В бывшей советской плановой системе нашлись специалисты, осознавшие весь авантюризм и трагизм стахановского перехода российской экономики к рынку со «свободной» на нем конкуренцией. Они пытались убедить руководство страны в недопустимости строительства экономической политики государства на догмах и лозунгах людей, именующих себя либералами, чьи представления о рынке характерны для времен зарождения капитализма и мелкотоварного производства. Но трезвые голоса тонули в демагогии популизма радикал-реформаторов. К специалистам, призывавшим власть одуматься, относился и крупнейший экономист и ученый, директор Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН Юрий Васильевич Яременко. Относился, так как в сентябре 1996 г. он скончался. От сердечного приступа. А был ему всего 61 год от роду. Видимо, сердце не выдержало из-за профессионального осознания краха, к которому движется страна, ведомая малограмотными людьми, и от бессилия при этом изменить что-либо к лучшему. Предлагаемая читателям газеты публикация представляет собой, по сути, серию интервью Юрия Яременко, отвечавшего на вопросы своего коллеги по институту Сергея Белановского, руководителя лаборатории. Велись эти беседы в 1993 и 1995 гг., а в 1999 г. были изданы отдельной книгой, которая так и называется: «Экономические беседы». Вышла она, к сожалению, мизерным тиражом. Как справедливо отмечают ее издатели Сергей Белановский и Галина Яременко, книга — «уникальное историческое свидетельство современника, зоркого наблюдателя и глубокого аналитика социально-экономических процессов в нашей стране… с продуманной точкой зрения по широкому кругу вопросов, нередко выходящих за пределы собственно экономической проблематики». Многие концептуальные суждения Юрия Яременко актуальны и сегодня. Ведь политика российского правительства по принципиальным экономическим проблемам со времен Гайдара, по существу, не претерпела никаких изменений. Поэтому мы с ведома издателей решили перепечатать значительную часть «Экономических бесед», опустив то, что на сегодня имеет лишь историческое познавательное значение. В этом номере публикуется продолжение «…Бесед». Начало см. в четырех предыдущих выпусках газеты.
Редакция «ПВ»
Реформы в Китае
Сейчас в китайской экономике много проблем, но наряду с этим наблюдается некая эйфория. Возьмем, например, такое совершенно уникальное явление, как годовые темпы роста свыше 10 процентов. Конечно, это порождает самообольщение и, может быть, даже заслоняет взгляд на истинные проблемы. Если спросить китайских экономистов, о том, что их на данный момент беспокоит, то в ответ можно услышать: хозяйственная реформа идет не столь быстрыми темпами, как предполагалось вначале. Созданная в Китае двухсекторная экономика уже дала, может быть, свои лучшие плоды. Она складывается из сектора крупных госпредприятий (с плановым регулированием) и сектора мелких и средних — частных — предприятий, часто со смешанным китайским и иностранным капиталом. Причем многие из них созданы в сельской местности или на границе между селом и городом. Экономика пригородных районов — это очень быстро растущая часть экономики, в основном ориентированная на потребительский сектор и капитальное строительство. Именно она-то и дает наибольшее приращение в показателе темпов роста. Это с одной стороны. С другой стороны, китайские государственные предприятия находятся в относительно неподвижном состоянии. Сами китайцы говорят о дефиците в них предпринимательского начала, об их иждивенчестве, инертности, слабой адаптированности и т. д. Вообще двухсекторная экономика является очень неустойчивой конструкцией, так как предполагает два уровня цен на одни и те же виды ресурсов. Например, в государственном секторе цены на сырье, энергию и т. д. ниже, а в частном — выше. Поддерживать два уровня цен — очень трудное дело. Для этого нужна твердая административная система, и такая политическая сила, как компартия, здесь очень уместна. В Китае производство новых товаров во многом приходится не на прежние государственные, а на новые предприятия, которые создаются в пригороде, используя сельскую рабочую силу и одновременно связи с городской промышленностью. К сожалению, у нас такой тип развития производства уже в 70-е годы вряд ли был бы возможен. В Китае ситуация иная. Сейчас некоторые его приморские провинции повторяют тот эксперимент, который был осуществлен странами-«тиграми» Юго-Восточной Азии — Южной Кореей, Гонконгом, Сингапуром, Тайванем. Если бы мы в 70-е годы попытались изменить наш потребительский рынок, то опереться на такие же ресурсы, как в Китае, мы бы не могли. Наш главный резерв был — оборонные предприятия. И раньше, когда наше государство искало резервы для расширения потребительского рынка, оно обращалось только к оборонным предприятиям. Так что у нас уже был опыт использования этой возможности для расширения потребительского рынка. И все же производство потребительских товаров в оборонном секторе нашей экономики носило довольно ублюдочный характер, поскольку ориентировалось на ресурсы второго порядка. Если бы оно было выдвинуто вперед, в авангард экономической жизни оборонного сектора, то, конечно, в рамках плановой системы нам удалось бы совершить колоссальный рывок вперед. Когда китайские экономисты говорят о проблемах своей страны, то прежде всего имеют в виду перспективы дальнейшего развития двухсекторной системы. Они совершенно правильно оценивают непреодоленные слабости госсектора. К этому их подталкивает то обстоя- тельство, что китайская экономика дошла сейчас до такого состояния, когда средние доходы занятых в частном секторе значительно превысили доходы занятых в госсекторе. Такая ситуация создает мотивы для отлива рабочей силы из госсектора и приводит к дефициту там ресурсов квалифицированного труда. В этом отношении второй сектор экономики уже стал серьезным конкурентом для первого. Как бы то ни было, двухсекторная система пока жизнеспособна, хотя и возникли некоторые критические обстоятельства, которые вынуждают искать пути повышения производительности труда в госсекторе, увеличения там заработной платы, подъема эффективности предприятий, чтобы сделать их более конкурентоспособными по отношению к частному сектору. Основную же опасность, оглядываясь на наш опыт, я вижу в ином. Мне кажется, что сама стратегия развития — именно развития — китайской экономики не совсем верна. Дело в том, что в Китае несколько догматически воспроизводят ту схему индустриализации и милитаризации экономики, которая была присуща Советскому Союзу. Другими словами, китайцы идут по пути наращивания экономической мощи, уделяя основное внимание тяжелой промышленности, современному машиностроению, созданию современной военной техники и т. п. Правда, наряду с этим большим достижением Китая, несомненно, является развитие потребительского сектора. Китайцам в какой-то степени удалось наладить обратные связи между развитием потребительского сектора и развитием всей экономики, подвести определенную материальную базу под систему соответствующих мотиваций, во всяком случае, для значительной части населения, прежде всего городского. Но если заглянуть вперед, то возникают опасения недолговечности этого результата. Дело в том, что та схема индустриализации и наращивания военного потенциала, которая была в свое время характерна для Советского Союза, не совсем приемлема для Китая. Что я имею в виду? На первый взгляд Китай идет по пути развития не только Советского Союза, но и других стран мира: он развивает тяжелую промышленность, машиностроение, электронику. Но у Китая есть своя специфика, которая связана с тем, что это страна с колоссальной численностью населения. И повышение благосостояния населения порождает высокий спрос не просто на потребительские, а прежде всего на продовольственные товары. В свою очередь, этот спрос становится несоразмерным имеющимся в сельском хозяйстве мощностям, причем не только Китая, а, может быть, и всего мира. Тут действует простой фактор, который уже отмечался в литературе. Рост доходов в Китае будет сопровождаться ростом потребления мяса, особенно свинины. Отсюда повышение спроса на зерно, так как для выкармливания свиней необходимо хотя бы грубое зерно. То же самое относится и к выкармливанию птицы. В этом отношении Китай стоит на пороге ситуации, когда увеличение доходов может обозначить предел производственных возможностей китай- ского сельского хозяйства и даже, не исключено, импорта сельскохозяйственных продуктов. Дальнейший рост потребления мяса и рыбы породит такой спрос на кормовое зерно, который способен вызвать резкое увеличение его импорта. Это приведет к повышению мировых цен на зерно, и в результате может возникнуть кризис подобный нефтяному. Такова не только моя точка зрения — ее высказывают и некоторые западные экономисты. Китай, можно сказать, стоит на пороге подобных событий, и не только он, а весь мир. В связи с этим я опять возвращаюсь к вопросу о китайской индустриализации. Казалось бы, она естественна для Китая как страны с огромным потенциалом рабочей силы, которая постоянно увеличивается по причине большой заинтересованности людей, прибывающих из села, в том, чтобы остаться в городе. В городе они получают другой статус, другие социальные гарантии, что означает переход в другое качество, другое сословие. Вследствие этого пружина социальной жизни Китая очень напряжена. Отсюда и впечатление, что Китай идет по естественному пути индустриализации, основанному на перемещении труда из сельского хозяйства в промышленность и создании большого количества рабочих мест. Естественной трудностью такого способа индустриализации, его главной проблемой является дефицит сырья, энергии, материалов, так как рабочие места очень легко создаются в обрабатывающей промышленности, причем большой удельный вес составляют низкие и средние технологии. По этой причине промышленная экспансия такого типа всегда сталкивается с проблемой дефицита сырья и энергии, что в Китае сейчас и происходит. Преодоление этого дефицита и является предметом заботы центрального и провинциальных правительств. В результате строится большое количество электростанций, развиваются энергетические отрасли, очень бурно растет черная металлургия, расширяются транспортные системы. Налицо все атрибуты классической индустриализации, во многом повторяющей наш путь. Но страна, над которой нависла продовольственная проблема такого масштаба, как в Китае, наверное, не должна была бы идти стандартным путем, проводя индустриализацию. Вероятно, здесь существенно больше внимания должно было бы уделяться сельскому хозяйству. Та же «зеленая революция» меньше затронула Китай, чем, например, Индию или Латинскую Америку, где она дала значительный эффект. Это относится и к прямым вложениям в сельское хозяйство, связанным с расширением земельных площадей, повышением надежности системы орошения и т. д. Но главное — сам тип осуществляемой в Китае технической революции. Мне кажется, для Китая нужна какая-то другая парадигма индустриализации, не совпадающая с классической, под которой я понимаю приоритетное развитие отраслей тяжелой промышленности, машиностроения, электроники и т. д., причем с сильной ориентацией на наращивание военного потенциала. Долгосрочные перспективы китайской экономики упираются именно в продовольственную проблему. Как она будет решаться? Будет ли задействован технологический, научный потенциал страны для решения этой проблемы? Не исключено, что по прошествии какого-то периода времени выяснится, что сама экономическая стратегия государства, которое играет колоссальную роль в жизни Китая, была неадекватна, что с точки зрения экономической, геополитической, а также с точки зрения безопасности следовало бы выбрать несколько иную стратегию. Китайцы могут возразить, что приняли в этом отношении определенные меры, что они проводят политику ограничения рождаемости, чем сдерживают рост населения. Эта политика проводится довольно жестко. Очень часто европейцы и вообще наблюдатели извне, когда начинают говорить о китайском тоталитаризме, ссылаются прежде всего именно на систему ограничения рождаемости. Здесь обращает на себя внимание один момент. Запад весьма часто рекомендует развивающимся странам принимать меры по ограничению рождаемости. Но, как правило, в этих странах с их не очень культурным населением образ жизни людей не предполагает самоограничения такого рода. Так что соответствующие рекомендации могут быть отнесены только к политике государства. И в случае с Китаем государство выступает мощной силой, которая способна подавить человека до такой степени, что он отказывается от традиционных представлений относительно деторождения в семье. Если посмотреть на эту ситуацию с западной точки зрения, то мы увидим некоторое противоречие. С одной стороны, Запад отстаивает демократические принципы, а с другой — поощряет систему контроля за рождаемостью, которая может быть проведена только авторитарными методами. Я утверждаю, что это абсолютно несовместимые вещи. Под действием жесткой системы административного контроля и жесткой системы общественного мнения китайцы отказываются заводить второго, третьего ребенка. Но для любого из них это личная драма. В прошлом китаец, не родивший сына, считал свою жизнь незавершенной. И сейчас в сельской местности тот, кто не имеет одного или двух сыновей, по сути дела, лишен надежной социальной гарантии на старости лет. В этом смысле ограничение рождаемости создает неравновесную в демографическом отношении систему, с большим удельным весом пожилого населения как в масштабе страны, так и для очень многих семей. Поэтому если рассматривать подобные меры в Китае, то можно увидеть, что они обладают серьезными изъянами с точки зрения интересов развития общества и его социальной стабильности, надежности. Но главное — то, что они являются малоперспективными. В каком-то смысле это продукт деятельности бюрократа, рассуждающего примерно так: у нас слишком большое население и существует проблема продовольствия, поэтому ограничим рождаемость в семье одним ребенком — и проблема снята. Между тем механическое ограничение рождаемости коренным образом продовольственную проблему не решает, а в лучшем случае только приглушает ее остроту. Решение лежит в области совершенствования технологии сельскохозяйственного производства и развития сельскохозяйственной науки, так как увеличение объема продуктов питания ведет к созданию собственной продовольственной базы. Если это удастся, то при росте численности населения на 20, 30 и даже 50 процентов ничего страшного не произойдет. Но если такая база не будет создана, то Китай очень быстро столкнется с барьерами экономического роста. В этом — существенное отличие Китая от Японии, Кореи и других стран Юго-Восточной Азии, которые решили для себя продовольственную проблему через экономический обмен, через включение в мировое хозяйство, через внешнюю торговлю. Создав экспортный потенциал промышленности, они с его помощью 2/3 или даже 4/5 своих потребностей в зерне обеспечивают за счет импорта. Япония именно так решает эту проблему. Но решение ее таким же способом в Китае невозможно, так как здесь совсем другие масштабы. Для Китая не подходит та игра, в какую сыграла Япония. В результате не исключена ситуация, когда из-за мирового продовольственного кризиса Япония уже задним числом наткнется на тот же барьер, что и Китай. Многие азиатские страны повторили путь Японии, но для Китая в целом такой эксперимент невоспроизводим. Правда, отдельные китайские провинции могут идти по этому пути. Если, к примеру, взять провинцию Гуандун, то там можно найти много общего и с Японией, и с Тайванем, и с Южной Кореей. Она уже достигла высокого уровня промышленного развития. Там производятся массовые виды товаров, пользующиеся спросом на западных рынках. Выручка от их продажи позволяет ввозить продовольствие, но масштабы импорта пока не таковы, чтобы разрушить мировой рынок зерна. Как только этот барьер будет перейден, что может произойти довольно скоро, на мировом продовольственном рынке возникнет дефицит зерна. После чего возможно начнется мировой продовольственный кризис. И начнется с Китая. Это так? Повторю, это не только мое мнение, — таким же образом уже высказывались и западные наблюдатели. Хочу лишь подчеркнуть, что наряду с Китаем и другие страны Юго-Восточной Азии сегодня не решают проблему борьбы с угрозой продовольственного кризиса, который может принять мировой масштаб. Я был в японских кооперативах, которые представляют собой своего рода социалистические островки в океане капиталистического хозяйства. Крестьяне этих кооперативов получают крупную дотацию от государства. Там нет никакой конкуренции и дифференциации доходов — когда я спросил об этом, они стали смеяться. Там все равны и, получая огромную дотацию, могут на высоком уровне культивировать сельское хозяйство. Вместе с тем удельный вес этих кооперативов в обеспечении потребностей населения не так уж велик, что свидетельствует о том, что они не являются ключом к решению продовольственного вопроса. Но Китай от решения этого вопроса не может уйти. Тем не менее он продолжает форсировать индустриализацию в ее классическом варианте — с ориентацией на военный сектор. Более равновесная ситуация, если смотреть на перспективу развития, наблюдается в Индии, так как там, с одной стороны, имеются очень большие сдвиги в сельском хозяйстве, а с другой — гораздо меньше темпы роста. Соотношение между развитием сельского хозяйства и темпами роста в Индии совсем иное, чем в Китае. В Китае же ситуация уже перестает быть равновесной из-за поддержания высоких темпов индустриализации в ее традиционном варианте. В нашей экономике перед началом реформ существовали серьезные проблемы структурного неравновесия. В Китае тоже есть проблемы структурного плана, которые нужно решать уже сейчас, чтобы реформировать экономику на достаточно здоровой, безопасной основе. К этому и сводилась моя полемика с китайскими экономистами. Я говорил им о том, что исходя из нашего опыта становится для меня все более очевидным: в свое время мы должны были осуществить, но не осуществили такую реструктуризацию экономики, которая позволила бы создать материальную базу, адекватную потребностям реформы. Государство могло это сделать своими силами. Главным национальным приоритетом Китая должно стать, с моей точки зрения, реформирование, реструктуризация и модернизация сельского хозяйства, а также производства морепродуктов на основе промышленных технологий. Здесь необходимо в первую очередь создание мощных НИОКРовских заделов, адекватных по своей интеллектуальной силе масштабу возникающих проблем. Мне представляется, что в экономике Китая есть свои структурные проблемы, в перспективе не менее сложные, чем у нас. Мне даже кажется, что наши структурные проблемы не были такими грандиозными, как те, которые стоят перед Китаем. Поэтому китайское правительство может за свой догматизм, за предпочтение военно-политических приоритетов заплатить весьма тяжелую цену. Я имею в виду и падение темпов экономического роста, и значительное повышение цен на продовольственные товары, и снижение доступности для массового потребителя многих продуктов питания, и резкий рост дифференциации доходов; в лучшем случае существенно усилится поляризация экономики. Определенная поляризация наблюдается в Китае уже сегодня: существует контраст между отсталым сельским хозяйством, особенно в центральных, западных районах, и передовой промышленностью в прибрежных районах, между индустриальным ядром китайской экономики и тем «раствором», в которое оно погружено. Этот контраст может еще значительно возрасти. Но гораздо серьезнее другое: если решение структурных проблем будет отложено и заделов окажется недостаточно, то начнется торможение всего процесса экономического роста, что, в свою очередь, приведет к сдерживанию любых социальных преобразований, общественных изменений и прочее. В этом отношении имеется определенное сходство между нашими двумя странами. Оно состоит в том, что государство, взявшее на себя функцию управления хозяйством, действует не в соответствии с объективными потребностями страны, а в соответствии с интересами определенных элитных групп, определенных ведомств, которые и поддерживают инерцию осуществляемой сегодня политики. Я думаю, что неоправданно низкий приоритет сельского хозяйства в Китае — результат влияния сложившейся системы групповых и ведомственных интересов, ставших государственными, как и у нас. Сходство заключается прежде всего в этом. Сами же структурные проблемы там и здесь совершенно разные. Но очевидно, что инерция, о которой я говорю,— это не просто инерция мышления, экономического сознания. Она порождена системой приоритетов, закрепляемых иерархией властных структур. И мне кажется, что китайцы не так уж недопонимают это. Но, как всегда в таких случаях, доминирует влияние крупных ведомств и определенных групп лиц, представленных в структурах политической власти.
(Окончание в следующем номере.)
