторых других узких областях. Но эти исключения не изменяют главного – экономика страны научно-техническую продукцию не воспринимает. И не потому, что нет ученых. У белорусской науки нет организации, адекватной тем задачам, которые стоят перед страной.
Комментируя создание российского «Роснанотеха», один из крупных американских бизнесменов заявил: «Пусть изучают. Внедрим мы все равно быстрее». А ведь именно внедрение дает основной экономический эффект. Для определения места белорусской, да и российской науки в мировом разделении труда это заявление весьма симптоматично.
Сегодня финансирование НИИ – это финансирование чужих бюджетов. Чтобы изменить ситуацию, прежде всего, необходима разработка промышленной политики страны. Может тогда станет яснее, какие технологии нужно срочно покупать, а на разработке каких необходимо сосредоточить имеющийся научный потенциал.
Статистика врет
Любимый показатель политиков и экономистов – ВВП. По идее он должен отражать состояние экономики страны. Но вот что странно: ВВП стран Евросоюза в 2008 году почти никак не реагировали на колебания цен на нефть, сырые металлы, другое сырье. Ввозили дорогое сырье, стали ввозить дешевое, в кризис сократили объемы производства, позакрывали заводы, а ВВП в странах ЕС уменьшились всего на 2-3%. В Испании, к примеру, безработица выросла с 9 до 17%, однако ВВП снизился лишь на 3-4%. Чем же занимались уволенные? И что показывает ВВП? Про методики подсчета ВВП у нас и в России говорить не хочется — с советских времен наши экономисты научились формировать показатели по заказу начальства.
Объем производства промышленной продукции в Беларуси, вроде бы, растет, и даже превысил уровень 1991 года. Но, глядя на то, что численность рабочих на многих предприятиях снизилась в 2-3 раза, что современные высокопроизводительные станки имеются в единичных экземплярах, что интенсивность труда далека даже от советского уровня, а цены растут, в это трудно поверить.
Если в ценах западных компаний, завышенных через налоги, страховки, зарплаты и дивиденды на акции, заложен высокий уровень жизни населения, то завышение цен нашими предприятиями через накладные расходы спрятано в себестоимости, и идет на содержание непомерного управленческого персонала, неиспользуемых основных фондов, выплаты процентов по кредитам, пополнение оборотных средств и пр.
Под давлением властей предприятия регулярно отчитываются о наличии прибыли. Но когда заходишь на завод и видишь, что по цеху, где стоит порядка сотни станков, потерянно бродят 3-4 рабочих, когда видишь, что соотношение числа управленцев к численности основных рабочих с советского уровня 1:3 сегодня редко где лучше, чем 2:1, когда видишь состояние инженерных сетей, становится понятно, что случаи отчетной рентабельности при реальной убыточности являются системой.
Ладно, пустующие площади частично сдаются в аренду. А станки? Ведь сегодня скорость морального старения оборудования выше, чем скорость его физического износа. Станок, простоявший 15 лет, даже в упаковке, для основного производства, как правило, использовать уже невыгодно. К тому же, наши предприятия снижают амортизационные отчисления. Мало того, Минпром использует средства инновационного фонда для навязывания предприятиям станков производства подведомственных ему предприятий, принципиально не отличающихся от советских моделей образца 1970-х, уже морально устаревших, да еще и намного дороже импортных аналогов.
Много разговоров ведется о «либерализации» и участии в наших предприятиях зарубежных инвесторов. Для того, чтобы этот процесс шел в нормальном рабочем режиме и не требовал в каждом случае серии совещаний у президента страны, необходимо знать, по крайней мере, капитализацию предприятия и его реальную рыночную стоимость.
Редкий инвестор согласится взять на баланс совместного предприятия пустующие изношенные корпуса, наполненные неработающим оборудованием. Но методик реальной оценки нет. И не только у нас: обвал стоимости акций на мировых фондовых рынках показал, что работающих методик нет и на Западе. Потому и не можем мы рассчитывать на то, что иностранные инвестиции в наши предприятия могут существенно повлиять на нашу экономику. Выбираться из кризиса придется самим.
Сегодня Китай как раз и использует завышение цен нашими и западными производителями для захвата рынков, в том числе и наших. Прав президент Лукашенко когда говорит, что обвал кризиса управляемой белорусской экономике не грозит: перераспределяя ресурсы, за счет внешних заимствований обвала избежать можно. Но в рамках существующей экономической модели невозможно избежать медленного и неуклонного загнивания белорусской промышленности. Можно защитить внутренний рынок, но Беларусь не сможет существовать без экспорта, причем экспорта высокотехнологичной продукции, продукции с высокой добавленной стоимостью. А здесь уже решает цена и технический уровень продукции, где мы все больше проигрываем Китаю, Турции, Бразилии.
Так что к статистическим данным сегодня нужно относиться с крайней осторожностью. Врут цифры!
Вывод на уровень международной конкуренции нашей промышленности — это сначала инженерная, потом экономическая, и только затем финансовая проблема. Сначала нужно разобраться, что и как делать, а деньги под дело в мире всегда найдутся. Будет недоставать, американцы еще напечатают!
«Россия, вперед!» Куда «вперед»?
Статью Президента РФ Д. Медведева «Россия, вперед!» в некоторых российских СМИ окрестили программной. Очень многим внутри страны и за ее пределами хотелось увидеть в ней программу, план действий российского руководства по воссозданию когда-то действительно великого государства. Но не увидели ничего. Или почти ничего.
Ожидалось, что, в последующих выступлениях руководители страны разовьют тему, сформулируют среднесрочные и стратегические задачи, определят подходы. Пока – ничего. Возникает вопрос: а есть ли у руководства России план действий?
Рассмотрим выделенные в статье пять главных проблем и пять направлений развития для их решения. В числе проблем значатся:
— неэффективная экономика; — неокрепшая демократия; — демографическая проблема; — полусоветская (!) социальная сфера;
— нестабильный Кавказ.
Для их решения предложены следующие направлениям развития: — обеспечить эффективную добычу, переработку, транспортировку и использование энергоносителей; — развивать ядерные технологии; — развивать информационные технологии, включая развитие глобальных информационных сетей; — создать собственную наземную и космическую инфраструктуру передачи всех видов информации;
— развивать производство медикаментов и медицинской техники.
Из пяти проблем одна – демографическая — пока не имеет решения. Нет в мире положительного опыта ее решения. Французский опыт массового ввоза мигрантов чреват при слабом государстве, а Российское государство пока слабое, очень серьезными социокультурными конфликтами. Скинхеды ведь появились не на пустом месте, причиной проявлений ксенофобии всегда изначально был дефицит определенного вида рабочей силы.
Но на массовый ввоз мигрантов могут идти только сильные государства в период своего экономического роста. США, Япония, Германия, Великобритания сумели в значительной степени переварить миграционный поток. И то имеют проблемы. Для остальных примером могут служить успехи неофашистов в странах Западной Европы, беспорядки в гетто мигрантов…
Остальные четыре проблемы тесно взаимосвязаны. Так, нестабильность Кавказа предопределена его огромным аграрным перенаселением на фоне культурных и религиозных различий с русским ядром государства. Кавказу остро необходимы рабочие места. А где их может взять умирающая промышленность? Отобрать у Нечерноземья?
Слабость российской демократии тоже уходит корнями в умирающую промышленность: большая часть российского бизнеса, множество рабочих мест завязаны на бюджетные потоки. За исключением «нефтянки», а также Москвы и Питера, где сильны компрадорские группы, почти весь российский бизнес «кормится из рук» бюрократии, сидит на госзаказах. Отсюда и доминирование «партии власти», и всесилие бюрократии, и коррупция.
Что касается социальной сферы, то ее «полусоветский» характер был предопределен на десятилетия в процессе приватизации, так как тогда смогли сформировать капитал социальных фондов, передав им часть акций и организовав управление этим капиталом. А теперь быстро сформировать для них достойный капитал трудно. И опять таки, возможно это только на базе эффективно работающей промышленности.
Таким образом, все поставленные в статье ключевые проблемы российского государства сводятся к одной: необходимости ускоренной реиндустриализации страны. Диагноз – «умирающая промышленность» поставлен верно. А дальше что? Ни один из заявленных «стратегических векторов модернизации страны» локомотивом реиндустриализации стать не сможет. Да и все вместе они, даже при самом успешном развитии, охватят лишь очень небольшую часть работоспособного населения, которая будет занята в группе предприятий, выполняющих случайные заказы на импортном оборудовании и из импортной комплектации. А что касается агропромышленного комплекса и хороших вооружений, то здесь Д. Медведев демонстрирует некомпетентность своих советников.
На селе главная проблема — не социальная сфера, а аграрное перенаселение: при переводе агропрома на современные технологии высвобождается столько людей, что быстро трудоустроить их невозможно. Тем более, что качество — квалификация, мобильность, трудовые навыки — высвобождаемой рабочей силы невысокое. А «хорошие вооружения» Россия все более активно закупает за рубежом — задел советского ВПК заканчивается.
Сегодня можно слышать рассуждения о благах, которые принесет России инновационная экономика. При этом игнорируется, что научные исследования и технические разработки окупаются только при их внедрении. И если промышленность к ним не готова, то финансирование науки и инноваций становится финансированием чужих бюджетов. Мало, что ли, Запад попользовался советскими разработками?
Как истинный политик, Д. Медведев определил в статье и «козлов отпущения» за будущий провал набора благих пожеланий это коррумпированные чиновники и «предприниматели, которые ничего не предпринимают». Насчет чиновников президенту виднее. А вот почему российский бизнес в промышленном производстве оказался, в целом, бесплоден, разговор отдельный.
Завлабы «в розовых штанишках» надеялись, что реиндустриализацию России за них проведет иностранный капитал. Потом Россия восхищалась своими олигархами и надеялась, что они купят и технологии, и новые производства. Когда кризис показал, что реиндустриализацию должно проводить правительство, выяснилось, что в Кремле нет соображений, как ее проводить. Соответственно и шансы на успехи пока минимальны.
