Инна Слобожан,
Санкт-Петербург
Однажды в Кремле президент Владимир Путин в очередной раз вручал государственные награды лучшим людям страны. Среди молодых летчиков, рабочих, космонавтов и тружеников села выделялся пожилой человек с яркой серебристо-седой головой и яркими лучистыми глазами. Это был Даниил Александрович Гранин. Конечно, надо бы сказать, что он Герой Социалистического Труда, лауреат Государственных премий СССР и России, кавалер ордена Андрея Первозванного и многих других наград. Но для нас, ленинградцев, а теперь петербуржцев, он, прежде всего, ГРАНИН. И этим все сказано.
В нашей самой читающей стране мы не пропускали новинки, а уж за своими, ленинградцами, следили особенно тщательно. Бурно обсуждали гранинские «Искатели», «Иду на грозу», «Наш комбат», «Кто-то должен», и, конечно же, «Блокадную книгу», написанную в соавторстве с Адамовичем. Ну, а поскольку я всегда относилась к разряду читающей публики, то получается, что Гранин словно сопровождал меня всю жизнь. Но это все же было заочное знакомство. Однако жизнь непредсказуема и часто преподносит неожиданные сюрпризы.
Я работала редактором в Лениздате, и как-то мне поручили выпустить новую книгу Даниила Гранина на, казалось бы, избитую, изъезженную тему путешествий. Думалось, что после Юлиана Семенова, поведавшего чуть ли не обо всем и обо всех, и писать-то не о чем. Но оказалось, что один и тот же объект выглядит совершенно по-разному., когда на него смотрят совсем другими глазами. У Гранина нет того политического калейдоскопа лиц, стран, континентов, которым отмечены все путешествия Юлиана Семенова. Но его взгляд оказался неожиданно веселым, с добрым юмором, тихим подсмеиванием над собой и по-юношески веселым интересом ко всему на свете. Книга называлась «Неожиданное утро» и явила читателю совершенно нового, словно неизвестного, писателя. Если раньше во всех своих произведениях он поражал меня больше всего как философ, как оригинальный мыслитель и выразитель каких-то совсем новых идей все равно в какой художественной форме, то в этой книге он раскрылся как остроумный весельчак, умеющий увидеть массу смешного и интересного там, где уже прошли толпы и не увидели ничего. Действительно, ну кто будет читать про Италию, да особенно про Капри!? Надоело. Подавайте что-нибудь неизвестное…
Гранин не только сумел заинтересовать читателя. Он так рассказал про Капри, с таким юмором… И это было только началом этой удивительной книги: в ней и о друзьях-писателях, с которыми вместе путешествовали, и об известной всей стране Болгарии, и о многих других странах… Казалось бы, ну что можно еще рассказать о Болгарии?. Вот небольшой отрывок из этой книги (привожу его в сокращении и отчасти в пересказе).
«Это было в Болгарии, в Варне — первой нашей загранице. Нас повезли по достопримечательностям, потом отпустили гулять по главной улице города. Не помню, то ли Сергей Орлов уведомил кого-то из своих однокашников по Литинституту, то ли они случайно встретились. Помню лишь, что мы уселись в парке большой компанией. Это были молодые болгарские поэты, друзья Сереги. Ходили по рукам бутылки «Плиски» и ракии, читали стихи, пели песни… Очнулись мы, когда кто-то посмотрел на часы. Пять часов!!! Время отплытия теплохода!!! Мы бежали так, как никогда уже после не бегали. А за нами неслись болгары с бутылками… Трап был уже поднят. Туристы толпились на всех палубах и когда мы показались, закричали: «Вот они!!!».
Некоторое время нас выдерживали, как бы не замечая, потом спустили веревочную лестницу. Болгары видно не очень-то понимали, что нас ждет, и совали нам в карманы бутылки. Лестница раскачивалась. Я плохо переношу высоту, а у Сереги рука с войны была изувечена. Как я теперь понимаю, в трезвом виде мы наверняка не осилили бы этой цирковой лестницы. Это было свинство. Мы лезли и матерились под хохот и комментарии свесившихся через борт туристов. Только злость и помогла нам. Когда мы перевалились через борт, то уже не чувствовали себя виноватыми. У нас отобрали паспорта и велели ждать вызова в такую-то каюту. Мы отправились в бар…
Теплоход стоял еще около часа. Нас хотели списать на берег и отправить домой поездом за нарушение дисциплины. Вызвали Паустовского как старейшину, чтобы он подписал бумагу о нашем безобразном поведении. Но он только благодушно развел руками: «Да что случилось-то? У нас разве воинская часть? Мы едем смотреть… Ну, мальчики немного засмотрелись».
А после ужина нас вызвали на допрос. Плечистый атлет интересовался, с кем мы пили и где, потом стал нас воспитывать: «Нам доверили. Нас выделили, и не для того, чтоб мы изображали из себя богему. И что получилось? В первом же порту мы подвели всех!». И чем только нам ни грозили — и здесь, и по приезде домой: «И больше вы на берег не сойдете, ни в одном порту вас не выпустят. Заграницы вам не видать. Будете куковать на теплоходе…».
– Послушай, — сказал Серега.- Что ж ты нас пугаешь, дяденька? Мы на фронте танкистами были… Окопно-орудийно-танковую шатию знаешь?
Не смотря ни на что, часы, проведенные в Варне, были прекрасны, и плевать мы хотели на все дальнейшие заграницы. Пропадите вы пропадом с вашей Европой, с выходом на берег, с вашими запретами. Чем плохо сидеть в баре, плыть по океану, смотреть на порты… Счастье, что мы вообще живы, войну прошли, и с тех пор одиннадцать лет живем! Мы отправились на палубу и запели под руководством Сергея Орлова: «Всю Европу за три перекура…». Была такая лихая солдатская песня последнего года войны. Море нам было по колено и черт не брат.
Опытный Паустовский был уверен, что все обойдется. Все, и, правда, обошлось. «Раз вас не волнует, то и у них интереса не будет» — уверял он. Мы угощали его ракией, он учил нас жить: «Данила, уходить от женщины нужно так, чтобы не заставлять ее страдать, а от жены уходить — взяв с собою только машинку и рукопись, ничего более» — наставлял он нас.
Книга Даниила Гранина «Неожиданное утро» с рассказом об этих событиях вышла в свет в 1987 году. Как видим, в душе это был все тот же молодой веселый лейтенант, которому черт не брат и море по колено. В редакции он появлялся всегда безупречно одетый, по-ленинградски сдержанно-вежливый, даже несколько холодноватый в общении, элегантный седовласый красавец все с теми же лучистыми глазами юноши. Я вспомнила Юлиана Семенова и его дочь-художницу: они искали типичных старых питерских интеллигентов, так сказать, типаж. Гранин – куда уж типичнее…
Один раз, когда Даниил Александрович что-то занемог, я навестила его дома. Он жил в том же писательском доме, что Дудин, Решетов, и многие другие известные люди. Даниил Александрович отбросил свою вечную сдержанность и показал себя гостеприимным хозяином — с чаепитием на кухне, этой приметой советского быта. Снова вспомнил их первую писательскую поездку за рубеж. Конечно, их выпускали везде, где останавливался теплоход.
— Мы с Серегой долго не могли понять, как это нас везде сразу узнают. Понятно, ходим толпой, этакой черно-серой массой. Потом догадались: мы обращаем на себя внимание, прежде всего, шириной брюк. У нас-то клеш считался модным. А здесь мы привлекали всеобщее внимание и своими черными костюмами — галстуки затянуты, пуговицы застегнуты, а брючины полощутся как паруса… Потом мы с Сергеем провели эксперимент. Решили, одевшись совсем по-другому, на улице не говорить ни слова по-русски. И вдвоем спустились в парижское метро. Чудеса! Нас узнали сразу и безошибочно.
Только вошли в вагон, к нам сразу бросились две дамы: «Здравствуйте! Давно вы в Париже?». Что было написано у Сереги в глазах — переводить не буду. Вслух же он отвечал вполне приветливо — это оказались две бывшие эмигрантки.
Зато в Помпее опять случился казус. Водила нас там одна противная гидша. Показала все, а в термы пускать не захотела. Там, дескать, неприличные картинки, похабщина, никому не нужная. Ей-то может и не нужная, а нам в самый раз. Молодость наша и без того обгрызанная войной, урезанная строгостью запретов в школах и институтах, где армия воспитателей следила, чтоб никто ни с кем, никто ни к кому… И вот вдруг здесь, за тысячи верст от родимых ханжей нас лишают части программы, называя порнографией картины, сделанные две тысячи лет назад. Почему порнография? Для древних это было высокое искусство любви, культ любви. Раз нас не пускают в термы, мы пойдем сами! «Что о вас подумают? Какие интересы вы демонстрируете?». Мы ничего не демонстрировали. Мы защищали тех древних мужиков, как могли, лучшими словами.
Вечер за чаем и за воспоминаниями пролетел быстро. Словно вернулись в молодость на тридцать лет назад… Казалось бы, ничего не осталось от тех молодцев, что, чертыхаясь и матерясь, лезли на теплоход по веревочной лестнице, а потом орали солдатские песни на палубе, но глаза говорили о другом: да нет же, мы все те же, вот только Сереги уже нет…
Сергея Орлова не стало в 1977 году. Тяжелое ранение и дважды горение заживо в танке дали о себе знать. И хоть Сергей отпустил бороду, чтобы скрыть кровавые рубцы погорельца, но кого это могло обмануть? Все знали о Сергее все. И то, что он всю войну прошел танкистом, было так же хорошо известно всем, как и то, что его друг и товарищ по писательскому братству Даниил Гранин таким же лейтенантом защищал Ленинград в окопах на подступах к городу.
Уже сейчас, в двадцать первом веке, когда из всей когорты писателей-фронтовиков уцелел, пожалуй, один только Гранин – дай Бог ему здоровья и сил!- он издал свою новую и, надеемся, не последнюю книгу — «Мой лейтенант». Понятно, о ком она и о чем. А значительно раньше, в 1972 году, вышла книга стихов Сергея Орлова с точно таким же названием — «Мой лейтенант» — обе они о солдатском подвиге. Вот отрывок из одноименного стихотворения:
«…Жизнь прошла с тех пор,
Не просто годы.
А за ней, там, где огни встают,
В сполохах январской непогоды
Возле самой смерти на краю,
Скинув молча полушубок в стужу,
Лейтенант в неполных двадцать лет,
Я ремень затягиваю туже
И сую за ватник пистолет.
Больше ничего со мною нету
Только вся Россия за спиной
В свете догорающей ракеты
Над железной башней ледяной.
Вот сейчас я брошу сигарету,
Люк задраю, в перископ взгляну
Через окуляры на полсвета
И пойду заканчивать войну…
Вот такими были они, мои лейтенанты, Даниил Гранин, Сергей Орлов и тысячи их друзей-однолеток, спасшие нас от врага. Это были НАШИ ЛЕЙТЕНАНТЫ — самые лучшие, самые красивые, самые верные…
