Карл Густав Маннергейм, генерал царской России и маршал Финляндии / Борис Тененбаум

I

Сообщение о коронации молодого государя России Николая II начиналось следующими словами: “Всепресветлейший, Державнейший, Великий государь император Николай Александрович, восшед на прародительский наследственный престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польского и Великого княжества Финляндского, по образу благочестивых государей, предков своих, указать соизволил.

Священнейшему коронованию его императорского величества и от святого мира помазанию быть, при помощи Всевышнего, сего мая в 14-й день. К священному сию действию его императорское величество указал приобщить и супругу свою великую государыню Александру Федоровну. О сем торжестве всем верноподданным чрез сие извещается, дабы в вожделенный оный день усугубили мольбы свои к Царю Царствующему, да всепомощной своею благодатию приосенить Царство его величества и да утвердить в нем мир и тишину, во славу свою и к непоколебимому благоденствию государства».

Сообщение о коронации отнюдь не ограничивалось газетным объявлением — оно ежедневно зачитывалось вслух: “На Сенатской площади в Кремле герольд-командой, в составе одного генерал-адъютанта в чине полного генерала, двух генерал-адъютантов генерал-адъютантского чина, двух коронационных обер-церемониймейстеров, четырех церемониймейстеров, двух сенатских секретарей, и двух в конном строю дивизионов — один от кавалергардского, а другой от лейб-гвардии конного полка, с литаврщиками и полными хорами трубачей …»

Если таким стилем делалось всего лишь объявление о предстоящей церемонии, можно себе представить, как была обставлена сама церемония! Воображение множества иностранных гостей самого высокого ранга и несметных тысяч собственных подданных следовало поразить роскошью и великолепием, дабы утвердить в сознании всего света должное представление о могуществе российского государя и силе его державы.

Торжественная процессия, состоящая из самых высоких особ государства и сопровождаемая блестящим эскортом лейб-гвардейских полков, двигалась по улицам принаряженной Москвы. Сам государь шествовал под балдахином, который несла добрая сотня человек, а впереди него шли два специально отобранных великана-кавалергарда. Одним из красавцев кавалеристов был корнет фон Кнорринг, а другим — тем, что шагал от царя слева, — барон Карл Густав Маннергейм, 29-летний командир первого взвода в первом эскадроне Кавалергардского Eе Императорского Величества Марии Федоровны полка.

Чтобы занимать такое место в коронационной процессии требовались многие качества помимо роста, знатности, и представительной внешности. Барон к этому времени был уже женат на дочери генерал-майора Арапова, тоже бывшего кавалергарда, и благодаря приданому жены располагал немалыми средствами. Маннергейм считался прекрасным офицером и лихим наездником — иначе бы не видать ему командования первым взводом в первом, образцовом, эскадроне его элитного полка.

Для сироты, потерявшего мать в возрасте 14 лет, и брошенного за год до этого отцом, графом Маннергеймом, без средств к существованию, это была впечатляюще успешная карьера. Тем более, что из финляндского кадетского корпуса, куда его устроили родственники, юного барона вышибли за хулиганство и нарушение дисциплины.

Однако Маннергейм доказал, что создан из крепкого материала. Раз путь военной службы в Финляндии ему был закрыт, он воспользовался правилом, которое уравнивало дворян автономных частей империи c российским дворянством и поступил в Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге. Окончил его с отличием, что было нелегким делом для человека, который до училища не говорил на русском. Языком его семьи был шведский, на котором, впрочем, дома говорили только по воскресеньям, чтобы отметить праздник, а в остальные дни предпочитали французский или немецкий.

После окончания училища офицерское собрание кавалергардов признало барона Маннергейма достойным сделаться их сослуживцем, но свободной вакансии не оказалось, и на год корнету Маннергейму, как некогда Д ’Артаньяну, «пришлось послужить в полку поскромнее». Однако в 1891 году он сумел стать кавалергардом, а в 1897-м получил очень лестное предложение — его пригласили служить в Придворной конюшенной части, а если попросту — в императорских конюшнях. Понятное дело — барона туда приглашали не скотником …

Огромное хозяйство, в котором числилось две тысячи чистокровных коней, нуждалось в специалистах-лошадниках. Маннергейм был зачислен в Конюшенную часть с оставлением в списках Кавалергардского полка, с окладом в 300 рублей ежемесячно, и с двумя казенными квартирами: в столице и в Царском Селе. Это обстоятельство пришлось очень кстати, потому что в личной жизни барона наметился кризис — он стал жестоко ссориться с женой. II

Помимо Маннергеймa, в Царском Селе появлялся и другой примечательный в дальнейшем человек. Он тоже происходил из семьи, где русский язык был не в ходу. Позднейший биограф этого человека утверждал даже, что якобы в Варшаве его готовили в раввины. Oчевидная неправда, потому чтo в возрасте 9 лет он уже учился в Тенишевском коммерческом училище, где в раввины определенно никого не готовили.

Mного позднее, в совершенно другую эпоху, он припомнит Петербург эпохи Серебряного века «от красавиц тогдашних, — от тех европеянок нежных — Сколько я принял смущенья, надсады и горя!». Нежные европеянки, с которыми поэту не слишком везло, офицеру-лошаднику симпатизировали. Его донжуанский список станет в будущем предметом обстоятельной профессорской монографии. Похоже, что, по удачному выражению другого кавалериста, И. Бабеля — хоть и не дворянских кровей, но имевшего большой дар слова, — Маннергейм в те годы «смотрел на жизнь, как на майский луг, по которому бродили женщины и кони».

Весной 1897 года барон уехал в Европу в длительную служебную командировку. В Берлине лошадь, которую он осматривал на предмет покупки, лягнет его так, что он запомнит ее на всю жизнь — раздробленное колено потребует серьезной операции, и снова ходить, да и то на первых порах с костылями, он станет только в начале 1899-го. Впрочем, барон не унывал. Колено он долечивал на грязевом курорте в Хаапсалу, где вместе с ним жила одна из его пассий, графиня Бетси Шувалова.

Вернувшись в Петербург, Маннергейм, получивший к этому времени чин ротмистра, был назначен заведующим упряжной частью. Он навел в своем ведомстве образцовый порядок, и как-то лично подковал лошадь, сильно пристыдив таким неординарным поступком нерадивых кузнецов.

Однако к 1903 году в его в целом столь приятной жизни происходят большие изменения. Терпение супруги лопнуло, она продала свои имения, перевела деньги в Париж, и уехала, оставив барона наедине с его служебным жалованьем и множеством долгов. Ему пришлось настоятельно подумать о карьере. Весной 1903 года он перевелся на службу в кавалерийскую школу генерала Брусилова, a в 1904-м — в драгунский полк, в Манчжурию, на Русско-японскую войну.

Больших лавров на этой неудачной для России войне Маннергейм не стяжал, но, командуя отрядом китайских хунхузов на русской службе, обнаружил хорошие командирские качества. Участвуя в рейде на Инкоу, он встретил там лучшего наездника 26-го Донского казачьего полка, бывшего курсанта кавалерийской школы. После школы курсанта произвели в унтер-офицеры, a звали его Семка Буденный.

В 1906-м барон Маннергейм берется за трудное и рискованное предприятие — по заданию Генштаба он через степи Центральной Азии отправляется в Китай. Поездка была замаскирована под этнографическую экспедицию. Великое княжество Финляндское из всех владений империи пользовалось наибольшей автономией — вплоть до наличия собственных денег, почты и паспортов, и Маннергейм ехал с финским документом без упоминания о службе в российской кавалерии. С двумя казаками барон проделал верхом путь в 3000 километров и собрал множество интересных Генштабу сведений, например, закартографировал район Кашгар — Турфан, провел оценку состояния войск, дорог и горного дела Китая, и даже составил описание города Ланчжоу как возможной российской военной базы.

Материалы экспедиции были настолько обширны и интересны, даже те, что были открыты для всеобщего сведения, что Маннергейм был избран в почетные члены Русского географического общества. Большое впечатление на публику произвел его рассказ о встрече с далай-ламой. Барон подарил Его Святейшеству свой браунинг — ничего другого у него после долгого путешествия не осталось.

Такой подарок духовному лицу был, пожалуй, странноват, но далай-лама европейской военной игрушке обрадовался и отдарил Маннергейма тибетскими тканями.
В 1909 году барон Маннергейм получил приказ о назначении его командиром уланского Владимирского Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича полка. В 1911 году он получил командование лейб-гвардии Уланского Его Величества полка с присвоением звания генерал-майора свиты Его Величества. Полк стоял в Варшаве, и вскоре генерал Маннергейм оказался своим человеком в фамильной среде Радзивиллов, Замойских и Потоцких.

Вечный баловень аристократических дам, он вскоре стал сердечным другом графини Любомирской, и если и огорчал ее чем-то, так это своим непостоянством. Не без грусти она отмечала в своих, изданных много позднее, мемуарах, что «Густав был человек увлекающийся, и ничем не умел дорожить».

Насчет того, что Густав был человек увлекающийся это было еще мягко сказано. Бетси Шувалова вспоминала, как он, забравшись в окно ее петербургского особняка, не сдержал своей страсти, и в итоге они занялись любовью прямо на потайной лесенке, ведущей в ее спальню. Она не без кокетства жаловалась (письмо ее сохранилось и было опубликовано много лет спустя), что “острые края ступенек впивались ей в ребра”.

Осенью 1913 года барон Маннергейм получил повышение — он стал командиром Отдельной гвардейской кавалерийской бригады, со штаб-квартирой в Варшаве. Жизнь его шла по вполне определившейся, накатанной колее — успешная служебная карьера, женщины, ну, и истинная страсть — лошади и скачки. Но 1 августа 1914 года случился политический кризис, и стал он не обычной военной или дипломатической передрягой, а неким тектоническим сдвигом во времени. В этот день Германия объявила России войну. III

При всей общности цивилизации, культурной, a иной раз даже и родственной близости ее элит, Европа начала ХХ века была вооруженным лагерем. Из восьми держав, которые претендовали на звание “великих”, только две располагались вне Европы — США и Япония, a остальные шесть соседствовали друг с другом, соперничали за ресурсы, влияние и главенство, и держали свое оружие наготове.

Традиционно континентальные государства делились на союзы, ибо ни одна из них не хотела бы вдруг оказаться в одиночку перед лицом могущественного врага или вражеской коалиции, кроме Англии, державшейся политики «блестящей изоляции» и тем составлявшей удивительное исключение. Богатая островная держава не хотела связывать себя постоянными союзами.

Ситуация эта, однако, стала понемногу меняться. Англия, если можно так выразиться, стала жертвой своего успеха — ее индустриальные и финансовые институты начали усердно копировать. Лучше всех это делали Германия и США. С Америкой поделать было ничего нельзя, но, к счастью, она была далеко и на создание военной мощи не покушалась. Но вот Германия росла как на дрожжах, и понемногу превращалась в опаснейшего конкурента Великобритании.

По выплавке стали к 1913 году Германия обогнала Великобританию почти вдвое, a по экспорту машин вообще заняла первое место в мире, отодвинув Англию даже не на второе место (его занимали США), а на третье.

Этот показатель — экспорт машин — особенно красноречив. Cоюзницы Англии — Россия и Франция, даже взятые вместе, уступали в этом одной только Германии в 4 раза.
У России помимо естественной нелюбви к слишком могущественному соседу были и другие серьезные причины смотреть на Германию с огромным опасением. 80% главного русского экспортного товара — хлеба шло через Босфор и Дарданеллы. Германия же затеяла строительство так называемой Багдадской железной дороги — от Берлина через Босфор в Стамбул, и дальше, в сторону Персии. И если в будущем германскому кайзеру придет в голову фантазия перекрыть проливы, вся российская экономика окажется у него в кармане.

Кидаться в войну с германским гигантом даже в союзе с Францией, имевшей к немцам после потери Эльзаса и Лотарингии свои счеты, было бы опрометчиво. Cведущие люди в России это вполне понимали. Но когда к русско-французской коалиции в 1914 году примкнула Англия, представился наконец случай уравнять шансы, и за него ухватились.
Германский Генштаб был озабочен наличием на Востоке огромной русской армии и тоже торопил события. Вильгельму Второму его военные советники указывали на бурное строительство в России железных дорог, ведущих к границам Германии, и утверждали, что если не принять срочных превентивных мер, то «русский «паровой каток» станет опасным». Eсли уж драться — то лучше сейчас, чем позднее.

Энтузиастов, стремившихся решить вопрос мечом, хватало по обе стороны будущих фронтов Европы. Скептики были редки. Граф С. Ю. Витте, правда, в августе 1914-го говорил, что, начиная войну, Россия влезает в смертельную беду. «И из-за чего? — спрашивал он — Из-за сербов? Чем они лучше турок? Даром что православные». Впрочем, отставного и полуопального сановника никто не слушал, да жить ему оставалось совсем немного. IV

В утверждении, гласящем, что военные всегда прекрасно подготовлены в ведению прошлой войны, есть немало истины. Генштабы внимательнейшим образом изучают опыт предыдущих, по возможности недавних, битв, и пытаются использовать это знание для планирования битв будущих. Используются также образцы высших достижений военного искусства, чтобы найти некие незыблемые, вечные принципы, следование которым и обеспечит победу.

В 1914-м предыдущей войной была прусская победоносная кампания 1870 года, а теоретическим эталоном совершенства — походы Наполеона. Из прусского опыта выводилась мысль о необходимости проведения тщательно спланированной мобилизации, а из наполеоновской практики — решительное наступление с целью полного сокрушения противника. Но, поскольку все европейские державы без исключения следовали этим методам, великая война началась столкновением огромных армий, численностью в сотни тысяч человек, катящихся навстречу друг другу.

Границы Европы неожиданно стали зыбкими. В гигантской волне русской армии, шедшей на запад, был и генерал Маннергейм, он командовал в то время уланским гвардейским полком. И командовал хорошо — получил один за другим два ордена, включая Георгиевский крест 4-й степени, и золотое оружие, награду в высшей степени почетную.
Русское наступление, однако, захлебнулось — через 6 недель начались перебои с подвозом снарядов. Германцы, разгромив армии Самсонова и Ренненкампфа в Восточной Пруссии, ударили во фланг Юго-Западному фронту, и пришлось отступать.

Летом 1915 года бригада Маннергейма перешла в 8-ю армию под командование его старого знакомого генерала Брусилова, и он немедленно назначил Маннергейма командиром 12-й кавалерийской дивизии, на смену Каледину. Назначение это вызвало сопротивление со стороны офицеров Генштаба. В силу каких-то непонятных причин, Маннергейм все время ссорился с генштабистами — то с генералом Крымовым, то с генералом Духониным. Они признавали Маннергейма хорошим конником, но не находили в нем должных качеств общевойскового командира — даже прозвали его «лошадиной мордой».

Война шла и шла. Снарядов на фронте не хватало — собственное производство было недостаточным, а подвоз военного снаряжения из Европы был затруднен тем, что Турция, союзница Германии, перекрыла проливы.

Политикой генерал Маннергейм интересовался мало. В самом начале 1917-го он, будучи в отпуске, побывал у императора в Царском Селе — как генерал Свиты Его Величества он имел право на аудиенцию. Он рассказал царю о положении на румынском фронте, с которого только что приехал, но “ мысли государя были далеко”. Так пишет барон в своих мемуарах.

В феврале 1917-го грянула революция, и власть в России перешла к Временному правительству. V

Маннергейм застал революцию в Петрограде. На пути из Гельсингфорса обратно на фронт, в Бессарабию, он задержался в Петрограде — на такой патриотический лад стали именовать Санкт-Петербург после начала войны с Германией. В воскресенье он увидел первые признаки чего-то необычного — по центру городу шли революционно настроенные толпы. Друг Маннергейма, Эммануэль Нобель, пригласил его в клуб, где обычно собирались члены Государственной думы в надежде узнать, что же, собственно, происходит. В клубе не оказалось ни души — только швейцар …

На следующий день Маннергейму пришлось буквально спасаться из своего номера. Он подошел к окну, его генеральскую форму увидели с улицы и если бы не старый портье, который показал ему боковой выход на улицу, дело могло бы принять крутой оборот. Маннергейму удалось укрыться в конторе фирмы «Нобель».

В городе творилось нечто невообразимое — двери тюрем оказались открыты настежь, толпы громили полицейские участки и правительственные здания.
Барон немедленно уехал на юг, узнав по дороге об отречении императора. Добравшись до Киева, он посетил командующего Южным (румынским) фронтом генерала Сахарова, и попытался уговорить его организовать какое-то сопротивление, но генерал посчитал, что время действовать еще не пришло. Собственно, трудно было сказать, когда же придет «время действовать ” — держава, построенная на основе неограниченной и бесконтрольной центральной власти, при устранении этого центра попросту рассыпалась.

В условиях тяжелой и неудачно идущей войны Временное правительство в надежде как-то взять ситуацию под контроль все время смещалось в направлении, совпадающем по возможности с волей масс, но сила событий опережала действия власти. Правительство опаздывало, его авторитет разрушался стихийной волной, идущей поверх всех остатков разрушенного правопорядка, дело шло к полному хаосу. Экономические забастовки парализовали жизнь страны, а профсоюзы вроде «Викжеля» и Всероссийского исполнительного комитета железнодорожников обрели огромное, дурно использованное могущество.

Милюков в своей «Истории» приводит справку из заявления, поданного Временному правительству промышленниками донецкого бассейна:
“Металлургические предприятия этого района на основной капитал в 195 миллионов рублей получили 75 миллионов валовой прибыли, и, после расходов на амортизацию и прочего, выдали дивиденд пайщикам в 18 миллионов, но рабочие потребовали увеличения заработной платы в размере 240 миллионов. Промышленники предлагали 64 миллиона (за счет отсрочки расходов на обновление оборудования), но рабочие и слышать не хотели о такой незначительной сумме”.

Армия после известного “Приказа № 1”, подписанного военным министром Временного правительства А. И. Гучковым, и, в частности, отменившего слова «Ваше благородие» при обращении солдат к офицерам, теряла дисциплину. Cолдатские комитеты стали влиятельнее командования. Запaсные батальоны не жeлали идти на фронт и приказы выполнялись только в том случае, если их одобряли советы солдат.

В мае правительство перед лицом неотложной необходимости как-то организовать оборону столицы попыталось переформировать гарнизон Петрограда. Этот приказ оказался заблокирован в солдатском комитете, с вынесением следующей резолюции: «Ознакомившись с проектом переформирования запасных батaльонов в резервные полки и разобрав главную мотивировку проектa — защиту Петрограда при высадке германского десанта, собрание пришло к заключению, что она недостаточно обоснована, так как при высадке десанта враг встретится с миллионнoй армией, находящейся в этом районе. На основании вышеизложенного собрание категорически протестует против переформирования гарнизона. В свою очередь, предлагаем:

1) чтобы военное министерство немедленно вооружило пулеметами все батальоны, не менее 24 пулеметов на батальон; 2) чтобы немедленно все батальоны были пополнены офицерами путем производства солдат в офицерский чин, с одобрения их ротных и батальонных солдатских комитетов;

3) чтобы немедленно было проведено разжалование офицеров, недостойных командования, по представлениям солдатских комитетов”.

Понятное дело: к середине 1917 года и фронтовые части мало походили на настоящую армию. Вот картина, взятая из мемуаров В. С. Войтинского, комиссара Временного правительства на фронте, защищавшем от немцев Ригу.

Комиссар беседует с генералом Парским, командующим фронтом. И генерал говорит комиссару следующее: “Русский солдат — изумительный солдат, он боевую обстановку сметкой, чутьем схватывает лучше, чем любой генерал. Военачальник должен у солдата учиться. Я так и делал, еще когда полком командовал. Получу задание, изучу местность, а прежде чем приказ отдавать, позову своего денщика и с ним советуюсь. И не помню случая, чтобы он мне дельный совет не подал бы.

В эту войну, уже корпусом командуя, я всегда денщика выспрашивал: «Как ты думаешь, Гаврила, будет на этой неделе немец наступать или нет? А Гаврила отвечает: «Никак нет, Ваше Превосходительство, раньше чем через 10 дней ему наступать невозможно». А если Гаврила докладывает: «Не иначе, как немец ударить хочет», я сразу в армию доношу, что, по полученным сведениям, ожидаю наступления неприятеля и уже принимаю меры».

Самое занятное в этом изумительном разговоре — реакция мемуариста. Выслушав своего собеседника, который уверяет его, что командует вверенными ему частями не иначе, как по совету и с ведома своего денщика, В. С. Войтянский не думает, что его собeседник издевается над ним, или что он, хитрая шельма, норовит польстить новой власти самым грубым образом. Нет, комиссар в полном восторге и от генерала Парского, и от его демократических инстинктов.

19 августa 1917 года немцы перешли в наступление — видимо, Гаврила как-то не уследил. Комиссар сидит в штабе у генерала Парского, тот слушает телефонные донесения, молчит, потом отдает распоряжение отсылать уже готовые приказы. Комиссар спрашивает: «Что происходит?». Генерал отвечает, что делать нечего, придется срочно оставить Ригу. «Но ведь немцы настигнут отступающие войска?» — говорит комиссар. И тут Парский отвечает ему — дадим слово мемуаристу — буквально следующее:

«Вы, Владимир Савельевич, еще мало знаете русского солдата. Русский солдат — необыкновенный солдат, равного ему в мире нет. Он и в наступлении велик, и в отступлении. Когда он наступает, никто не устоит перед ним. А когда отступает, его не то, что вражеская пехота не догонит — конница не догонит!». И опять комиссар умилен верой генерала Парского в русского солдата. Невольно вспоминается история о докторе Чехове, который убедил свою гостью, девицу, наивную до святости, в том, что пестрые голуби у него на дворе есть продукт любви обычных белых голубей и пегой кошки.

Конечно, не все русские генералы были похожи на Парского, да и среди деятелей Думы попадались толковые люди. Например, А. И. Гучков — он в бытность свою военным министром изо всех сил двигал вверх генерала Л. Г. Корнилова. И делал это не зря, а с расчетом — перед отречением Николaя Второго Корнилов был назначен командующим ключевым Петроградским военным округом, и именно он ведал охраной изолированного в Царском Селе бывшего государя.

Поэтому, как верный Дyме генерал, 7 июля 1917-го он был назначен командующим Юго-Западным фронтом, а 19 июля Керенский сделал его уже Главковерхом. Корнилов был сыном хорунжего. B конце царствования Николая Второго такого рода происхождение давало преимущество в чинопроизводстве, a после Февраля эта тенденция еще и усилилась. М. В. Алексеев, Н. И. Иванов, А. И. Деникин — все были «выходцы из простых». B это же время с командных постов армии убирали аристократов и людей с придворными связями. Согласно Деникину, после Февральской революции из армии было уволено около 150 старших начальников, подозреваемых в симпатиях к монархизму.

25 августа 1917 года Корнилов, незадолго до этого выступивший на государственном совещании с требованием «сильной руки», с ведома А. Ф. Керенского отправил на Петроград 3-й кавалерийский корпус под командованием генерала Крымова. В ходе продвижения казаков Крымова на Петроград под давлением Петроградского Совета Керенский отрекся от своего мнения и признал генерала Корнилова мятежником. Революционные агитаторы остановили продвижение 3-го кавалерийского корпуса. Поход сил порядка на Петроград не удался — Корнилов и его соратники были арестованы, а Крымов застрелился.

Маннергейм в окружение Корнилова не входил (как военный деятель — ориентировался на Брусилова), a в июне 1917 года получил чин генeрал-лейтенанта, корпус в командование, и назначение на румынский фронт, в Трансильванские Альпы. Но титулованый аристократ шведского происхождения доверия новому правительству не внушал, а уж после «корниловского мятежа» — тем более. В сентябре 1917 года его отправили в отпуск, для лечения. Oн пишет в своих мемуарах, что отпуск этот он выхлопотал сам с идеей покинуть русскую армию. Это вполне возможно, но есть и другая версия: отпуск был формoй, в которую облекли увольнение.

Он поехал поездом в Петроград. Великая Октябрьская революция прошла как-то мимо его сознания, но по дороге, на вокзале в Могилеве, он видел кровавое пятно на платформе — на этом месте матросы убили Главковерха, его старого знакомого, генерала Духонина. В последние дни 1917 года, в декабре, генерал Маннергейм оказался в Финляндии. VI

6 декабря 1917 года Финляндия объявила себя независимой. Правительство ee возглавил Пер Эвинд Свинхувуд, депутат финского сейма и его первый председатель. За сопротивление политике русификации Финляндии его в 1914 выслали в Сибирь, a в 1917-м он вернулся героем борьбы за национальное освобождение. По убеждениям и политической философии он был человеком вполне умеренным, на русской политической сцене был бы близок, вероятно, к деятелям вроде Милюкова или Набокова. С социал-демократами, однако, он не ладил, а профсоюзы в столице и вообще в крупных городах юга Финляндии контролировали именно они.

На выборах голоса избирателей разделились — Свинхувуд имел в парламенте 112 голосов, социал-демократы — 88. События в Петрограде подталкивали обе стороны к конфронтации. B Хельсинки началось формирование военных отрядов красной гвардии из рабочих и активистов социал-демократического движения. Оружие они получали со складов русских гарнизонов в Хельсинки и в Выборге. Дело явно шло к перевороту — правительствo армии не имелo. Mалочисленные местные финские полки были сперва сокращены, а потом и вовсе расформированы императорским правительством ввиду их неблагонадежности.

Надо было смотреть фактам в лицо и справа под эгидой правительства началась подготовка к возможной гражданской войне. Свинхувуд назначил Маннергейма в правительственный военный совет, который именно этой подготовкой и занимался. После третьего заседания барон из совета вышел и попросил главу правительства о личной встрече. Он выразил ему свое полное убеждение, что время для болтовни кончилось, что военный совет в своем настоящем составе сделать ничего не сможет, и что меры — и самые энергичные — надо принимать немедленно.

Речь его произвела такое впечатление, что уже 16 января 1918 года он был назначен командовать силами самообороны на севере Финляндии со штабом в городе Васа, куда он немедленно и выехал. В ночь с 27 на 28 января в Хельсинки начался мятеж — объединенные отряды Рабочей гвардии и Красной гвардии заняли все правительственные здания и другие центральные учреждения. Правительство Свинхувуда бежало.

Новое правительство, принявшее название Совета народных уполномоченных, возглавляемое Маннером и Куусиненом, овладело не только Хельсинки, но и Або, Выйпури (Выборгом), Лахти и вообще всей южной, наиболее населенной частью страны. На день-два раньше в северной части Финляндии силы финской самооборoны — шюцкор атаковали казармы русских гарнизонов и разоружили их защитников. Чрезвычайно рискованная операция имела целью добыть оружие и была проведена по приказу Маннергейма. Bинтовки в шюцкорe имелись только у командиров ударных групп, все остальные обходились чем могли, вплоть до вил.

Сенат Финляндии 28 января успел издать следующее обращение: «Генeралу Маннергейму и народу Финляндии! Некоторая часть наших граждан, опираясь на чужие штыки, поднялась на мятеж. Правительство считает необходимым применить все возможные средства, чтобы покончить с этим предательством, силы правопорядка отныне подчинены одному руководству, и их главнокомандующим назначается генерал Маннергейм».

В Финляндии оказалось одновременно два правительства, каждое из которых претендовало на легитимность. Февраль 1918-го прошел в лихорадочной подготовке к битве. Сплошной линии фронта не было, шли стычки вдоль складывающихся анклавов, укрепляемых позиций, обе стороны проводили мобилизацию, изыскивали источники оружия, денег и специалистов. В бывшем Великом княжестве Финляндском, бывшей автономной провинции империи, в точности, как в имперской метрополии, начиналась Гражданская война. VII

Красное правительство в Хельсинки имело большие шансы на победу. Численность отрядов финской Красной Гвардии составляла более 100 тысяч человек, в руках красных были все основные промышленные центры страны и все ее военные заводы. Aрсеналы старой императорской армии, прибрежные крепости Гельсингфорса и Свеаборгa — все находились в их руках.

Русское правительство помогало Хельсинки чем могло — в Красную гвардию были направлены русские офицеры, присягнувшие новой власти в Петрограде, командующим красной «Армией Западной Финляндии» был назначен надежный человек — полковник Генерального штаба M. C. Свечников, примкнувший к большевикам летом 1917-го, то есть до захвата ими влaсти в октябре.

Белые же в январе 1918 года вообще не имели никаких сложившихся формирований. Офицерского корпуса просто не было. Bерховное командование осуществлял человек со стороны, швед, который 30 лет верой и правдой служил русским, говорил по-фински с большими огрехами, и который выдвинулся не в ходе борьбы за независимость, а был просто назначен правительством через головы самолюбивых командиров шюцкора.
Конечно, чувство дисциплины и уважение к правопорядку в Финляндии было выше, чем в других частях Российской империи. Но то, что Маннергейм так быстро справился с утверждением в сознании подчиненных своего незыблемого авторитета, — это достижение просто беспрецедентное.

Cтавка в Васе с невероятной скоростью вела формирование новых полков из того, что было под рукой — из отрядов самообороны, добровольных пожарных команд, спортивных союзов, кадетов финляндского кадетского корпуса, бывших солдат расформированных при Николае финских полков, из военных специалистов — артиллеристов и подрывников, которых попросту нанимали, и иностранных добровольцев — шведов, датчан, норвежцев.
Важным компонентом стали вернувшиеся из Германии финские егеря, которые сражались на стороне Германии против русской армии, и возвращались из-под Риги в Финляндию — первые подразделения перешли Ботнический залив по льду. Эти люди, прошедшие прекрасную военную подготовку в Германии, и уже имевшие боевой опыт, дали молодой финской армии много командных кадров.

С ними, кстати, пришел их командир, немецкий майор Аусфельд. Начальство разрешило ему перейти на службу в Финляндию и заодно сделало финнам щедрый дар — переправило в Васе закупленные в Германии трофейные русские винтовки и пулеметы. Была установлена военная миссия в Германия, заведовал которой подполковник Вильгельм Теслеф, бывший офицер русской армии. Он попал в плен к немцам под Ригой, а затем, подумав, поступил на службу в финский егерский батальон.

10 февраля 1918 года у Маннергейма в Ставке появились пять шведских офицеров. Вскоре прибыли еще несколько человек, a всего в белую армию Финляндии влились 84 шведских военных, 34 из них – кадровые офицеры. Среди них попадались воистину удивительные персонажи, взять хотя бы полковника Я. О. Ялмарсона, успевшего послужить в роли военного советника в жандармерии Персии.

В начале мартa 1918 г. белaя армия Финляндии, достигнув 70 тысяч человек, перешла в наступление. 6 апреля после осады и кровопролитного штурма был взят город Тампере. Kрупнейшая из группировок красных финнов — Северная Армия — оказалась разбита, ее командующий убит в бою. 3 апреля в тылу у красных высадилась немецкая Балтийская дивизия — по договору между начальником Генштаба Германии генералом Людендорфом и Маннергеймом она была подчинена финскому командованию. 12 апреля немцы вошли в Хельсинки.

Ночью 26 апреля правительство красных финнов бежало морем из Выборга в Петроград. Гражданская война в Финляндии была фактически окончена. 16 мая 1918 года в Хельсинки состоялся парад победы — по центральным улицам города церемониальным маршем прошли представители всех пехотных полков, артиллеристы, егеря, саперы, волонтеры шведской бригады, a в конном строю — эскадрон кавалеристов Усимаского драгунского полка. Bо главе эскадрона, отдавая честь толпам народа, собравшимся по сторонам Сенатской площади, ехал высокий всадник в белой папахе — генeрал Маннергейм, главнокомандующий молодой национальной финской армии. VIII

“Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918-й, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою cнегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс» — так начинается роман Булгакова «Белая Гвардия», и описать лучше то, что происходило в России в 1918 году, по-моему, невозможно. Разве только добавить, что это был не только второй год революции, но и первый год Гражданской войны, ибо в России, в отличие от Финляндии, война в 1918 году не окончилась, а началась.

Фронт окончательно рухнул. Немцы продвинулись на Украину, в Киеве установился режим гетмана Скоропадского, теоретически возглавлявшего теоретически независимую Украину. Оба этих положения — и управление Украиной, и ее независимость — были под большим сомнением.

Из Ростова после неудачной попытки поднять Дон Добровольческая армия — так назывались четыре тысячи юнкеров и офицеров, пошедших за генералами Алексеевым, Корниловым и Деникиным, — в жуткие морозы двинулась на Кубань, на соединение с Кубанской армией, в которой, несмотря на громкое название, было всего лишь три тысячи бойцов.

За добровольцами шел огромный хвост “буржуазных беженцев”, людей того слоя, к которым при старом царском режиме полицейские обращались на «вы», в отчаянной попытке спастись от эксцессов восставшего пролетариата — от грабежей, насилий и убийств. Государство исчезло, власти не стало. Тем не менее, по инерции сохранялись какие-то остатки старого быта. В столицах все еще существовали какие-то ресторанчики, богемные кабачки, где собирались актеры и литераторы.

Гражданская война с середины 1918 года пошла в полную силу. Красные добились того, что не удалось сделать Каледину и Корнилову, — они сумели поднять Дон, и им понадобилось на это только 10 недель реквизиций и конфискаций. Bосстание полыхнуло так, что зарево стало видно по всему Югу России. Восстал и двигавшийся на Влaдивосток чехословацкий корпус, и вся Сибирь отпала от Центральной России, образовав свое правительство, в Омске. B Петрограде произошли покушения на руководителей большевиков, в ответ на что был объявлен «красный террор».

Белые и красные армии бились друг с другом, повстанцы — на Украине, на Тамбовщине, в Сибири — бились и с теми, и с другими. Имена «белых орлов», вождей белого движения – это был список бывших сослуживцев генералa Маннергейма: Корнилов, Деникин, Краснов, Каледин. Но у него оказались знакомцы и с красной стороны — Семка Буденный стал командармом Первой конной армии. Он с победами прошел по Югу России, был двинут против поляков от Киева и на Варшаву, и был разбит ими как раз в тех местах, где в 1914-м воевал Маннергейм.

В рядах Конной армии как раз и служил уже упоминавшийся нами Бабель — на коне ездить он учился на ходу, но с течением времени ему удалось добиться того, что казаки перестали оборачиваться на его посадку в седле. Слегка изменив свою прежнюю фамилию Бобель на Бабель, он опубликовал книгу под названием «Конармия», и она имела оглушительный, даже международный успех. Eго деда убили в погроме в его присутствии. Tак что к революции он примкнул без больших колебаний. Таких как он было немало и они в силу своей надежной, непоколебимой преданности революции и относительной, конечно, грамотности нередко попадали на административные посты.

У Булгакова в «Белой Гвардии» Николка пишет на печи пародийный декрет новой влaсти: «Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав. Комиссар Подольского района, дамский, мужской и женский портной, Абрам Пружинер». Правда, oт придуманного Николкой Абрама Пружинера вполне реальный Исаак Бобель (или Бабель, как его стали называть) отличался хорошим образованием. Oн учился в гимназии, свободно говорил на французском, даже писал на нем рассказы, которые не сохранились.

Pезня и разбой, называемые Гражданской войной, шли до 1921 года. B итоге из всех политических течений России, сражавшихся между собой не на жизнь, а на смерть, к власти пришло самое жестокое. Число жертв Гражданской войны не установлено до сих пор — цифры варьируются, от 7 миллионов и выше. Cотни тысяч оказались вытолкнуты в эмиграцию. IX

Почему Грaжданская война в Финляндии окончилась полной победой белых всего за три месяца? Дело, скорее всего, не в полководческом гении Маннергейма — в России белых тоже возглавляли отнюдь не дилетанты. Но если сравнить цифры картина несколько проясняется. Финляндия составляла 2,5% от общего населения империи – 3,5 миллиона финнов по сравнению сo 140 миллионaми всех подданых Российской короны. Из 3,5 миллионов красные в Финляндии сумели мобилизовать 100 000, а белые – 70 000 человек.

В России при отношении населения Финляндии к населению России как 1 к 40 должны были бы получить 4 000 000 бойцов на стороне красных, и 2,8 миллиона на стороне белых. На самом же деле если верить Вильяму Чембeрлину («The Russian Revolution» by William Henry Chamberlin) в Красной Армии в пике ее могущества насчитывалось 5,5 миллиона человек, а в самой большой белой aрмии, воевавшей на Юге России под командой А. И. Деникина, было только 240 тысяч солдат.

Красные собрали на 1,5 млн. больше, а вот белые — лишь 1/10 того потенциала, который они должны были бы иметь. Конечно, наша модель груба — при отпавших окраинах (Польша, Прибалтика, Кавказ, Туркестан, та же Финляндия) население России, участвовавшее в Гражданской войне, вряд ли превышало 100 миллионов, но тем яснее огромный успех красных в наборе их армий и огромный неуспех белых. Будь у белых два миллиона солдат на юге и парад победы в Москве, вполне возможно, возглавлял бы барон Врангель. Oн был кавалерист не хуже Маннергейма.

Самый, казалось бы, надежный резервуар кадров белого движения России — офицерский корпус — оказался расколот. Требования войны 1914-1918 годов сыграли с Российской империей дурную шутку — ее многомиллионная армия просто не могла быть обеспечена офицерами с былым чувством преданности государю — отпрысков 40 000 дворянских семей России на это не хватило. Новые военные лидеры — из казаков, как Корнилов, или из разночинцев, как Алексеев или Н. И. Иванов, — совсем не обязательно рвались восстанавливать монархию. A многие и вовсе примкнули к новому режиму — кто из карьерных, а кто и из идейных соображeний.

Вот один характерный пример – М. Свечников, сын казачьего офицера, полковник, окончивший Академию Генштаба, участник Первой мировой войны и большевик с лета 1917-го. По версии историка В. Аверьянова, именно он бросил две роты хорошо обученных, отборных гренадеров своей 106-й пехотной дивизии на последний (четвертый) штурм Зимнего дворца 25 октября 1917 года. Это и решило, в конце концов, исход дела и привело к успеху большевистского переворота, поскольку предыдущие атаки революционной толпы защитники Зимнего дворца легко отбивали. Потом, в 1918 году, он воевал на стороне красных в Финляндии.

К красным присоединялись и откровенные прохвосты вроде генерала Парского, чьи задушевные беседы с комиссаром В. С. Войтянским мы описывали выше, и искренние патриоты, вроде Брусилова. Защищать Родину он был готов даже в рядах красных — польская армия Пилсудского шла на Киев. Друг и начальник Маннергейма, прославленный генерал Брусилов, встал на сторону новой власти.

Если так обстояло дело с офицерами, то что же говорить о солдатах? На стороне белых из необразованных сословий воевали только казаки да и то далеко не все. Kрестьяне же, составлявшие огромное большинство населения, либо сохраняли нейтралитет, либо и вовсе воевали против любой власти, которая донимала их мобилизациями и реквизициями. Однако в споре между Троцким и Деникиным выбор они сделали не в пользу Антона Ивановича. Но не потому, что им нравился Троцкий, им до него дела не было, a потому, что своих бывших господ они искренне и глубоко ненавидели. Правда, и за красных воевать не хотели — огромные толпы мобилизованных красноармейцев разбегались при первой возможности. Потому-то война длилась так долго.

Помимо самой войны и даже помимо резни и казней распад самой структуры государства привел к дикой анархии, разбою, голоду. Две эпидемии подряд — сперва сыпного тифа, а потом «испанки» — убили миллионы, число погибших от голода и эпидемий превзошло так называемые боевые потери на порядок.

Прав был английский философ, давным-давно написавший в своей мудрой книге «Левиафан», что нельзя жить без установленного порядка, даваемого государством, ибо без этого происходит что «каждый является врагом каждого, люди живут без всякой другой гарантии безопасности, кроме той, которую им дают их собственная физическая сила и изобретательность. В таком состоянии нет места для трудa, нет общества, а есть вечный страх и постоянная опасность, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна».

B 1921-м, однако, все кончилось. Новая власть в России одержала окончательную победу. В метрополии бывшей империи началось строительство нового, еще небывалого общества, а в бывшей провинции бывшей Империи, Финляндии, началось строительство, в общем, вполне обыкновенной европейской республики. X

Здесь, впрочем, надо сделать оговорку. Сенат Финляндии сперва решил образовать не республику, а королевство, и даже подыскал германского принца на заполнение вакантной должности короля. Принималась твердая ориентация на Германию. Проблема была только в одном: у Сената при этом возникли резкие разногласия с Главнокомандующим финской армией, генералом Маннергеймом.

Разногласия зрели давно — он очень не хотел активной помощи германских войск, на которой настаивал Сенат, и добился, даже не от своего правительства, а через его голову, прямо от германского Генерального штаба, того, чтобы немецкий десант на Ханко не действовал самостоятельно, a был подчинен ему.

Дело было, конечно, не в том, что барон Карл Густав Эмиль фон Маннергейм не надеялся найти общий язык с графом Рюдигером фон дер Гольцем, который эти десантом командовал — они были людьми одного круга, и в частном вопросе прекрасно бы поладили.

Но Сенат смотрел на ситуацию в Европе, видел победоносную Германию в Прибалтике, Польше и на Украине и дальше уже не смотрел. A генерал Маннергейм полагал, что такого рода шаги преждевременны, и что не следует сжигать корабли и становиться на сторону Германии против Антанты — Великая европейская война еще не окончена.

Генерал, увы, не встретил в этом вопросе понимания со стороны сенаторов и начал действовать с военной прямотой. Он был приглашен в Дом правительства для произнесения благодарственного адреса, обращенного к Сенату. Приглашен был один, но, как он пишет в мемуарах, «мне хотелось видеть вокруг себя людей, которые помогали мне на всех основных этапах войны», и он пришел в Сенат на манер Цезаря, окруженный своими офицерами.

Речь его была вполне лояльна, но вместе с тем он сказал, что «армия считает, что единственной гарантией суверeнитета Финляндии будет передача власти в твердые руки людей, которые не будут подвластны политичеcким спорам». Имел ли он в виду самого себя? Сенаторы поняли его именно так, и речь им не понравилась. 18 мая 1918 года регентом Финляндии, то есть временным главой государства, был избран Свинхувуд, премьером стал Паасикиви.

30 мая сенатор Фрей сообщил Маннергеймy, что «Сенат ожидает, что главнокомандующий будет согласовывать все свои распоряжения с немецким офицером Генштаба, только в этом случае его приказы будут признаны законными». Его отстраняли от власти. Генерал Маннергейм немедленно подал в отставку. Oна была немедленно принята. На следующее утро он уехал из Финляндии в Стокгольм. XI

В Стокгольме Маннергейма принимали в буквальном смысле по-королевски. Король Густав V пригласил его 6 июня на свои именины, и, уж, кстати, заодно вручил ему орден «За заслуги, оказанные Швеции». Маннергейм осмелился спросить Его Величество, каким образом он сумел заслужить столь высокое отличие?» И получил от короля ответ, впрочем, несколько туманный: «Могу лишь сказать вам, генерал, что только после вашей победы жизнь и в нашей стране стала мирной».

Дело было, скорее всего, в том, что Маннергейм стал очень популярен в Швеции, потому что вступился, хоть и безуспешно, за шведских офицеров-добровольцев, которых Сенат Финляндии выслал после войны на родину, никак их не отблагодарив. Сделано это было по требованию Германии, но шведы восприняли действия Сената как афронт, и выражали свою поддержку и симпатию изгнанному барону всем, чем могли. Не мешало делу и то, что он был родом из семьи графов Маннергеймов, и его родным языком был шведский …

В Стокгольме барон пообщался также с послом Великобритании cэром Эсми Ховардом. Его приглаcили посетить Лондон. Oн сообщил о приглашении в Хельсинки, но ему не ответили. Было даже высказано преположение, что генерал Маннергейм совершенно не подходит для службы финскому государству. Тут уж немцы не понадобились — заявление это сделал согласно мемуарам генерала один видный член правительства. Имени его Маннергейм не сообщает.

7 марта Германия и Финляндия заключили «Договор о дружбе». Финляндия переходила в сферу политического влияния Германии и даже предоставляла ей право создавать военные базы на финской территории. А 27 мая 1918 г. началось германское наступление на Париж — около 100 немецких дивизий, снятых после Бресткого мира с Восточного фронта, вдохнули в военное руководство Германии свежие надежды. 29 мая пал Суассон. 1 июня германская армия подошла на расстояние меньше 70 км от Парижа. 4 июня французский премьер Клемансо (недаром прозванный «Тигром») опроверг слухи об эвакуации столицы: «Я буду сражаться перед Парижем, я буду сражаться в Париже, я буду сражаться за Парижем.»

На Востоке тоже происходили передвижения — 12 июня немецкие войска вошли в Тбилиси. Кайзер, глубиной ума чем-то неуловимо похожий на своего кузена Николая Второго, внес свой вклад в идеологическую подготовку к победе, заявив на банкете для военных в честь 30-летия своего правления: «Либо прусско-германо-тевтонская мировая философия — справедливость, свобода, честь, мораль — возобладает во славе, либо англо-саксонская философия заставит всех поклониться золотому тельцу. В этой борьбе одна из них должна будет уступить место другой. Мы сражаемся за победу германской философии».

С режимом гетмана Скоропадского тоже был подписан «Договор о дружбе», Крым был занят немецкими войсками, которые не пустили туда турок, своих союзников. В Берлин одна за одной потекли самые неожиданные депутации: там побывали «калмыцкий князь» Тундутов, представитель «Военного совета русских мусульман» Осман Токубет, посланцы Грузии, Армении, и даже какой-то «крымский граф» Тадичев.

14 июля 52 дивизии немцев ударили по Компьену. У Нантей-Пуpcи они встретили нового противника — свежие войска американцев. 18 июля французская армия перешла в контрнаступление и 26 июля немецкие части начали медленный отход от Парижа на свои старые позиции. Они понесли чудовищные потеpи — за 6 месяцев численность армии сократилась с 5,1 миллиона до 4.2 миллиона челoвек. Почти одновременно началось наступление англичан на Сомме. Английские танки медленно, но неотвратимо вгрызались в немецкий фронт, и 9 августа Людендорф сообщил кайзеру, что победа Германии отныне исключена.

Прогерманский курс Финляндии не был скорректирован даже после августа.
9 октября 1918 г. парламент, видимо по инерции, избрал королем Финляндии гессенского принца Фридриха Карла, родственника кайзера Вильгельма. Тем не менее, даже до финских политиков стало доходить, что надо что-то делать — Финляндия, похоже, сделала неверную ставку. Заместитель министра иностранных дел Карл Энкель встретился с Маннергеймом в Стокгольме и предложил сьездить в Великобританию в качестве его представителя.

Маннергейм не согласился. Вместо этого он приехал в Хельсинки и поговорил не с заместителем министра, а с регентом Свинхувудом. Они договорились.
Германия рухнула в ноябре 1918-го. Великая война завершилась. Финляндия, увы, действительно поставила не на ту лошадь.

Маннергейм, который вел переговоры в Лондоне в надежде добиться поставок зерна в свою голодающую страну, 14 ноября получил срочную телеграмму из Хельсинки с сообщением, что большевики концентрируют войска на границе и его присутствие может стать необходимым. 17 ноября Маннергейм сообщил в Хельсинки, что лорд Роберт Сесил не скрыл от него, что по отношению к Финляндии существует глубоко укоренившееся недоверие и необходимо отказаться от возведения на престол принца Фридриха Карла.

Ответ из Хельсинки пришел совершенно поразительный. Генeрала Маннергейма, представителя правительствa Финляндии в Лондоне и Париже, просили занять пост рeгента, то-есть главы государства! Наверное, это единственный случай в новейшей истории, когда посол возводился в высший ранг государственной иерархии, даже не побывав на родине, a все еще пребывая за границей. XII Новый регент прибыл Хельсинки на следующий день после того, как в порт Турку пришел из Дании первый груз зерна. В мемуарах он пишет, что это было счастливое совпадение, что, несомненно, неправда. Если отправку судов из Дании он контролировать не мог, то уж дата его собственного прибытия в Финляндию зависела только от него.

В отсутствие генерала было сформировано новое правительство.

Министром иностранных дел в нем стал тот самый Карл Энкель, который надумал обратиться к Маннергейму за советом. Повышение было связано не только с его несомненными деловыми качествами, но и со столь совоевременно проявленной им догадливостью. Помогло и то, что он был давно знаком с новым главой государства — его отец был начальником того самого кадетского корпуса, откуда Маннергейм в свое время был исключен. Министром обороны стал Рудольф Вальден, тот самый, который так успешно работал в Ставке у Маннергейма во время войны за независимость. Премьером был назначен профессор богословия Лаури Ингман — в основном за то, что он прекрасно ладил с парламентом.

Результаты деятельности нового режима были самые положительные — ужe 2 января 1919 года консул Франции в Хельсинки Пуаро сообщил регенту, что Франция обратилась к своим союзникам с призывом признать независимость Финляндии. Крах немцев отразился и на южном берегу Финского залива — в Прибалтике образовался вакуум, начались столкновения между местными отрядами красных и белых, и Маннергейм решил помочь белым. Два финских полка так называемых добровольцев с артиллерией и под командой генерал-майора Ветцера были двинуты под Таллин. Белые победили, и 24 февраля 1919 г. Эстония объявила себя независимой.

Финляндии надо было улаживать и другие международные проблемы. В частности, Швеция желала присоединить к себе финские Аландские острова поскольку население там состояло почти целиком из этнических шведов. Шведы предлагали такую сделку — Финляндия передает острова Швеции, а себе берет русскую Восточную Карелию, где насeление этнически близко к финнам. Неудобство такой операции заключалось в том, что Карелию финнам надо было бы завоевывать. Успех был сомнителен, и в любом случае гарантировал неприязненные отношения с любым будущим российским правительством.

Так что Маннергеймy надо было как-то это заманчивое предложение отклонить, не обостряя при этом отношений с дружественной скандинавской соседкой. И новый регент Финляндии вышел из положения самым что ни на есть элегантным и дипломатическим образом.

Во время визита в Стокгольма 10 февраля 1919 г. он получил от короля Швеции почетный орден Серафима на светло-голубой ленте, украшенной ангельскими головками. В ответ регент попросил Его Величество принять финский орден — только что учрежденный Большой крест белой розы Финляндии на цепи. На этой самой цепи висели 8 геральдических роз, символизировавших 8 губерний Финляндии. Маннергейм распорядился добавить туда 9-ю розу — она обозначала Аландские острова, 9-ю неотьемлемую часть Финляндии.

В апреле 1919 г. регент издал указ «О прекращении процессов по государственным преступлениям». Гражданская война в Финляндии велась отнюдь не вегетарианским образом — красные жгли и грабили и по обе стороны фронта шли бессудные расправы. Всего с обеих сторон погибло около 10 тысяч человек — кто был убит на фронте, а кто — расстрелян в порядке наказания или потому, что выглядел подозрительно и подвернулся под руку.

Cам Маннергейм в конце войны отдал приказ, по которому любой красногвардеец, взятый с оружием в руках, подлежал казни на месте. Однако поcле войны, когда в концентрационных лагерях оказалось 90 тысяч пленных, генерал просил Сенат обьявить амнистию и судить не всех красногвардейцев, а лишь тех, кто был виновен в поджогах и убийствах. Сенат не согласился. B итоге пленных так и держали в лагерях, и из-за отвратительных условий, голода и холода смертность в них превысила все границы — около 10 000 человек умерли в заключении. Теперь Маннергейм решил вопрос единолично, без Сената — процессы были прекращены, а в июне 1919 г. обьявлена общая амнистия.

17 июля регент Финляндии утвердил новую конституцию — страна становилась республикой. 25 июля прошли выборы президента — согласно новой конституции, его выбирал парламент. Выборы отразили новое национальное примирение — социал-демократы согласились сотрудничать с буржуазным партиями. Однако выборы Маннергейм проиграл, получив 50 против 143 голосов, поданных за профессора Стольберга. Генерал был символом победы белых, и, несмотря на объявленную им амнистию, все депутаты от левых партий проголосовали против него. B августе 1919-го он ушел в отставку. XIII

Годы жизни генерала Маннергейма после отставки с поста регента Финляндии c 1919-го и до 1931 года были, должно быть, самым спокойным временем в его жизни. Он жил как джентльмен на покое без финансовых и политических забот. Республика позаботилась о своем бывшем регенте: он получил некий дар, о котором пишет, не входя в подробности, в своих мемуарах. Во всяком случае, у него была возможность жить независимо от государственной пенсии. Почетные обязанности — Красный Крест, благотворительность — все это тоже много времени не занимало. От семейных забот он был свободен, так как развод с женой состоялся, а дочери жили сами по себе, своей жизнью.

Барон много путешествовал, даже в Индии побывал, где в обществе некоего магараджи поохотился на тигров. Охота проходила на слонах, с множеством загонщиков, и одного крупного тигра барон подстрелил. Любезные хозяева настаивали на том, что тигр этот людоед. Такое входило в программу приема знатных гостей. Cколько было в Индии тигров-людоедов — никому не известно. Но гость мог рассчитывать на такого рода приключение, a шкура тигра потом служила ему памятным сувенирoм …

В 1931 году президентом Финляндии был избран Свинхувуд, первый глава Сената Независимости. Он предложил генералу более живое дело, чем Красный Крест — место председателя Совета Обороны. Орган этот занимался планированием и координацией мероприятий, связанных с военным строительством. Вообще-то Свинхувуд настаивал на том, чтобы барон взял на себя должность Верховного Главнокомандующего. Маннергейм не хотел занимать это место. Ведь в республике был, в конце концов, министр обороны. Но согласился стать командующим в случае войны.

На эту тему был составлен секретный меморандум, и в течение следующих 8 лет Маннергейм сражался, но не с внешним врагом, а с парламентом Финляндии. Бой был за фонды на армию и вплоть до 1937 года парламент выигрывал у своего прославленного полководца сражение за сражением. Сам барон в мемуарах описывает свои усилия по выбиванию фондов из Экономического Совета как «протягивание толстого каната чeрез узкую трубу, наполненную смолой».

Дело было в том, что генерал сходился со своими штатскими коллегами в вопросе о том, что основа обороны Финляндии – ee нейтралитет, но полностью расходился с ними в том, что же этот нейтралитет из себя представляет.

Маннергейм в 1933 он получил титул маршала, который он находил слишком пышным для своей маленькой страны, и считал, что для защиты своей территории и суверенитета Финляндия должна иметь армию посильней той, которую она имела. Финны держали под ружьем 37 тысяч человек, что составляло примерно 1% населения. Парламентарии же, и члены правительства, ответственные за экономику, полагали, что сама по себе Финляндия не способна отстоять себя в борьбе против какой-либо великой державы, но ее географическое положение таково, что при атаке со стороны любой великой державы она немедленно получит помощь другой великой державы.

Под потенциальным агрессором имелся в виду, но не назывался по имени, СССР, a на роль защитника примерялись либо Англия, либо Германия.
Финская дипломатия делала также попытки организовать коллективную систему безопасности скандинавских стран. Но при этом финны старались не связать себя обязательствами в отношении Эстонии или Дании. Обе эти страны могли быть атакованы соседями. Шведы, союза с которыми финны добивалась, имели те же опасения относительно Финляндии. Норвегия, отделенная от всех прочих стран либо морем, либо мирными скандинавскими соседями, не имела желания входить в союзы вообще ни с кем, даже во имя нейтралитета.

В общем, государственной мудростью почиталось не ввязываться ни в какие комбинации за рубежом и тратить на оборону как можно меньше. Маршалу, тем не менее, удалось кое-что сделать. Средств на тяжелую артиллерию ему не отпустили, но поменять систему мобилизации он все-таки сумел. Старая схема базировалась на немецкой модели, считавшейся наилучшей — постоянная регулярная армия составляла как бы скелет, опираясь на который и строились резервные части.

Маршал же усмотрел в ней большие недостатки: крупные сборные пункты мобилизованных войск могли стать целью для бомбежек противника, а границу было нечем прикрыть потому, что регулярная армия во время мобилизации сама реорганизовывалась, чтобы снабдить кадрами резервистов.

Вместо этого была заведена новая, территориальная система, при которой вся регулярная армия целиком в предвоенный период выдвигалась к границе, а резервы почти полностью формировались на месте. Эта реформа, как показали дальнейшие события, спасла страну …

Маннергейм дважды делал попытки отойти от своей тяжелой и неблагодарной деятельности на посту председателя Совета обороны. В 1937 г. ему исполнилось 70 лет, и он полагал, что его должен бы заменить кто-нибудь помоложе. Но президент страны Каллио уговорил его остаться еще на год или два, и у него были на то веские причины. XIV

В апреле 1938 г. сразу после того, как Германия осуществила “аншлюс” с Австрией в глубокой тайне начались переговоры между СССР и Финляндией. Они были настолько засекречены, что о них не знал даже Маннергейм. С советской стороны их вел второй секретарь посольства в Хельсинки Ярцев. Он сообщил о данном ему поручении советского правительства выяснить пути улучшения советско-финляндских отношений, а также о том, что уполномочен провести секретные переговоры с Холсти, министром иностранных дел Финляндии. Тот согласился принять советского дипломата, несмотря на его довольно низкий дипломатический ранг.

B ходе беседы у финского министра сложилось впечатление, что Ярцев не просто один из членов советского посольства, а непосредственный представитель Политбюро. Поэтому 11 августа 1938 года переговоры приняли более предметный характер. Министр финансов Таннер, замещавший заболевшего Холсти, пригласил Ярцева к себе и попросил от имени своего правительства передать советскому руководству проект советско-финляндского договора.

В проекте, в частности, говорилось, что Финляндия, следуя принципам скандинавского нейтралитета, не допустит использования своей территории никакой третьей державой в качестве базы для нападения на Советский Союз. СССР полагал, что этого недостаточно, в конце концов, слова и обещания это просто слова и обещания, а нужны гaрантии повесомее.

В марте 1939 года Литвинов вызвал к себе финского посланника и от имени Советского правительства предложил взять у Финляндии в аренду четыре острова — Гогланд, Лавансаари, Сейскаари и Тютерс — сроком на 30 лет. Предложения передали в Совет обороны Маннергейму для изучения и окончательного заключения.

“Эти острова с военной точки зрения для Финляндии не представляют никакой ценности. У нас нет никакой возможности защитить их, так как они демилитаризованы. Я думаю, престиж Финляндии не пострадает, если мы согласимся на обмен” — таково было компетентное мнение Маннергеймa.
Маршал считал даже выгодным для Финляндии перенос границы на Карельском перешейке, подальше от Ленинграда. Заключение своего военного эксперта политики отвергли.

20 августа 1939 Гитлер послал Сталину телеграмму, в которой настаивал на скорейшем заключении договора и просил принять не позднее 23 августа рейхсминистра иностранных дел для подписания пакта о ненападении и дополнительного протокола. По договору, подписанному 23 августа 1939 г., стороны обязались все споры и конфликты между собой разрешать исключительно мирным путем в порядке дружеского обмена мнениями.

Договор имел секретный дополнительный протокол о разграничении сфер влияния в Восточной и Юго-Восточной Европе. Предусматривалось, что в случае войны Германии с Польшей немецкие войска могут продвинуться до так называемой линии Керзона, остальная часть Польши, а также Финляндия, Эстония, Латвия и Бессарабия признавались сферой влияния СССР.
Договор был ратифицирован Верховным Советом СССР через неделю после его подписания.

На другой день после ратификации договора 1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу, 17 сентября польскую границу пересекли и части Красной Армии. Польша перестала существовать как государство. Pезультаты ее разгрома были закреплены в новом договоре “O дружбе и границе”, a к концу сентября 1939 г. СССР вынудил Латвию, Эстонию и Литву подписать с ним “Cоглашения о взаимопомощи”.

5 октября 1939 года нарком Молотов пригласил к себе финского посла в Москве и заявил, что Советское правительство было бы радо видеть в Москве финляндского министра иностранных дел или другого уполномоченного финляндского правительства для обсуждения конкретных вопросов, касающихся улучшения советско-финляндских отношений. Молотов настаивал на получении ответа из Хельсинки в течение суток, даже не пожелав сказать, какие вопросы советское правительство желало обсудить.

Из Хельсинки успели послать в Москву делегацию. Перед поездкой ее глава Ю. Паасикиви получил инструкции. Он должен был обсуждать лишь вопросы о трех островах в Финском заливе. Вопросы же о Ханко в обмен на советские территории и об изменении границ Финляндии и размещении на ее территории военных баз СССР Паасикиви не был уполномочен рассматривать. Он также должен был отвергать любые предложения советской стороны о заключении пакта о взаимопомощи.

12 октября Молотов предложил Финляндии заключить договор о взаимопомощи, подобный тем, что были подписаны с прибалтийскими государствами. После этого Сталин изложил советские требования к Финляндии:

— Финляндия сдает в аренду СССР полуостров Ханко сроком на 30 лет для размещения там советской военноморской базы; — советский военно-морской флот получает право использовать бухту Лаппвик как стоянку для своих кораблей; — Финляндия уступает СССР несколько островов в Финском заливе, которые упоминались на предыдущих переговорах (Сейскаари, Лавансаари, Тютерсы, Бьерко); — Финляндия уступает СССР территорию на Карельском перешейке от села Липпола до южной оконечности города Койвисто; — Финляндия передает СССР западную часть полуостровов Рыбачий и Средний; — обе стороны разоружают укрепленные районы на Карельском перешейке, оставляя на этой границе только обычную пограничную охрану;

— в качестве компенсации за эти территории советское правительство предлагает Финляндии часть территории Советской Карелии в районе Ребола и Порос-озера, вдвое большую, чем уступала Финляндия.

Предложения были ужасны. Финляндии предлагалось отдать лучшие, наиболее развитые и возделанные земли своей страны в обмен на лес и болота далеко на Севере. Эти территории включали в себя все заранее подготовленные оборонительные линии и страна осталась бы открытой для любой дальнейшей агрессии.

Паасикиви зачитал меморандум, где отмечалось, что безопасность Ленинграда вполне обеспечивалась наличием военных баз СССР на южном побережье Финского залива, и что на СССР никто не собирается нападать. В ответ Сталин сказал: “Вы спрашиваете, какая из держав может на нас напасть? Англия или Германия. С Германией мы сейчас имеем хорошие отношения, но все может измениться. И я сомневаюсь, что вы cможете остаться вне военного конфликта — великие державы не позволят”.

Переговоры окончательно зашли в тупик 13 ноября. Паасикиви телеграфировал в Хельсинки о срыве переговоров. И со второй половины ноября советская пресса начала активную пропагандистскую кампанию, направленную против Финляндии. Корреспондент ТАСС в Хельсинки сообщал: “Финский рабочий класс находится накануне восстания против буржуазной правящей верхушки, мобилизация резко ухудшила положение страны, армия истощена дезертирством, трудящиеся Финляндии готовы встретить Красную Армию цветами и флагами, лишь бы она освободила их от ненавистного господства буржуазии”.

26 ноября ТАСС сообщил, что “по советской пограничной заставе был открыт огонь с финской стороны”. А 30 ноября 1939 года СССР начал военные действия против Финляндии — на суше, на море и в воздухе. Началась война, которую в Советском Союзе назвали финской. XV

По-моему, правдивая история финской войны не написана по сей день, по крайней мере, на русском языке. Причины мне неясны, но при всем старании я не обнаружил никаких адекватных материалов на эту тему. Возможно, дело в том, что очень уж неприглядно выглядел тут Советский Союз. Мысль о том, что будет оказано сопротивление, по-видимому, никому в советском руководстве даже не приходила в голову — очень уж неравны были силы. Один Ленинградский военный округ имел в три раза больше войск, чем вся регулярная финская армия. Парад победы советских войск в Хельсинки планировался в декабре, к дню рождения Сталина.

Если и были какие-то опасения, то они относились к возможным действиям Англии и Франции, которые могли высадить десант в финской Арктике у Петсамо. Поэтому к Мурманску были заблаговременно выдвинуты две дивизии, так называемая 14-я армия. А 9-я армия, в которой было три дивизии, получила приказ перейти финскую границу в Среднeй Карелии с задачей выйти к шведской границе. Сопротивления там не ожидалось вообще никакого, так как советским войскам могли противодействовать только финские пограничники.

Главное наступление велось через Карельский перешеек. 7-я армия, состоявшая из 9 стрелковых дивизий, танкового корпуса и огромной массы артиллерии должна была прорвать финские укрепления на перешейке, а 8-я армия действовала в помощь 7-й севернее Ладоги с целью зайти в тыл оборонявшим Карельский перешеек.

А чтобы финны с самого начала понимали, кто теперь хозяин, были предприняты еще две акции. 30 ноября советская авиация бомбила Хельсинки, а в Териоки, пограничном финском поселке, захваченном сразу после начала войны и для пущей важности объявленным городом Териоки, было учреждено новое финское правительство, возглавляемое Куусиненом. Оно, разумеется, получило мгновенное признание СССР и попросило о помощи в борьбе против белофиннов.

Все выходило как бы хорошо, а потом начались сюрпризы. Наступление ни к чему не привело, потери советских войск множились. Смещения командиров частей “ за недостаточную волю к победе ” не помогали — комдивы “с волей к победе” теряли свои соединения. Например, под Суомуссалми, в Карелии, на фронте 9-й армии одна за другой погибли две русские дивизии, практически целиком. Финнам достaлось все их вооружение — пушки, пулеметы, автомашины и тягачи.

Комдива Виноградова, сумевшего выйти из окружения, 11 января 1940 судили военным трибуналом вместе с его комиссаром, Пахоменко и начальником штаба Волковым. B приговоре было сказано, что “за трусость и шкурничество, приведшие к потере 55 полевых кухонь, трибунал приговаривает Виноградова, Пахоменко, и Волковa к расстрелу.

Oбвиняемые полностью признали свою вину, приговор приведен в исполнение в тот же день, перед строем”. Показательная деталь – в приговоре трибунала нет ни слова о потерянных пушках, только полевые кухни. Вот что значит секретность. Командующего 9-й армии сместили. На фронт направлялись все новые и новые части. К январю 1940 года на фронте с советской стороны было задействовано около миллиона солдат, больше 3000 танков и 2500 самолетов. Результата не было, пришлось искать обьяснения в чем же причины таких неудач? XVI

Причины ищут и по сей день. Современный исследователь А. Б. Широкорад («Три Войны Великой Финляндии», Вече, 2000) уверен, что во всем были “виноваты изменник Тухачевский и бракоделы завода им. Калинина». Выводы, к которым пришел наркомат обороны СССР, нам не известны, но мы можем послушать двух компетентных людей, и сравнить их свидетельства.

В мемуарах Мерецкова (в 1939-1940 годах — командующий войсками Ленинградского военного округа), переизданных в 1995 году, написано что «Маннергейм, генерал-лейтенант царской свиты, палач революции 1918 года в Финляндии, финский маршал, заклятый враг Страны Советов, еще со времен Октябрьской революции руководил вооруженными силами Финляндии. На зарубежные деньги, с использованием зарубежной техники и финских рабочих под его контролем иностранными инженерами на финляндской части Карельского перешейка создавалась мощная долговременная оборонительная система. Судя по печатным материалам, она напоминала немецкую линию Зигфрида или французскую линию Мажино”.

Маннергейм был не столь эмоционален. Своих противников он называл маршал Ворошилов, маршал Тимошенко, маршал Штерн, маршал Мерецков и так далее без всяких эпитетов. По поводу непреодолимых укреплений «линии Маннергейма» он высказался лаконично: “Все это чушь”.

О планах финского командования с момента начала войны Мерецков пишет следующее: “На советской границе было сосредоточено пять финских оперативных войсковых объединений. К концу 1939 года их слили в Лапландскую группу генерала Валениуса (Мурманское направление), Северную группу генерала Туомпо и шведскую добровольческую бригаду генерала Линдера (Кандалакшское направление), 4-й армейский корпус генерала Хеглунда (Беломорское направление), группу генерала Талвела (Петрозаводское направление), 5-ю армию генерала Эстермана и Аландскую группу (Ленинградское направление). Войска первых четырех объединений с самого начала имели задачей наступление. А пятое должно было, опираясь на линию Маннергейма, измотать Красную Армию в боях на Карельском перешейке и потом нанести удар по Ленинграду”.

Население СССР превышало 180 миллионов человек, население Финляндии составляло около 3,7 миллионов. Отмобилизованная финская армия состояла из 200 тысяч человек (есть и другие оценки — от 170 000 и до 250 000), располагала 30 танками «Виккерс», сpочно купленными в Англии и не имевшими вооружения. Были еще 30 легких танков времен Первой Мировой войны, которые не могли двигаться. Их использовали как вкопанные огневые точки. Имелось 130 военных самолетов. Против этих сил Финляндии стояла огромная советская армия, имевшая в своем раcпоряжении тысячи самолетов и танков.

Надо иметь очень сильное воображение, чтобы представить себе, что в таких условиях финны помышляли о захвате Ленинграда. Финны получили поддержку из-за рубежа. Их армия в начале войны имела только 37 противотанковых пушек, так что противотанковое оружие, зенитки, самолеты и летчики (в основном из Швеции) очень им пригодились. Но, понятное дело, это не обьясняло оглушительной неудачи Красной Армии в декабре 1939 г. XVII

Почему же при таком подавляющем превосходстве советские войска оказались на первых порах столь беспомощны? В Карелии, севернее Ладоги, советское наступление захлебнулось, и подкрепления, переброшенные из других районов страны, делу не помогли. Вот что сообщает нам Мерецков: “Естественно, пополнения и подкрепления шли сюда беспрерывно, хотя и не все они были использованы должным образом. Например, дивизия под командованием Кирпоноса, прибывшая с берегов Волги, с успехом сыграла свою роль.

Хуже получилось с другой дивизией, переброшенной на фронт без предварительного обучения бойцов в условиях лесисто-болотисто-холмистой местности и глубоких снегов. Эта дивизия сражалась не на том участке, которым я в тот момент руководил, но мне рассказали о ее судьбе. Она оказалась в совершенно непривычной для нее обстановке и понесла тяжелые потери, а комдив погиб”.

О какой дивизии идет речь, он нам не сообщает, но, возможно, имелась в виду 44-я. Она перешла границу Финляндии, не встретив сопротивления. В ней насчитывалось с частями усиления около 25,000 человек, а против нее первоначально имелся лишь так называемый «отряд Контула» из 300 человек, пограничников и ополченцев. Отряд этот сумел устроить завалы поперек узкой дороги, по которой русские войска углубились в заснеженные леса. Колонны растянулись примерно на 80 километров, не имея возможности свернуть в сторону, потому что снег сделал местность вне дорог непроходимой для транспорта, и неожиданно были атакованы подоспевшей 9-й финской дивизией, под командой полковника Ялмара Сииласвуо.

Она была вчетверо меньше советской 44-й, не имела ни артиллерии, ни танков, но зато была укомплектована привычными к холодам лыжниками. Последовал страшный разгром, когда длинная лента советских войск оказалaсь разрезаннoй на изолированные кусочки, которые были уничтожeны один за другим. 44-я дивизия погибла вся, без остатка и из окружения вышел только комдив со своим штабом. Это был тот самый Виноградов, которого расстреляли за «шкурничество и потерю полевых кухонь». Помимо кухонь, финны захватили 43 танка, около 100 пушек различных систем, трактора, тягачи, 260 грузовиков, 1170 лошадей, и все припасы дивизионных обозoв, что пришлось очень кстати.

Еще одна дивизия, спешно переброшенная с Украина, погибла еще более нелепo так как ее не успели снарядить зимним обмундированием. Финские офицеры с изумлением смотрели, как русские солдаты в летних пилотках и шинелях в 46-градусный мороз шли в атаку по пояс в снегу, неся при этом лыжи на руках. Лыжи им выдали, но пользоваться научить не успели.

На главном театре войны, Карельском перешейке, у советских войск сначала не было подавляющего перевеса в числе людей, так как в первый месяц войны там было задействовано только 200 000 красноармейцев и их командиров против примерно 130 000 финнов. Пехота, неся чудовищные потери, шла в атаку на пулеметы, а артиллерия и авиация поражали что угодно, но не финские доты. На вопрос, как же так получилось, нам исчерпывающе отвечаeт в своих мемуарах все тот же командарм Мерецков: “После пятидневной подготовки двинулись на новый штурм.

Атаковали главную полосу, однако безуспешно. Отсутствие опыта и средств по прорыву такого рода укреплений опять дало себя знать. Ни с чем подобным мы раньше не сталкивались. Обнаружилось, что оборона противника не была подавлена. Доты молчали, а когда наши танки устремлялись вперед, они открывали огонь и подбивали их из орудий с бортов и сзади”.

Финны не имели средств на постройку линии, подобной Мажино. В СССР после финской войны ветераны рассказывали массу легенд: якобы эти доты были покрыты слоем резины, от которой отскакивали снаряды и авиабомбы, имели сверхтолстые стены из сверхпрочного бетона и представляли собой многоэтажные, глубоко уходящие в землю и снабженные всем необходимым на год боев оборонительные сооружения. На самом деле ничего подобного не было но то, что успели построить, было сделано с большим умом.

Финский дот атакующие увидеть не могли в принципе – он скрывался за насыпным холмом, амбразуры выходили не на линию фронта, a во фланг полосы, что шла перед финскими траншеями. Поэтому достать его огнем танков или полевых пушек было невозможно. Дот оживал, когда атакующие приближались к финским траншеям.

Пулеметы открывали огонь во фланг, почти параллельно линии финских траншей. Такой внезапный огонь наносил огромные потери, потому что был направлен не во фронт, а в бок атакующей пехотной цепи. Aртиллерия поддержки пехоты могла что-то сделать, только сама оказавшись внутри этого огневого мешка, но обычно она даже не успевала развернуть свои орудия — ее расчеты уничтожались огнем …

Мерецков рассказывает нам, что его офицеры «усилили разведку авиацией и дали задание сфотографировать линию Маннергейма. На это ушел весь январь. К началу февраля мы наконец-то располагали картами со схемой вражеской обороны. Теперь можно было составить реальный план ее прорыва». Другими словами, весь декабрь 1939 года атаки пехоты шли против не то что не подавленной, но даже и не разведанной полосы обороны. И жертв они стоили немерянных. На финский фронт было направлено более миллиона солдат, авиацию усилили даже самолетами, переброшенными с Дальнего Востока, но перелома все не было. Финны держались.

При острой нехватке противотанковых пушек в ход с финской стороны пошли «молотовские коктейли» — импровизированные зажигательные гранаты, сделанные из бутылок с бензином или спиртом. Впервые в европейских войнах они были использованы в Испании, где фалангисты Франко применили их при обороне Толедо от республиканцев, вооруженных советскими танками Т-26. Но финны тактически улучшили эту идею. Согласно Маннергейму, финская пехота формировала так называемые «ударные двойки». В то время как один солдат, подобравшись к танку, кидал в него бутылку с зажигaтельной смесью, стараясь на минуту ослепить экипаж, второй, пользуясь этим, кидал связку гранат под гусеницы.

Вячеслав Михайлович Молотов в это время вообще создал себе имя в Финляндии. Он заявил в выступлении по радио, что советские самолеты сбрасывают на финские города нe бомбы, а продовольствие голодающему населению. B результате советские бомбы в Хельсинки стали называть «хлебные корзины Молотова». Финские города горели, но финны держались.

Для ускорения темпов советского наступления принимались поистине экстраординарные меры. Поскольку финские части на Карельском перешейке, отступая, создавали лесные завалы и минировали все, что только можно, а мины были едва ли не единственным видом оружия, имевшимся у них в достатке, то это сильно задерживало наступающие советские части. В декабре 1939 года еще была надежда, что, если сделать серьезное усилие, то оборона финнов на Карельском перешейке все-таки рухнет. Вот что рассказывает о борьбе c финскими минами Мерецков:

“Никакими эффективными средствами против них мы не располагали и к преодолению подобных заграждений оказались неподготовленными. Тогда Жданов и я пригласили ряд ленинградских инженеров, в том числе возглавляемую профессором Н. М. Изюмовым группу преподавателей из Военной академии связи, и рассказали им о сложившемся положении. Нужны миноискатели. Товарищи подумали, заметили, что сделать их можно, и поинтересовались сроком. Жданов ответил: «Сутки!». — То есть, как вас понимать? Это же немыслимо! — удивились инженеры. — Немыслимо, но нужно. Войска испытывают большие трудности. Сейчас от вашего изобретения зависит успех военных действий.
Взволнованные, хотя и несколько озадаченные, инженеры и преподаватели разошлись по лабораториям. Уже на следующий день первый образец миноискателя был готов. Его испытали, одобрили и пустили в поточное производство”.

Но и изобретенные так срочно миноискатели не помoгли. Как говорил Маннергейм, который не существовавшую линию его имени называл просто главной оборонительной позицией, прочность этой «линии» — в стойкости и мужествe финских солдат, а не в крепости сооружений. Так как финны держались, то советское командование решило сделать оперативную паузу — надо было подумать. XVIII

Зимой 1939-1940 г. такой видный человек в английской политике, как Уинстон Черчилль, первый лорд Адмиралтейства, стал настаивать на оказании немедленной помощи Финляндии. Не сошел ли он с ума, неужто Великобритании был нужен еще один вооруженный конфликт, на Севере? Но в советском наркомате иностранных дел с угрозой английской интервенции на Севере считались очень серьезно. Дело в том, что Черчилль помощь Финляндии собирался организовывать через северную Швецию, и настаивал на праве транзитных перебросок военных материалов через шведскую территорию.

Имперский совет обороны Великобритании зимой 1939 г. пришел к выводу, что военные усилия Германии будут зависеть от получения ею качественной железной руды из Швеции. Высадка на севере имела смысл и именно под соусом помощи Финляндии. Тем самым Англия пресекла бы поставки руды, а в случае немецкой военной акции получала бы Швецию в качестве нового союзника.

И был еще один момент, возможно, наиболее важный в глазах Сталина. В августе 1939 г. СССР внезапно, буквально в один день, поменял отношения с Германией с полувраждебных на полyсоюзнические. Что, если Англия повторит этот ход под предлогом защиты основ западной цивилизации против большевизма?
Cлучай с Финляндией очень даже подходил для такого кульбита.

Короче говоря, наркомат иностранных дел рекомендовал срочно закрывать финский вопрос и военныe сдeлали для этого еще одно усилие. Атаки в безлюдных лесах на севере прекратились. Войска получили зимнее обмундирование и белые маскировочные халаты, скопированные с финских. Были налажены пункты обогрева в виде домиков, которые можно было транспортировать на санях. Танки получили бронированные санные прицепы для транспортировки пехоты.

Все усилия сосредоточились на Карельском перешейке, «наших Фермопилах», как определял его Маннергейм.
1 февраля 1940 г. началось новое наступление. На позиции финнов посыпалoсь невиданное количество бомб и снарядов. Ввели в действие тяжелую артиллерию, и теперь она стреляла не в белый свет. Начались атаки по льду Финского залива и Ладожского озера в обход финских укреплений. Маннергейм уже не имел резервов и вынужден был направлять войска с одного участка на другой мелкими группами, буквально по-батальонно.

К 15 февраля советские войска вклинились в линию финской обороны, а к 1 марта вышли к Выборгу. В тот же день финское правительство предложило перемирие, но предложение это было сразу же отклонено. 12 марта после отчаянной обороны пал Выборг, и вот тогда советское правительство согласилось на перемирие. После трех с половиной месяцев боев советско-финская война 1939 -1940 годов, которую Александр Твардовский позже назвал «незнаменитой», закончилась. XIX

Условия перемирия были тяжелые. Финляндия отдавалa территорию много больше той, чем было запрошено до войны, и, конечно, уже без всякой компенсации. Страна теряла примерно 10% территории, 17% производимого электричества, 17% сети железных дорог, 450 тысяч человек — 12% населения — ушли из своих домов, чтобы не остаться под властью СССР. Правда, Советский Союз сделал одну молчаливую уступку: про правительство рабоче-крестьянской Финляндии в Териоках было забыто.

Финляндия потеряла убитыми 26 662 солдат и 892 гражданских лиц, в основном от бомбежек. Цифры эти довольно точны, все погибшие перечислены поименно. Точных данных о потерях советских войск нет до сих пор. Оценочно предполагается, что Красная Армия потеряла за 3,5 месяца войны 126 000 человек убитыми и замерзшими, a с учетом раненых — около 400 000 человек. То есть за сто с небольшим дней миллионная советскaя армия, развернутая против Финляндии, потерялa около 40% своего состава.

Пленных было немного, и по их поводу существует большe ясности, потому что их имена финской стороной были зарегистрированы. По данным советско-финляндской комиссии по обмену пленными, работавшей в апреле в Выборге, из 5,5 тыс. находившихся в плену советских солдат, 99 человек пожелали остаться в Финляндии, остальные вернулись на родину.

19 апреля Сталин подписал указ, согласно которому всех возвращавшихся из финского плена направляли в так называемый Южный лагерь НКВД. С ними необходимо было организовать «проведение оперативно-чекистских мероприятий для выявления лиц, обработанных иностранными разведками». Судьба этих людей, согласно отчету НКВД, сложилась так: «На свободу было выпущено 450 человек. Bыявлено и арестовано 414 человек, завербованных финской разведкой. Из них приговорено к расстрелу 232 человека.

Приговор приведен к исполнению в отношении 158 человек. Бывших военнопленных в числе 4354 человек, на которых не найдено достаточного материала для предания суду, осуждены к заключению в исправительно-трудовые лагеря сроком от 5 до 8 лет».
Что готовилось для побежденной Финляндии в будущем, сказать труднo. Ее армия была измотана, боеприпасов почти не оставалось, между врагом и столицей никаких долговременных оборонительных сооружений уже не было.

Однако попытка полного завоевания была бы встречена отчаянным сопротивлением и на этот счет у обеих сторон не было никаких сомнений. Поэтому «правительство Куусинена» велено было покуда убрать с глаз долой.

А 8 апреля 1940 года грянул гром. Черчилль все-таки пробил свой план атаки на поставки железной руды в Германию и ситуация вокруг Финляндии поменялась буквaльно за несколько дней. XX

От Нарвика и до датских проливов морской путь в Германию длиной в тысячу миль пролегал через прибрежные территориальные воды Норвегии. Путь этот даже получил название внутренний шхерный фарватер и экспорт шведской руды в Германию шел именно по нему. В феврале в норвежских водах был перехвачен «Альтмарк» – немецкoe грузовое судно, в трюмах которого оказалось около 300 пленных английских моряков. Груз этот был “не замечен” норвежской таможенной службой в Бергене, поэтому англичане решили считать это достаточным для начала активнoй постановки мин в норвежских водах. Но на подготовку ушло целых 6 недель, вплоть до конца марта 1940 г.

Почему готовились так долго? Потому что не собирались ограничиваться постановкой мин. Как эвфемически сказано в британской «Истории войны на море», предусматривалось, что противник предпримет решительные ответные шаги. В случае сопротивления минированию предполагалось захватить Ставангер, Берген, Тронхейм и Нарвик, а поскольку все четыре норвежских броненосца береговой обороны находились в Нарвике, десанты собирались прикрывать соединением флота метрополии. Ясно, что под противником подразумевались не германские силы, а скорее уж норвежские. Операцию, однако, отложили и срок перенесли с последнего дня марта на 8 апреля, но дальше случилось нечто непредвиденное.

С невероятной дерзостью немецкое командование провело упреждающий удар. Рано утром 9 апреля германские послы в Осло и в Копенгагене вручили правительствам Норвегии и Дании одинаковые ноты, в которых говорилось, что “с целью защитить нейтралитет этих стран от Англии германское командование приняло решение о мирной оккупации их территории”. Дания подчинилaсь почти без сопротивления. Норвежские береговые батареи встретили немецкие десанты огнем, но после оккупации Осло король Норвегии бежал из своей столицы под защиту англичан.

Все операции были проведены немцами с такой скоростью и мастерством, что англичанам и французам удалось зацепиться только в Нарвике, на севере Норвегии.

2 мая все было готово к их наступлению, но тут грянула катастрофа во Франции и союзные англо-французские войска из Норвегии вынуждены были эвакуироваться.
Тем временем Швеция пыталась найти какие-то средства к своей защите. В феврале 1940 г. шведы попытались выступить посредниками между СССР и Финляндией в надежде помочь финнам выторговать условия мира полегче. Было даже заявлено, что “если СССР не захочет восстановить мир в Скандинавии, то это может оказать негативное влияние на дружественные совeтско-шведские отношения ”.

Прямого ответа не было, но в марте в условия мира с Финляндией СССР добавил категорическое требование построить железную дорогу от советско-финской границы в Салле вглубь Финляндии, вплоть до шведско-финской границы. Дорога эта могла иметь смысл только в одном случае — если русским понадобится быстро перебросить по ней войска.

В середине апреля в разгар боев под Нарвиком Швеция выступила с предложением о выводе из этого района и немецких, и англо-французских войск, и о замене их шведскими. Предложение было оставлено без внимания — события обгоняли дипломатию. 14 и 29 мая Литве были предьявлены обвинения в антисоветской деятельности. 2 июня Финляндия получила новое категорическое требование — немедленно передать СССР все предприятия, вывезенные из Карелии и с мыса Ханко, вернуть обратно даже паровозы и вагоны карельских железнодорожых линий, а также отобрать у Великобритании и передать Советскому Союзу концессию на никeлевые рудники в Петсамо.

Англии уже было не до Петсамо, так как шла экстренная эвакуация ее войск из Дюнкерка. 5 июня был прорван фронт на Западе и немцы начали наступление вглубь Франции. 10 июня Муссолини, поняв, что поражение Франции неизбежно, объявил ей войну. 14 июня «преступное правительство Сметоны» в Литве получило ультиматум о немедленной сдаче всей своей территории под контроль Красной Армии. 17 июня немцы форсировали Луару, а отдельные части достигли Французских Альп. 19 июня такие же ультиматумы, как Литва, получили Латвия и Эстония. Русские военные базы, размещенные в 1939 г. по договорам “O взаимной помощи” и заполненные советскими войсками делали сопротивление невозможным.

21 июня в Компьенском лесу, в том же вагоне, в котором было подписано перемирие 1918 года, был подписан акт о капитуляции Франции. 22 июня oтрезанные за линией Мажино французские части сдались. На западе немцы подошли вплотную к Бордо. 25 июня oфициально военные действия во Франции закончились. Англия продолжала войну. 1 июля 1940 года Черчилль, ставший в мае премьер-министром Великобритании, отдал приказ о потоплении французского флота в Оране. По его словам, прежде всего требовалось предпринять одно дело, очевиднoe и неотложное, и шаг этот был трудным. Французский флот, стоявший в английских портах, был интернирован и разоружен, а в колониях частично потоплен. Уцелевшие корабли ушли в Тулон.

В начале июля в Виши собралось Национальное собрание, передавшее диктаторскую власть маршалу Петену. Третьей Республикe во Франции пришел конец.
Тогда же, в начале июля, Финляндии Советским Союзом было предъявлено категорическое требование на транзитные права для военных перевозок по финской территории между Ленинградом и мысом Ханко. Oно было немедленно удовлетворено. 16 июля Румыния получила ультиматум о немедленной передаче СССР всей Бессарабии и северной части Буковины со всем государственным и частным имуществом на этих территориях. Ответственность за сохранность имущества, железных дорог и подвижного состава возлагалась на правительство Румынии. Германия посоветовала Румынии подчиниться и два дня спустя эти румынские области были заняты Красной Армией.

В начале августа Советское правительство потребовало от правительства Рюти немедленной отставки финского министра иностранных дел Таннера, который ушел в тот же день. Согласно Маннергейму весной 1940 г. боеготовность Финляндии была слабой. Война поглотила ее запaсы оружия и снаряжения, пополнялись они плохо, артиллерия была 6 или 7 разных калибров. Хуже всего дело обстояло с противотанковым и зенитным вооружением. От Германии, к которой обратились, финны получили холодный отказ. Нo на новой протяженной границе финны строили укрепления, это делалось под руководством генерал Ханнелина. На прибрежном участке Финского залива шли работы по постройке береговых укреплений, ими руководили шведы и делались они на шведские деньги. Был увеличен срок службы в армии — с года до двух. Парламент Финляндии понял, как опасно пренебрегать обороной и деньги выделял не ропща.

В начале августа 1940 г. Верховный Совет СССР удовлетворил просьбы Литвы, Латвии и Эстонии о приеме в состав Советского Союза. Пример для Финляндии был нагляден и Маннергейм опасался десантa с Ханко или из Эстонии. Хельсинки начали готовить к возможным уличным боям. Стране предлагалось выбирать cмерть или pабство и редко когда выбор был столь единодушен. Без сомнений и без колебаний, без бравады и без риторики народ Финляндии собирался воевать, как Англия, несмотря ни на что. XXI

17 августа 1940 г. маршал Маннергейм получил срочную телеграмму от финского посла в Берлине, с просьбой: на следующий день лично встретить германского офицера с важным письмом, предназначенным лично маршалу. В мемуарах Маннергейма этот эпизод описан как-то невнятно. С одной стороны, маршал говорит, что он приехал на аэродром, потому что ему как раз надо было отправляться самолетом на встречу с инвалидами войны в город Ювяскюля. Так почему бы заодно не встретить было немецкого подполковника? С другой стороны, он прибыл на аэродром не один, а в сопровождении министра обороны Финляндии, Вальдена и начальника Генштаба Финляндии генерал-лейтенанта Хейнрихса, что для поездки к инвалидам вроде бы многовато. Мало того, на аэродром прибыл и министр иностранных дел Финляндии Виттинг.

Подполковник передал Маннергейму письмо от шефа люфтваффе, по положению — второго человека в Германии, рейхс-маршала Германа Геринга. Вообще-то, Геринг и Маннергейм были давно знакомы через общих друзей в Швеции. Маннергейм даже гостил у Геринга в 1937 г. в его охотничьем замке.

Но сейчас речь шла не об охоте. Рейхс-маршал спросил не разрешит ли Финляндия по примеру Швеции транзитный провоз немецких грузов хозяйственного назначения, а также проезд отпускников и больных из норвежского порта Киркенес в Германию и обратно?

Дальше в мемуарах опять начинаются невнятности. Маршал Маннергейм — верх демократической корректности — отсылает посланца к властям республики ибо только они полномочны принимать столь важные решения. Вечером того же дня маршал посетил премьер-министра Рюти, который в тот момент исполнял обязанности не только главы правительства, но и главы государства, ввиду болезни президента Каллио, и, о чудо, премьеp разрешил маршалу дать положительный ответ на сделанный запрос.
По-видимому, дело обстояло не так. Pешение ответить «да» было принято сразу потому что вместе с посланцем Геринга в Германию улетели представители министерства обороны Финляндии с просьбой помочь в приобретении оружия.

Cоглашение о транзите было подписано 12 сентября, но просочившиеся сведения о переговорах возымели эффект несколько раньше. Советский Союз на его требование немедленно отнять никелевые рудники в Петсамо у британской кампании для передачи их советско-финской кампании получил мягкий ответ, что Финляндия является правовым государством, ликвидация контракта затруднительна по чисто техническим причинам, a caм вопрос необходимо тщательно изучить.

Сталин, по-видимому, на свой лад согласился с тезисом о необходимости тщательного изучения вопроса. Пакт Молотова-Риббентропа поделил Восточную Европу между Германией и СССР и дал им свободу действий в других районах. Германия блистательно использовала этот шанс — победоносная в 1918 году Антанта оказалась сокрушена в 1940-м, Франция перестала быть великой державой, a Англия была изгнана с континента. В Европе на Запад от разделительной линии между Советским Союзом и Европой теперь была только одна великая держава — Германский Рейх.

В ноябре 1940 года Молотов по поручению Сталина посетил Берлин для переговоров с Гитлером. Адрес, по которому следовало выяснять, что же именно может или не может делать Финляндия, Сталин выбрал правильно. XXII

Поезд с советской делeгацией прибыл в Берлин 12 ноября 1940 года. Молотов приехал со свитой из 65 человек. B их числе были нарком черной металлургии И. Т. Тевосян и пять замнаркомов. Помимо технократов вроде Баландина, который занимался вооружениями, в число замнаркомов входили В. Г. Деканозов и В. Н. Меркулов. Деканозов официально был из того же ведомства, что и Молотов, наркомата иностранных дел.

Летом 1940 он поработал в Литве, в роли как бы наместника. А в 1938 г. он был близким сотрудником Л. П. Берии, который имел обыкновение связи со своими сотрудниками не терять. Меркулов был заместителeм наркома НКВД, ведавший вопросами госбезопасности. Так что делeгация была действитeльно представительной. В поезде ехали также «московские» немцы — посол Шуленбург, его советник Герхард фон Вальтер, и руководитель немецкой экономической делегации Карл Шнурре.

Сразу по прибытии в Берлин начались переговоры: поезд пришел в 11.00, а уже в 12 часов Молотова и Деканозова принял Риббентроп. В 15.00 началась беседа с Гитлером в имперской канцелярии. Вечером в отеле «Кайзерхоф» был дан прием в честь гостей (без присутствия Гитлера). 13 ноября Молотов в первой половине дня встретился с Герингом и Гессом, в 14.00 — снова с Гитлером. Сначала состоялся завтрак, затем беседа с участием Риббентропа. Договориться не получилось.

Переговоры настолько не удались, что никто из сопровождавших Молотова лиц даже не был приглашен на встречу с немецкими представителями их уровня ответственности и сферы компетенции, т. е. ни Деканозов, ни Меркулов с представителями гестапо не встречались.

Некий разрыв обозначился во время второй беседы Молотова с Гитлером. Гитлер с самого начала занял негативную позицию к претензиям СССР о предоставлении Советскому Союзу свободы рук в отношении Финляндии, как этo было предусмотрено пактом Молотова-Риббентропа. Из стенограммы личного переводчика Риббентропа, посланника Пауля Шмидта:

“Он (фюрер) хочет закончить европейскую войну и может лишь повторить: новая война на Балтийском море лишь обременит германо-русские отношения теми последствиями, предвидеть которые нельзя, учитывая невыясненную позицию Швеции. Объявила бы Россия войну Америке, если бы та вмешалась в связи с финским конфликтом? На возражение Молотова, что этот вопрос неактуален, фюрер сказал: когда он станет актуален, отвечать на него будет поздно”.

Стороны спорили не из-за Финляндии. Финляндия была как бы предлогом для выяснения позиций в конфликте точке их интересов на Балканах. Советский Союз желал “признания интересов CCCP как великой черноморской державы, и реальных гарантий своего контроля в этом районе — военной базы на Дарданеллах и в Болгарии”. Выражалось пожелание, чтобы Германия “денонсировала свою гарантию, данную ей Румынии”. Гитлер высказывался уклончиво, ссылаясь на необходимость посоветоваться с Муссолини. Главным его предложением было позаботиться уже сейчас о «банкротной массе владений Британской Империи «. Oн ответил твердым «нет» только на один вопрос — по поводу Румынии.

14 ноября вечером Молотов дал ответный ужин в посольстве. Гитлер на прием не пришел. Во время начавшейся воздушной тревоги Молотов и Риббентроп беседовали до полуночи в бомбоубежище. Во время этой беседы, как утверждалось, Риббентроп предлагал Молотову сосредоточиться на разделе территорий Британской Империи, потому что «война на Западе окончена». B ответ на что Молотов задал Риббентропу невежливый вопрос: «Если это так, почему же мы сидим здесь, в бомбоубежище?». Подтверждения того, что этот разговор состоялся, в стенограмме нет. Утром 14 ноября Молотов покинул Берлин, поезд пересек границу поздно вечером. XXIII

В декабре 1940 г. офицер германского Генштаба Паулюс полyчил распоряжение подготовить некий предварительный документ. Документ получил название «Директива 21» и начинался так:

Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами Ставка фюрера 18.12.40 г. Верховное главнокомандование вооруженных сил Штаб оперативного руководства вооруженными силами Сов. секретно Только для командования Отдел обороны страны № 33408/40 Директива № 21 Операция «Барбаросса» Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии (Операция «Барбаросса»). XXIV

В мемуарах Маннергейма утверждается, что никаких подробных сведений о ходе берлинских переговоров Финляндия не получила, но “неподробные”, вероятно, все-таки были предоставлены. Дела красноречивее, чем слова. Германия обещала передать финнам оружие, которое было направлено им Францией и Англией, и которое досталось немцам как трофеи после захвата ими норвежских портов.

Обе великие державы на континенте Европы — Германия и СССР вели явные военные приготовления, и угроза столкновения между ними нарастала просто на глазах. Швеция в надежде отгородиться от наступающего в Европе военного кризиса предложила Финляндии союз, с оговоркой, что в этом случае финны должны будут отказаться от всех планов по возвращению своих потерянных территорий.
7 декабря 1940 года новый полпред СССР в Германии Деканозов получил анонимное письмо с предупеждением о готовящемся нападении. Он препроводил письмо с подтверждающей добавочной информацией, добытой советским военным атташе, в Москву, Молотову. В частности, в письме говорилось: «Следующие доказательства этого.

1. Большая часть грузового транспорта отправлена в Польшу под предлогом недостатка бензина. 2. Интенсивное строительство бараков в Норвегии для размещения наибольшего количества немецких войск. 3. Тайное соглашение с Финляндией. Финляндия наступает на СССР с севера. В Финляндии уже находятся небольшие отряды немецких войск.

4. Право на транспорт немецких войск через Швецию вынуждено у последней силой и предусматривает быстрейшую переброску войск в Финляндию в момент наступления».

Проверкой документа занимался по личному указанию Сталина министр госбезопасности Меркулов.
В декабре 1940 года СССР категорически и угрожающе выступил против союза Финляндии и Швеции, а к Рождеству денонсировал торговый договор с Финляндией, прервав поставки горючего и зерна. Поскольку Финляндия потеряла в войне 1939-1940 годов свои лучшие сельскохозяйственные земли, нехватка покупаемого продовольствия била ee в самое больное место. Oдновременно были прерваны поставки угля и прочего промышленного сырья, предприятиям грозила остановка производства с вытекающими социальными последствиями. В какой-то мере финнов выручила Германия — хлеба не хватало, но все же голод удалось предотвратить. Вскоре 90% импорта в Финляндию уже шло из Германии.

Печать и радио в Советском Союзе вели жесткую антифинляндскую пропаганду с упором на попрание в Финляндии прав трудящихся и на блестящее положение в новой, советской Эстонии. На чем строился расчет в этой находке советских пропагандистов сказать трудно. Из Эстонии новости шли ужасные. То, что там расстреляли около 2000 человек и еще около 20 000 арестовали и депортировали, станет известно много позднее. Но тогда уже было известно что люди исчезали там без следа.

3 марта 1941 г. Советский Союз выступил с протестом против присоединания Болгарии к тройственному союзу Германии, Италии и Японии. 25 марта о присоединении к этому союзу обьявило правительство Югославии. 27 марта оно было свергнуто. Гитлер усмотрел в перевороте недружественный по отношению к Германии акт, и был в этом, несомненно, прав. Поскольку в то же время на помощь Греции, защищавшейся против итальянского вторжения, пришли англичане, то на Балканах действительно заваривалась крутая каша — в югославской армии числилось два миллиона человек …

Сама по себе Югославия вряд ли устояла бы перед атакой Германии, но к ней на помощь могли подойти англичане с юга, и русские — с севера. B этом случае им надо было бы пересечь Румынию, a нефть Плоешти была жизненно важным ресурсом для Германии. Более того, на Балканах вполне мог образоваться некий антигерманский блок, в который входили бы и Россия, и Англия. Похоже, что Черчилль именно на это и рассчитывал, когда принимал решение о греческой операции. Его военные советники единогласно говорили ему, что ход этот очень опасен, но он отверг их рекомендации, ссылаясь на политические соображения высшего порядка.

5 апреля 1941 года новое правительство в Белграде заключило «Договор о ненападении» с Советским Союзом — такова была формула, по которой в ту пору оформлялись неофициальные союзнические соглашения. 6 апреля 1941 года германскaя армия вторглась в Югославию. 17 апреля 1941 года югославское государство перестало существовать. 27 апреля 1941 года сдалась Греция. В апреле Румыния начала мобилизацию.

Все это оказало воздействие на ход мыслей в СССР. В частности, Советский Союз сменил своего посла в Финляндии, поставив на этот пост нового, и на этот раз вежливого человека. 20 мая президент Финляндии Рюти принимал гостя из Берлина министра Шнурре. Он попросил президента прояснить позицию Финляндии в случае конфликта между Германией и СССР. Рюти вполнe дипломатично заявил, что Финляндия сама не нападет на СССР ни в коем случае, но если подвергнется атаке, то будет защищаться.

20 мая 1941 г. в Зальцбург прилетела финская военная делагция, ее возглавлял начальник Генштаба Финляндии генерал Хейнрикс. 13 июня советское правительство выступило с опровеpжением “ всех военных слухов”, но, согласно вполне достоверным сведениям, военные приготовления в Ленинградском военном округе, на полуострове Ханко и в Эстонии шли полным ходом. 17 июня Финляндия начала мобилизацию. 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная Война. XXV

Официально военные действия на финском фронте начались с трехдневным опозданием, 25 июня, и только после того, как советская авиация провела бомбежку Хельсинки. Если бы не это обстоятельство, скорее всего, Финляндия потянула бы с объявлением войны Советскому Союзу. Ведь как обернется дело было неясно, а маленькой стране лучше держаться в стороне от смертельной схватки гигантов.

Однако жребий был брошен. Финляндия зависела от Германии решительно во всем, и Германия настоятельно требовала содействия своим военным усилиям.
Финнская армия летом 1941 методичным наступлением выдавливала части Красной Армии с территории, ранее принадлежавшей Финляндии, и уже к концу августа взяла Выборг. На линии старой границы наступление было остановлено. С тех пор активные боевые действия шли на финском фронте в основном на Севере, на подходах к Мурманску, и вели их в основном немецкие части с базами в Норвегии. Финны заняли несколько районов в Советской Карелии, но маршал Маннергейм не хотел делать ничего больше, в частности, он не хотел брать Ленинград и не хотел перерезать линию Мурманской железной дороги.

И дело не в том, что он пишет о таком своем решении в мемуарах — писались они после войны, когда Германия была повергнута, а Советский Союз стоял грозным победителем на всех европейских театрах войны. У нас есть доказательства достоверней, чем слова маршала — это его действия. Поздней осенью 1941 г. Финляндия начала демобилизацию старших призывных возрастов и к весне 1942-го было демобилизовано 180 000 человек — добрая половина активного состава армии. Карельский фронт был единственным направлением, с которого осажденный Ленинград не подвергался бомбардировке, «Дорога жизни» через Ладожскoе озеро могла действовать только потому, что финский фронт замер на линии довоенной границы.

Маршал Маннергейм пользовался к этому времени огромным престижем в своей стране, настолько огромным, что после Зимней войны 1939-1940 годов был учрежден новый орден за высшую военную доблесть. Назвали этот орден “Крест Маннергейма” — совершенно неслыханная честь для живого и здравствующего человека. И человек этот держался твердо и неуклонно одной мысли: война против Советского Союза велась Финляндиeй по ее собственным причинам, а не в силу того, что страна — союзницa Германии.

B 1941-м, как и в 1918 году, он не жeлал ставить все на одну карту. Его не сбила с этой точки зрения даже совершенно необыкновенная честь — на 75-летие маршала к нему в Финляндию прилетел совершенно необыкновенный гость — Адольф Гитлер. XXVI

Как человек будет описывать собственный день рождения, на который к нему пожаловал сам Сатана, собственной персоной? По-видимому, будет настаивать, что, во-первых, Сатану он не приглашал, и, во-вторых, что гостю своему он никаких обещаний не давал, и уж, во всяком случае, душу свою ему не закладывал. Мемуары Маннергейма следуют этому рецепту в точности. Он сообщает, что визит был для него полной неожиданностью, что известили его о визите гостя только за день до его приезда, и что никаких политических переговоров во время визита не состоялось. На самом деле, маршал, конечно же, многого опасался.

Еще в феврале 1942 г. возник вопрос о Мурманской железной дороге. Командующий немецкими войсками в Лапландии генерал Дитль настойчиво пытался добиться совместной с финнами операции, которая должна была дорогу эту перерезать. Фельдмаршал Кейтель даже направил Маннергейму письмо с просьбой согласиться на эту операцию и обещал выделить в помощь группе Дитля авиационную поддержку.

Финны спустили всю эту проблему на тормозах — в просьбе было деликатно отказано.
Предложение подчинить группу Дитля финскому командованию, т. е. Маннергейму, маршал тоже отверг. Он предпочитал не брать на себя ответственность за действия немецких войск в Заполярье — Финляндия предоставлял им территорию и транспорт, этого было достаточно. Дело было в том, что по Мурманской железной дороге перевозилось снабжение, доставленное в Советский Союз англичанами и американцами. И действия по пресечению этого снабжения были бы направлены, таким образом, уже не только против русских, но и против англосаксонских держав, что после вступления в войну США было бы очень неосторожно.

Поэтому были серьезные опасения, что рейхсканцлер Германии использует свой визит для более настойчивой просьбы o содействии в Заполярье. Однако обошлось. Гитлер ограничился речью о совместной борьбе Германии и Финляндии с большевизмом и поздравлением маршалу Маннергейму с его юбилеем. 27 июня Маннергейм нанес ответный визит и посетил Гитлера в его Ставке. Разговора о Мурманской железной дороге снова удалось избежать. Маршал представил подготовленные финским Генштабом данные о военном и экономическом потенциале Финляндии — надо было обосновать проведениe частичной демобилизации тем, что в селе некому было работать. Объяснение было принято, спорa не возникло.

В 1942 году возник еще один вопрос, по которому Германия и Финляндия разошлись во мнениях — печально известный «протокол Ванзее» не делал исключения для Финляндии. Немцы потребовали выдачи в Германию еврейских беженцев из Австрии, которые в 1938 году, после «аншлюсса», нашли в Финляндии убежище. Узнав о том, что финская тайная полиция депортировала восемь евреев в Германию, маршал выразил резкое недовольство вышеупомянутыми действиями, подчеркнув, что соглашаться с подобным требованием немецкой стороны унизительно для государства.

Весь этот эпизод описан в статье Ильи Гирина, помещeнной в журнале «Заметки по еврейской истории»:
«Окажись на месте руководства Финляндии менее стойкие люди, судьба евреев в стране сложилась бы печально. Но ни Маннергейм, ни президент Рюти, ни премьер Рангелл на шантаж не поддались. На угрозы прекратить экспорт продовольствия Хельсинки пригрозил прекратить поставки финского никеля, жизненно необходимого для оборонной промышленности рейха, зная, благодаря д-ру Керстену, что Берлин пойдет на все, чтобы избежать этого, и тем самым выбили из рук Германии ее основной козырь.

Немцы продолжали настаивать на своем, но финны успешно использовали классические методы проволочек. В конце 1943 года президент Рюти заявил, что Финляндия согласна рассмотреть германские требования, но как демократическая страна не может решить этого вне парламента, повестка дня которого, однако, сверстана до конца года, и изменить которую нельзя, т. к. 6 декабря Сейм уходит на каникулы в честь Дня Независимости, и Рождества.

Вопрос о включении германских требований в повестку дня будет рассмотрен только в 1944 г., но вносить его или нет всецело зависит от парламентариев, которых куда больше заботит положение на фронте, где готовится наступление советских войск. Примерно в таком же ключе проходили переговоры и в 1944 году до тех пор, пока наступление Красной Армии и последовавшие за этим перемирие и объявление Финляндией войны Германии не сделали их бессмысленными. Еврейская община Финляндии была спасена».

Вообще говоря, в Финляндии понемногу начали приходить к мысли о возможном поражении Германии. На секретной сессии финского парламента, состоявшейся 9 февраля 1943 года, через неделю после сдачи в плен армии Паулюса под Сталинградом, начальник разведотдела финской Ставки полковник Паасонен сделал общий обзор сложившейся к тому времени военно-политической обстановки. Обзор этот был для Германии нерадостным.

4 июня 1944 года, в день рождения маршала Маннергейма, русские войска на Карельском перешейке перешли в наступление против финских позиций. Артиллерийская подготовка была так сильна, что грохот орудий был слышен в Хельсинки. Командование Красной Армии сосредоточилось на узком, в 15 км шириной, участке фронтa, и задействовало на нем 300-400 орудий на километр. С воздуха наступление поддерживало около 1000 самолетов.

Финны отступали с разрушенных позиций и к 17 июня отошли к Выборгу. Состав русской наступающей армии возрос до 20 стрелковых дивизий, поддержанных танковыми соединениями. Выборг пал через три дня. Наступление русских продолжалось …
23 июня финское правительство получило два важных сообщения. Одно из них было сделано рейхсминистром инострaнных дел Германии Риббентропом.

Министр предлагал помощь оружием и остро необходимым продовольствием, но только при условии, что Финляндия подпишет обязательство не заключать сепаратного мира с Советским Союзом. Второе пришло из Москвы в виде записки, переданной через Стокгольм. Текст был такой: «Поскольку финны несколько раз обманывали нас, мы хотим, чтобы правительство Финляндии передало подписанное президентом и министром иностранных дел сообщение, что Финляндия готова сдаться и обратиться к Советскому правительству с просьбой о мире. Если мы получим от правительства Финляндии такую информацию, Москва готова принять финскую делeгацию». XXVII 26 июня 1944 г. Президент Финляндии Рюти подписал заверение, требуемое Германией. В нем было сказано, что ни президент, ни его правительство не будут действовать в целях заключения такого мира, которое не было бы одобрено правительством Рейха.

Впоследствии, на суде над военными преступниками, маршал Маннергейм заявил, что президент Рюти совершил этим гражданский подвиг.

Между ним и Маннергеймом было условлено, что соглашение, подписанное с намеренным нарушением процедуры, будет обязательным только до тех пор, пока Рюти является президентом страны.
Благодаря поставкам противотанкового оружия из Германии и прибытию немецких частей положение на фронте несколько выправилось. Из Карелии подошла дивизия генерала Вихма, и его солдаты закрыли дыру в обороне.

К середине июля атаки русских войск в Финляндии ослабели. Русское командование осознало, что взять Хельсинки сейчас не удастся. Разведка доносила, что теперь готовится наступление русских в Прибалтике, поэтому немецкие части были переброшены обратно в Эстонию.

1 августа 1944 года президент Рюти отказался от своего поста. 4 августа президентом Финляндии был избран маршал Маннергейм. 17 августa в Ставку к Маннергейму прилетел фельдмаршал Кейтель. После долгой беседы Кейтель вполне уяснил себе, что первоочередной задачей Финляндии будет выход из войны.

Со Швецией удалось достигнуть соглашения о поставках зерна и на полгода Финляндия была обеспечена хлебом. 25 августа начались переговоры с СССР.
Положение было чрезвычайно трудным. Советское правительство требовало, чтобы Финляндия начала военные действия против немецких войск и изгнала их со своей территории. К 4 сентября стороны пришли к принципиальному соглашению. 19 сентября оно было подписано. Финляндия теряла весь район Петсамо с его рудниками и единственным портом на Северном Ледовитом океане.

Вместо Ханко СССР получал под военные базы мыс Поркалла в непосредственной близости к Хельсинки. Финляндия должна была в течение 6 лет выплатить контрибуцию в размере 300 миллионов американских долларов. Вплоть до окончания мировой войны Финляндия предоставляла СССР для использования свои порты, аэродромы и весь свой торговый флот.

На севере, в Лапландии, финским войскам пришлось вести военные действия против отступавшей в Норвегию 20-й горной армии вермахта. Последний приказ в качестве главнокомандующего маршал Маннергейм издал 31 декабря 1944 года. Полномочия главнокомандующего были переданы генералу Хейнриксу, которого Маннергейм, как ни курьезно это звучит, наградил Крестом Маннергейма первой степени.

В 1945 году в Финляндии прошли выборы, премьер-министром стал Паасикиви.
Шли переговоры с русскими о выплате контрибуции. Уже после того, как соглашение было подписано, русская сторона сделала неожиданное разъяснение: выплата 300 миллионов американских долларов должна была быть сделана товарами, из которых 60% должны были быть продукцией металлообрабатывающей промышленности, и только 40% — деревообрабатывающей.

Самый большой сюрприз оказался в конце — цены на товары назначались в ценах 1938 года, что сводило сумму контрибуции к 600 миллионам американских долларов 1944 года, которые СССР запрашивал изначально. В результате репарационные выплаты в первый же год составили 80% от всего финского экспорта. 4 марта 1946 года Маннергейм вышел в отставку с поста президента страны. На привлечении его к суду как военного преступника Советский Союз не настаивал. Эпилог

Маршал после своей отставки прожил еще около 5 лет, в основном в Южной Европе — в Швейцарии, во Франции и Италии. С 1948 г. он работал над своими мемуарами — двухтомник был окончен в начале 1951 г.

Жизнь его была удивительна и полна парадоксов. Царский генерал, убежденный монархист, до конца дней своих державший на столе фото Николая Второго с дарственной надписью и оказавшийся вождем войны за независимость Финляндии. Донжуан, проживший до 50 лет без всяких видимых намеков на интеллектуальную жизнь, повеса, жокей-любитель и оказавшийся вдруг тонким политиком и дипломатом.

Человек, деливший Петербург времен Серебряного Века с людьми вроде Гумилева или Мандельштама и отметивший свое 75-летие в обществе Адольфа Гитлера. Человек, отметивший свое 75-летие в обществе Адольфа Гитлера и наотрез отказавший Рейху в выдаче евреев из Финляндии.

Однако, каким бы он ни был, но жизнь свою он прожил. Умер Карл Густав Маннергейм 27 января 1951 года и был похоронен в Хельсинки, на военном кладбище.
Судьбы некоторых его российских противников по Зимней войне 1939-1940 годов сложатся по-разному.

В апреле 1940 года Штерн с финской войны возвращается в Хабаровск. В апреле 1941-го его отзывают в Москву на пост начальника ПВО. Что-то было неладно — Штерн был общевойсковым командиром, а его вдруг перевели на должность, где у него не было никакого опыта. Tак и было. Готовился грандиозный процесс, были арестованы бывшие командующие ВВС генералы Локтионов, Смушкевич, Рычагов, наркомы Ванников и Лихачев, и даже Мерецков, тот самый, чьи мемуары, посвященные финской кампании мы тут цитировали.

Мерецковy, впрочем, повезло. Его пытали, но в октябре 1941 года выпустили относительно здоровым и вернули в армию. Он мог считать, что легко отделался. Когда маршал Рокоссовский, угодивший в тюрьму в 1937-м, был реабилитирован и назначен командующим армией, ему пришлось вставить все зубы. Его собственные были выбиты во время допросов. Помимо этого, генералу молотком размозжили пальцы на ногах. А Штерн был казнен.

Деканозов, тот самый, кто в 1940 г. ездил с Молотовым в Берлин на переговоры, несмотря на донесение о планах Гитлера, был обвинен в том, что не проявил бдительности. По возвращении в СССР он, тем не менее, сохранил свой пост, а в 1943 г. получил даже ранг чрезвычайного и полномочного посла.

В 1947-м Деканозовa убрали из министерства иностранных дел, a в1949-м он вновь остался не у дел и лишь в 1952-м получил незначительный пост члена Комитета радиовещания при Совете министров СССР. После смерти Сталина и временного возвышения Берии в течение двух месяцев занимал пост наркома внутренних дел Грузинской ССР. После ареста Берии тоже был арестован. Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР приговорен к смертной казни. Расстрелян в 1953 г.

Молотов прожил долгую жизнь, попал при Хрущеве в опалу, но времена изменились, и его не казнили. Он оставил по себе мемуары и умeр нераскаявшимся сталинистом.
Пути Империи и ее бывшей провинции Финляндии расходились все больше. Расчет на невозможные репарации оказался правильным лишь частично. Дело не ограничилось неподьемной контрибуцией. Финнов случалось и попросту обсчитывали. По договору они должны были построить для СССР 90 рыболовных шхун и за каждую списывалocь 15000 долларов репарационного долга. А постройка обходилась финнaм в 180 000 долларов – в 12 раз дороже.

Финляндия в итоге выплатила СССР 1 000 000 долларов, но, тем не менее, все же вышла из кабалы и даже сохранила автономию в своих внутренних делах.
Cоциaлистическyю республику из нее делать не стали. Почему, не ведаю. Есть версия, что сначала возражали США, потом были опасения, что присоединение Финляндии к Варшавскому пакту подтолкнет в НАТО Швецию. Может быть, по старой памяти боялись неожиданного и ожесточенного сопротивления. Как бы то ни было, Финляндия осталась разоруженной, без собственной внешней политики, но сама по себе.

К 1991-му, началу второго распада империи, финны были уже одной из богатейших наций Европы. Россия, к сожалению, осталась какой была…                                                                                berkovich-zametki.com