Формирование государств и их экономик происходило в результате действий субъектов, осуществляющих сознательный исторический выбор. Тем не менее эти процессы правомерно отнести к естественной эволюции, то есть к процессам, исход которых определяется объективными факторами. В России изначально складывались иной тип государства и иная структура экономики по сравнению с Западом, и затем на протяжении многовековой истории эти различия никогда не сокращались. Все попытки европеизировать государство и экономику заканчивались для России лишь поверхностным заимствованием элементов западной идеологии, экономических институтов и управленческих структур, которые на российской почве давали совершенно иные плоды, чем на европейской. Мы не касаемся здесь вопросов вхождения России в общеевропейское культурное, духовное, образовательное, научное пространство. Влияние Европы на Россию в этих сферах, как и вклад России в мировую литературу, искусство, науку, очевидно и не требует особых доказательств. Но социальная и экономическая эволюция в России никогда не осуществлялась так, как на Западе.
Мы не можем принять в качестве объяснения этого факта версию о якобы отставании России в социально-экономическом развитии сначала по причине татаромонгольского ига, затем из-за запоздания с буржуазно-демократической революцией и, наконец, вследствие 70-летнего социалистического строительства в ХХ веке. Эти версии не верны прежде всего потому, что Россия не отставала в социально-экономической эволюции, а шла иным путем. Если бы речь шла просто об отставании, то за многовековую историю Россия преодолела бы это отставание подобно тому, как это делали во все времена те страны, которые переходили из догоняющих в лидеры мировой экономики.
Для выяснения истинных причин различий социальной эволюции России и стран Запада следует обратиться к объективному исследованию исторических процессов. Татаромонгольское иго никак не задержало формирование национального государства на территории России. Напротив, Московское государство активно собиралось и укреплялось именно в период татаромонгольского ига. У естественной эволюции Русского мира в тот период был выбор: пойти в сторону Европы или осуществить трансформацию удельных княжеств в самодержавное Московское государство. Национальное русское государство гипотетически могло быть сформировано и на основе Великой Литвы или Новгорода Великого, что означало бы вхождение в орбиту западноевропейских процессов. Более того, если бы собирателем Российского государства стал Новгород Великий, то России принадлежал бы приоритет в создании системы государственного управления на основе вечевой демократии. Почему находящаяся под азиатским «игом» Москва оказалась сильнее Новгорода, обладавшего демократическими институтами и даже включенного в Ганзейский союз, т. е. попавшего вместо татаромонгольского ига в сферу прямого влияния Запада? Ответ на этот вопрос мы находим у лидера французской исторической школы Ф. Броделя.
Во времена татаромонгольского «ига» новгородцы развернули большую торговлю с Западом. Как и в нынешней России, экспорт сырьевых товаров на Запад бы существенно больше импорта. Активное сальдо внешней торговли покрывалось металлической монетой. Новгородцы прониклись идеей о передовой ганзейской денежной системе и в 1410 г. перешли на немецкие марки и пфенниги. Эта идея не была великой, как и нынешняя идея о долларизации. Народовольцы-идеологи в ХIХ в. подстрекали членов своей организации — террористов охотиться за самодержцем-освободителем Александром II, упрекая русское самодержавие в том, что оно якобы «задушило» вечевую демократию. Однако исторические факты говорят о другом, вечевая республика «задохнулась» в «железных» экономических и монетарных объятиях западной торговой демократии задолго до того, как в России сложилось самодержавие Ивана Грозного. По данным Ф. Броделя, Новгород Великий был включен в состав Ганзейского союза не на равноправных условиях, а в качестве бесправной фактории. Новгородские купцы обязаны были реализовывать товары на месте, им не разрешалось торговать на Западе. Включение Новгорода Великого в «цивилизованный» Запад привело сначала к его экономическому ослаблению, а после «пфеннигизации» денежного обращения к утрате статуса Великого. Московское государство оказалось сильнее и богаче вечевой республики, несмотря на то что оно эволюционировало в направлении самодержавия, а не демократии. Это доказывает вторичность устройства власти по отношению к естественной (объективно обусловленной) структуре экономики. Тип управления по большому счету определяется тем, на основе какого рынка (внутреннего или внешнего) и какой структуры экономики происходит объединение территорий в государство.
Нет какой-то единой «идеальной» модели общественных отношений. В то же время есть общая для всех видов государств-экономик причинно-следственная обусловленность устройства управляющей системы в соответствии со свойствами и особенностями управляемого объекта. Социально-экономическая эволюция приспосабливает формы государственного устройства к потребностям экономики как управляемого объекта. Большинство действующих лиц социальной истории не осознает данного факта. На поверхности событий наблюдается постоянная борьба религий, идеологий, властных экономических группировок, политических партий и т. п. Создается иллюзия, что то или иное государственное устройство складывается в результате этой борьбы, революций, переворотов и т. п. Но при внимательном изучении социальной истории выясняется, что не зафиксировано ни одного случая, когда реформаторам или революционерам удалось бы изменить вид государственного управления не только по форме, но и по существу.
Двадцатый век стал переломным в эволюции государства и экономики России. Февральская революция 1917 г. знаменовала собой ликвидацию самодержавного православного государства и приход к власти прозападного либерально-демократического правительства. Либерально-демократический эксперимент под руководством Запада завершился крахом Российского государства и развалом экономики. В октябре 1917 г. победила социалистическая революция. По марксистской идеологии в России произошла смена общественно-экономической формации или способа производства. Что-то рациональное в классификации общественного развития по признаку формаций, видимо, имеется. Но данная классификация слишком абстрактна, она не отражает важные детали и особенности реальных процессов. В частности, формационный подход не объясняет того, как при смене формаций институты государства и экономики, возникнув единожды, затем не исчезают бесследно в историческое небытие, а трансформируются и усложняются, в результате чего в каждой последующей формации содержатся элементы предыдущих. То есть экономики и государства всегда смешанные. Формационный подход бессилен объяснить, почему нет никакой связи между потребностями в развитии производительных сил и изменениями производственных отношений при смене общественной формации 1991—2002 годах.
Смене общественного строя всегда предшествует идеологическая борьба, то есть борьба между принятыми и идущими им на смену идеологиями и религиями. Поэтому идеология и религия по праву занимают первое место в системе элементов общественного строя. Смена идеологии это чрезвычайно сложный и болезненный процесс. Чтобы дать объективную оценку позициям противоборствующих сторон, нужно обратиться к генезису идеологии как общественного института.
А. А. Зиновьев отметил, что, с одной стороны, Запад имеет единую идеологию «западнизма», а с другой стороны, идеология западнизма «состоит из множества различных идей, учений, концепций, направлений мысли. Ее части невозможно механически объединить в единое логическое целое». Марксизм-ленинизм не допускает подобного плюрализма в рамках единой идеологии.
Идеологии как общественный институт формировались на той стадии общественной эволюции, когда происходило отделение церкви от государства. Эта стадия длилась несколько веков.
В результате получилось так, что западная идеология сосуществует с религией — на Западе произошло разделение функций между ними. Марксистская же идеология в советском варианте была не просто атеистической, она претендовала на вытеснение религии, на замену религии марксизмом-ленинизмом. Для значительной части коммунистической идеологии замена научного знания символами веры была по крайней мере безвредна. Например, в уставе КПСС повторялись христианские заповеди, обогащавшие Моральный кодекс члена КПСС. Партия следила за нравственностью коммунистов и выполняла тем самым функции церкви, что также, видимо, было полезно.
Но в целом превращение марксизма-ленинизма в религиозное учение резко снизило качество идеологической проработки насущных проблем социализма и коммунизма как реального общественно-политического строя. Ликвидация социалистического строя начиналась в период горбачевской «перестройки» с пропаганды идеи, что якобы мы построили какой-то не такой социализм, как нужно. С подачи Г. Х. Попова существовавший в СССР строй заклеймили как административно-командную систему. Для специалистов по экономике и управлению уже тогда было ясно, что никакой другой системы не бывает и элементы административного и командного управления имеются в любом государстве, но специалистам слова не давали. В 2000 г. Гавриил Харитонович опубликовал программную статью о будущем России. Мы к ней еще вернемся, а пока отметим, что сейчас Г. Х. Попов, характеризуя общественный строй СССР, называет его уже государственным социализмом и ни разу не употребляет термин «административно-командная система».
Мы помним, как М. С. Горбачев призывал в начале перестройки к «живому творчеству масс», к выполнению лозунга «больше социализма». Авторы горбачевских лозунгов заимствовали их у критиков сталинизма, предлагавших взамен «бюрократического» (Л. Д. Троцкий) и «соцолигархического» (Я. А. Кронрод) социализма некий «демократический» социализм и «живое творчество масс». Бесполезно искать в этих терминах глубокий смысл, его нет.
Это такой же обман, как положения о пролетарской революции, о власти пролетариата, о руководящей роли рабочего класса, о рабоче-крестьянском правительстве, о коммунистическом субботнике, о профсоюзах — школе коммунизма и т. п. Обман бывает «возвышающим». Но в данном случае это обман, который не возвысил идеологию коммунизма, а существенно ослабил ее.
Социалистический строй потерпел крах в результате поражения СССР в холодной войне с США и их союзниками. Глубокий анализ деятельности по ослаблению и разрушению коммунизма дан в монографии А. А. Зиновьева по логической социологии. Мы не будем повторять аргументы и выводы А. А. Зиновьева и других уважаемых нами авторов о решающей роли в ликвидации общественного строя внешних воздействий и сосредоточим внимание на тех огрехах коммунистической идеологии, которые обусловили уязвимость социалистического строя перед лицом внешних угроз. Такой анализ нужен не только для выявления сути строя, ушедшего в прошлое. Если внутри социализма не было неразрешимых противоречий, то данное устройство общества и власти имеет шанс возродиться. И наоборот, если внутренние причины гибели советского устройства имеют важное значение, то на смену ему должен прийти какой-то иной общественный строй.
Мы исходим из теоретической посылки: суть эволюции какой-либо системы в ее качественных преобразованиях под воздействием изменений во внешней среде. Если система в ответ на стабильное изменение внешней среды не претерпела необходимых эволюционных преобразований, она выбывает из процесса эволюции: общественные системы деградируют и сходят с исторической сцены. Пик развития социалистического общественного строя приходится на 60-е годы ХХ века. И как это не раз бывало в мировой истории, экономический рост и повышение благосостояния обострили и внутренние противоречия общественного строя.
В октябре 1961 г. в СССР была принята третья программа партии, получившая название Программа строительства коммунизма. К 1980 г. намечалось построить материально-техническую базу коммунизма, а к 1990 г. решить две другие исторические задачи: развитие коммунистических общественных отношений, воспитание нового человека. Авторы Программы правильно определили «основное звено в цепи задач коммунистического строительства — максимальное ускорение научно-технического прогресса во всех отраслях народного хозяйства». Правильно говорилось в Программе и о других задачах. Слабым местом данного документа были экономические расчеты, выполненные в кулуарах партийного аппарата. Но просчеты и даже ошибки в расчетах на столь дальнюю перспективу не могли оказать и не оказали существенного влияния на судьбу общественного строя. Противоречия таились в самих его основах.
В частности, серьезные изъяны имела проработка проблем социальной и политической организации общества. Требования ускорения научно-технического прогресса и всестороннего развития личности обусловливали необходимость повышения социального статуса инженеров, конструкторов, ученых, учителей, библиотекарей, врачей, гуманитариев, психологов, социологов и т. п. Между тем статус лиц, занятых умственным трудом, оставлял желать лучшего. Инженерам или научным работникам отказывали в приеме в коммунистическую партию, но они в первую очередь направлялись партией перебирать овощи на базах, руководители которых вместо строительства коммунизма занимались сколачиванием теневых капиталов, списывая и продавая лучшую часть продукции налево. Тридцать миллионов студентов, инженерно-технических и научных работников ежегодно направлялись на уборку урожая в колхозы и совхозы. Подобные обиды и унижения для образованной части общества можно было бы принять за подрывную деятельность против идей коммунизма, если бы еще Т. Мор не описал данный способ выполнения сельскохозяйственных работ в коммунистическом обществе.
В качестве примеров ложных направлений в социальной политике отметим также следующие:
- занижение экономического статуса работников с высшим образованием по сравнению с занятым физическим трудом рабочим классом средней квалификации;
- нарушение политических прав части общества при следовании догме о руководящей роли рабочего класса.
Подобная политика осталась в памяти общества, поэтому оно довольно равнодушно отнеслось к судьбе партийного аппарата при отстранении парткомов от власти в 80-е годы. Главный недостаток марксизма-ленинизма состоит в том, что в коммунистической идеологии не проработан вопрос об устройстве власти. Идея строительства коммунизма была предана забвению практически сразу после ее провозглашения поскольку правящий слой общества не видел для себя перспектив в случае реализации планов построения полного коммунизма. В программе партии повторялся общий с либерализмом лозунг отмирания государства. Но этот лозунг опасно понимать буквально. Институты государства, единожды сформировавшись, становятся необходимым элементом системы управления обществом. Отмирание государства лишило бы общество системы управления. Какие-то государственные институты могут и отмирать, но им на смену должны приходить более совершенные. Часть государственных органов в процессе эволюции претерпевает качественное обновление. Политика есть деятельность по отстаиванию чьих-либо интересов. И если интересы различных слоев общества не структурированы и нет процедур их отстаивания, то политическая борьба в обществе превращается в «подковерные» схватки за властные посты, за места у «кормушки» и т. п.
Следует подчеркнуть: мы не противопоставляем личные интересы общественным — правильно определенные интересы личности и общества совпадают. Весь вопрос в том, чтобы аппарат управления служил обеспечению национально-государственных интересов, а не интересов должностного лица, его чад и домочадцев. В соперничестве противоборствующих общественных устройств решающее преимущество имеет тот строй, институты которого лучше защищены от своекорыстия чиновников и более развиты с точки зрения отстаивания национально-государственных и гражданских интересов. Но своекорыстие чиновников социалистического государства кажется детской забавой на фоне своекорыстия пришедших к власти олигархов. Поэтому роль государства в общественной эволюции постоянно повышается.
Государственное распределение ресурсов и материальных благ при социализме давало огромные преимущества для решения задач социально-экономического развития. Но в Программе строительства коммунизма в СССР намечалась передача функций отстаивания национально-государственных интересов либеральным «товарно-денежным отношениям». Пренебрежение развитием форм государственного управления было опасно в условиях, когда первое лицо в коммунистической иерархии вместе с Политбюро ЦК КПСС обладало бесконтрольной и неограниченной властью. Достаточно сказать, что реальный бюджет огромной индустриальной державы был строго засекречен и его знали лишь несколько человек.
Мы не имеем возможности в краткой статье показать детально генезис устройства власти в социалистическом обществе и ограничиваемся констатацией своих выводов. При построении социализма самодержавное устройство власти в России возродилось в новой форме, сохранив его системные признаки. Генетические институты самодержавной власти ведут свое начало из патриархальной семьи. Глава такой семьи был Хозяином, он нес полную ответственность за принятие решений по всем вопросам семейного социума. Члены патриархального семейства не имели внутри семьи никаких гражданских прав и обязаны были беспрекословно подчиняться любым указаниям и действиям самовластного главы ячейки общества. Мы опускаем описание особенностей православного самодержавия и перечислим основные черты этого устройства власти, сохранившиеся при социализме.
Первое лицо социалистического государства обладало бесконтрольной и неограниченной властью. Вторые, третьи лица и прочие члены правящей элиты определяли свой статус по степени «доступа к телу» первого лица или «доступа» к другим должностным лицам в соответствии с властной иерархией. При этом «доступ к телу» гораздо важнее в распределении ресурсов и жизненных благ, в решении всех других вопросов, чем какие-либо законодательно установленные права собственности, демократические процедуры, конституционные гражданские права и т. п.
Как и любой тип власти, самодержавие имеет свои плюсы и минусы. Наиболее уязвимым местом любой формы самодержавия является вопрос о смене поколений власти. Занятие должностных постов в социалистическом государстве осуществлялось по решениям партийного аппарата. При этом наблюдалась тенденция: чем выше был пост, тем меньше зависело назначение на него от соблюдения принципов рационального кругооборота элит. Роковой для социалистического общественного строя стала нерешенность проблем регулярной смены Первого лица и его ближайшего окружения на основе демократических политических процедур. Самодержавному устройству власти в принципе присуще стремление правящего слоя не допускать открытой политической борьбы за руководящие посты и особенно за пост Первого лица. Роковым это свойство власти является потому, что судьба общества оказывается в чрезмерной зависимости от личности Первого лица государства.
При сильном руководителе И. В. Сталине социалистическое государство, несмотря на ошибки и произвольные решения руководства, обеспечивало как экономический рост, так и сохранение и развитие общественного строя. При слабых Первых лицах Н. С. Хрущеве и Л. И. Брежневе, несмотря на успехи в социально-экономическом развитии, общественный строй стал размываться.
Слабые Первые лица были не в состоянии применять по отношению к правящему слою испытанный метод внеправовых репрессий, на котором держалась дисциплина служения государству при И. В. Сталине. Результатом отмены репрессий стала не демократизация власти, а укрепление позиций в борьбе за власть вторых, третьих и так далее должностных лиц в аппаратной иерархии. Опасность для общественного строя здесь состояла в том, что укрепились позиции не столько преданных служебному долгу руководителей, сколько беспринципных карьеристов и стяжателей, ставивших своекорыстные интересы превыше всего. Внутри партийного и государственного аппарата стал формироваться слой лиц, устремления которых были далеки от коммунистических. Экономическая основа для антисистемных политических сил прирастала теневой экономикой, зародившейся в 60-е годы. Дальнейший ход событий известен и описан: Первым лицом в СССР стал партократ, признанный «лучшим немцем» и мечтавший стать «лучшим американцем». Антисистемные силы оживились, и при содействии геополитических соперников государства социалистический строй рухнул.
Общество восприняло крушение строя относительно спокойно в надежде на то, что на смену государственному социализму со всеми его недостатками придет строй то ли цивилизованных кооператоров, то ли предпринимателей-новаторов, которые совершат экономическое чудо.
За достаточно длительный по современным меркам период, начиная с реформ 1987 года, в России появился слой лиц, чье состояние оценивается в сотни тысяч, миллионы и миллиарды долларов. Но эти состояния получены в результате не приумножения, а проедания национального богатства, созданного при социализме. Приумножение капитала в России в эти годы наблюдалось лишь в торговле и приобретении недвижимости. Что касается денежного и промышленного капиталов России, то они сократились в десятки раз. Разговоры об экономическом росте после длительного спада это не более чем статистический обман. Темпы рота после такого спада должны быть на уровне 130—140% в год, как это было во времена нэпа. И это будет еще не экономический рост, а восстановление нормальных объемов производства. Что касается экономического роста, то он связан не с простым, а с расширенным воспроизводством, до которого России еще далеко.
Частная собственность в России не стала самовозрастающей стоимостью, то есть капиталом в политэкономическом смысле. Не стала капиталистической в смысле самовозрастания и государственная собственность. Характерный пример: в апреле 2002 г. Президент РФ пригласил в Кремль министра путей сообщения для обсуждения инвестиционной программы МПС. В деловой газете об этом событии сказано: «Встреча с президентом по традиции прошла за закрытыми дверями». Спрашивается, по какой традиции и по какой причине Первое лицо государства обсуждает публичный вопрос об инвестициях в государственную собственность в обстановке секретности?
В США все без исключения федеральные целевые программы, включая военные, обсуждаются в конгрессе по строго соблюдаемой процедуре, материалы этих обсуждений публикуются в отрытых изданиях законодательного органа власти. В России же сохраняются знакомые нам традиции самовластного непубличного распределения государственных ресурсов. Министр ищет поддержки государственной инвестиционной программы не в законодательном органе, а в приватной беседе с Первым лицом, видимо, по той причине, что, как стало известно журналисту из неофициальных источников, из 93 млрд. руб. общего объема инвестиций Министерство путей сообщения предполагало направить на закупку подвижного состава лишь 5,7 млрд. руб., то есть секрет состоит в том, что капитал железных дорог не приумножается.
Другие естественные монополисты также за последнее десятилетие не приумножили свой капитал, а сократили. В 2001—2002 гг. правительство заслушивало вопрос об инвестиционной программе РАО «ЕЭС», и здесь распределение инвестиций осталось тайной для общества. В общем случае непрозрачность финансовых потоков естественных монополий, не говоря уже об обычных фирмах, стала притчей во языцех.
В 2001 г. на русском языке была опубликована работа крупного латиноамериканского экономиста Эрнандо де Сото с подзаголовком «Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире».
Э. де Сото отмечает удивительный, на его взгляд, феномен: в странах третьего мира имеются значительные денежные ресурсы, но они распыляются, проедаются или вывозятся за границу вместо того, чтобы аккумулироваться внутри страны и направляться на производительные инвестиции. Э. де Сото полагает, что странам третьего мира нужно по примеру Запада вводить законодательство по регламентации прав собственности и денежных потоков. Мы не оспариваем роли правовых и административных механизмов регулирования экономики на Западе. Мы лишь обращаем внимание на то, что успех капитализма на Западе обусловлен не либеральными свободами, а государственным регулированием рыночной экономики, аккумулированием государством денежных ресурсов, жесткой регламентацией финансовых потоков и т. п.
Нынешний либерально-демократический эксперимент в России пока идет не по сценарию февраля 1917 г., он скорее повторяет историческую трагедию Великого Новгорода, угасание которого при содействии Запада продолжалось в течение нескольких десятилетий в ХV веке. Длительность существования нынешнего строя регулируется и определяется его включением в систему современного глобализма. Этот процесс описан у А. С. Панарина в книге «Искушение глобализмом», который убедительно показал, каким образом российская правящая элита «занимает промежуточное положение: между собственным народом и международными центрами власти». Менее удачно Панарин описывает экономическую логику исторических процессов. В частности, он, как и большинство авторов, находится в плену мифа о свободном предпринимательстве как двигателе прогресса. По Панарину «модерн означал переход от перераспределительной феодальной экономики (пресловутая «прибыль от отчуждения») к производительной экономике рыночных предпринимателей». Современные глобалисты ведут борьбу против национальных государств «от имени великих либеральных принципов невмешательства государства в экономическую и социальную жизнь», но «защищают они не предпринимателей, а финансовых спекулянтов и подрывают позиции настоящих производителей». В данном случае утверждения о пользе свободного предпринимательства являются плодом умозрительных конструкций, поэтому обратимся к реальным фактам. Адам Смит писал о невидимой руке Провидения (но никак не рынка) в пятой главе своего «Богатства народов…», посвященной вопросам снятия части ограничений на ввоз товаров в Англию. Никакого гнева по поводу государственного регулирования классик не испытывал. В его работе если и был гнев, то в адрес акционерных компаний и, в частности Ост-Индской, занимавшейся, по определению А. Смита, грабежом Индии. А. Смит ставил вопрос о свободе ввоза товаров в Англию по сути тогда, когда первая промышленная революция в стране уже завершилась. Заслуга в том, что Англия из второразрядной европейской страны превратилась в Центр мировой экономики и принадлежит не мифическим свободным предпринимателям, а протекционистской промышленной политике государства. Буржуазная революция в Англии подарила стране жесткий протекционистский закон Кромвеля (1651 г.), в соответствии с которым в страну был запрещен ввоз судов из Голландии и обложен пошлинами ввоз изделий мануфактурной промышленности, в том числе тканей из Индии, и металла из России. Мы не имеем возможности писать подробно об истории протекционистской политики, в Англии, отметим лишь, что закон Кромвеля был отменен только в 1850 году. В США же, наоборот, в ответ на призыв Великобритании к фритредерству был принят настолько житейский протекционистский закон, что либералы-плантаторы рабовладельческого Юга, не заинтересованные в развитии внутреннего рынка, вступили в жестокую гражданскую войну с протекционистами буржуазного Севера. Фритредерство Великобритании и протекционизм в США в конечном итоге привели к тому, что мировым центром экономического развития стали США.
В начале ХХ века Й. Шумпетер разработал идеологию предпринимателей-новаторов, которые через кластеры (пучки) нововведений распространяют достижения научно-технического прогресса. Это не более чем красивый миф. Суровая действительность заключается в том, что государство в индустриально развитых странах методом проб и ошибок в конечном итоге создало сложную систему аккумулирования финансовых ресурсов, бюджетной поддержки науки и опытно-конструкторских разработок, финансирования рисков инновационных проектов, поддержки венчурного бизнеса, активной промышленной политики, программно-целевого планирования и т. п. Безусловно, предприниматели-новаторы типа Генри Форда сыграли важную роль, но они действовали в среде, которая никогда не была свободна от государственного регулирования рынка теми или иными способами. К тому же корпорация Форда попала в тяжелый кризис наравне с другими в 1929—1933 гг. и вышла она из этого кризиса благодаря государственному вмешательству, а точнее благодаря революции управления, произведенной в США.
Роль государства в США не афишируется. Например, формально в США нет государственной монополии на внешнюю торговлю, но последняя регулируется не менее жестко, чем если бы такая монополия формально существовала. Внутренний рынок в США имеет такую же слабую связь с мифом о саморегулировании экономики, какую имело реальное хозяйство в СССР с теорией коммунизма. Законодательная и исполнительная власти держат под жестким контролем рынки труда, денег, земли и других факторов производства. По сути, названные «рынки» очень трудно отличить от централизованно управляемых и планируемых государством сегментов экономики.
Товарные рынки в США регулируются по иной схеме, чем это имело место в нашей плановой экономике, но не менее жестко. Правительственные и законодательные учреждения США совместно с ассоциациями товаропроизводителей и потребителей регулируют транспортные тарифы, цены на энергоносители, на важнейшие виды продукции машиностроения, на сельскохозяйственную продукцию. Административные органы США устанавливают ограничения на тарифы по социально важным услугам, например, прейскуранты на бытовые услуги в сельской местности. Эти примеры можно продолжить.
Таким образом, в США и других странах Запада, несмотря на господство либеральной идеологии, институты централизованного регулирования экономики и управления обществом успешно используются и развиваются. Может ли в России либерализм сочетаться с усилением централизованного регулирования и управления, которое жизненно необходимо для развития государства, экономики и общества? Мы даем однозначно отрицательный ответ на этот вопрос. И дело здесь не в личностях, не в том, что новая власть рекрутировалась из прежней номенклатуры.
Молодые реформаторы, не успевшие по возрасту занять в период перестройки руководящие посты в коммунистической иерархии, игнорировали демократические процедуры и принятые на Западе формы регулирования и управления экономикой и общество с гораздо большей энергией, чем старые партократы. Достаточно вспомнить нарушение всех формальных и неформальных правил и принципов проведения приватизации, немыслимый для Запада разгон легитимно избранного законодательного органа власти и т. п. Президент В. В. Путин пользуется поддержкой государственно ориентированных слоев правящей элиты за то, что он пообещал укрепить государственную власть. Это обещание выполняется.
Но укрепление власти происходит в направлениях, противоположных западной модели государства. Законодательный орган сейчас, по сути, мало чем отличается от ничего не значившего Верховного Совета СССР. Законодательный процесс по-прежнему строится по принципу от единого законодателя, т. е. по противоположно принятому на Западе порядку. Судебная система в результате реформ будет, мягко говоря, не западной. Отношения собственности и распределения ресурсов организуются не на основе цивилизованного разделения всевозможных экономических властей, а на тех же патриархально-самодержавных началах, которые были характерны для традиционного российского самовластия. Президент России начала ХХI века по-прежнему воспринимается правящей элитой как хозяин, который может решить любой вопрос. Для правящего слоя доступ «к телу» Первого, Второго, Третьего и так далее должностного лица в нынешней России по-прежнему имеет решающее значение.
Строгое доказательство того, что для России не может быть иного устройства власти, чем та или иная форма авторитаризма, заняло бы много места. Мы ограничимся лишь одним достаточным, на наш взгляд, аргументом: если за 15 лет либеральных реформ правящий слой не принял западные институты власти и установил строй олигархически-самовластного беспредела, то независимо от того, как сложится в дальнейшем расклад политических сил в России, у нас никогда не будет западного устройства власти. Какая власть придет на смену олигархически-самодержавному беспределу смутного переходного периода? Бесспорно, нам необходимо отстранить от власти антисистемно ориентированных олигархов, понятна задача покончить с беспределом в сфере управления. Менее очевидно, что делать с авторитарностью российской власти.
Говоря о будущем устройстве власти в России, мы не можем не учитывать мнения Г. Х. Попова, остающегося по-прежнему одним из самых компетентных специалистов по этому вопросу. В цитированной выше статье Гавриил Харитонович рисует следующую картину смены строя в части устройства власти. При феодализме господствующим классом были собственники вещей и имущества (включая землю). Собственность была наследственной, что вело к вырождению господствующего класса. При капитализме собственность приобрела текучий характер, в результате повысился динамизм правящего слоя, но полной открытости его не было. Добавим от себя, что после мирового кризиса 1929—1933 гг. в США и в других странах-лидерах понятие частной собственности на имущество исключили из законодательства, заменив его на комплекс прав собственника. Тем самым был нанесен серьезный удар по правам неэффективных собственников-наследников.
Вернемся к Г. Х. Попову. При социализме, по его мнению, власть была у бюрократии. Это не совсем так, но пока нас интересует будущее. Грядущий строй Г. Х. Попов называет просто: постиндустриальный. При постиндустриализме власть, по Попову, тоже будет принадлежать бюрократии, но не социалистической или капиталистической, а постиндустриальной. Чем же будет отличаться новая бюрократия? По Попову, она будет массовой, переменной и текучей по составу, открытой. Никому на всю жизнь не забронировано его место в аппарате, в него открыты двери для всех граждан. Но этот постиндустриализм очень напоминает коммунизм или развитой государственный социализм. Вероятно, это социализм, о котором писал В. Парето, выдвигая свою теорию кругооборота элит. Как бы то ни было, но Попов признает: будущее за какой-то новой формой социалистического государства.
В конце своей статьи Попов объясняет, почему в России не нужна западная демократия даже в ее лучшем популистском варианте. Русское государство не «переваривало» национальностей, и мы не собираемся этого делать. Значит нам нужно в законодательной власти представительство национальностей. Далее Попов пишет, что нам нужно представительство современных сословий: врачей, учителей, ученых и т. п. Добавим от себя, это следует из социалистического характера государства. Если западная демократия — власть демоса, то есть полноправной части общества, то социалистическая власть должна иметь представительство для всех слоев общества. Кроме того, России с ее огромной территорией требуется региональное представительство во власти. В число правящих сословий и слоев общества Попов включает и средства массовой информации. Он предлагает выделить государственные каналы телерадиовещания и печатные издания и перевести их на 100-процентное государственное финансирование в целях обеспечения независимости от «денежных мешков».
Мы делаем из концепции Попова вывод: для согласования интересов в неоднородном обществе России опять потребуется какой-то надгрупповой арбитр авторитарного типа.
Либеральная демократия не приживается в России в силу еще одного важного обстоятельства: для этого, помимо всего прочего, нужна и экономическая основа. В России такой основы нет и в обозримом будущем не будет. Поясним мысль относительно отсутствия у нас экономической базы для западного типа устройства власти.
Внутренний рынок в России всегда имел и будет иметь на порядок большее значение, чем внешний. Из этого объективно следует, что внутренние цены в России всегда были и долго еще будут существенно ниже мировых. Поясним это коротко. Если мы приближаем внутренние цены на товары к уровню мировых, то, чтобы платежеспособный спрос не сокращался, необходимо и заработную плату приближать к мировым стандартам в такой же степени. Иначе внутренний рынок будет сужаться и разваливаться, что мы и наблюдаем в сегодняшней России. Нельзя произвольно поднять цену труда в России до 1000—2000 долларов в месяц, поскольку под такую зарплату наша экономика не может предложить пока соответствующее покрытие в виде товаров, услуг и имущества.
У нас есть резервы для роста заработной платы и увеличения предложения товаров, услуг, квартир и т. п. Однако структура экономики России такова, что в обозримом будущем Россия не будет иметь цену труда как в США или в ЕС. А значит, и внутренние цены у нас должны быть ниже мировых. Россия не Америка именно из-за более низких по отношению к мировым уровней внутренних цен. Все остальные различия, включая суровый климат, не играют существенной роли. Почему же либеральные правительства России пытаются выполнить указания глобалистских органов о приближении внутренних цен к мировым? Потому, что при отсутствии государственной монополии на экспорт нельзя иметь то соотношение цен, какое мы имеем. При свободе экспорта разгорается борьба за рен- ту — разницу между внутренними и мировыми ценами. Экспорт криминализируется и т. п. Следовательно, России объективно нужна госмонополия внешней торговли или хотя бы экспорта. Таким образом, соотношение внутренних и мировых цен диктует нам императив введения государственной монополии, то есть установления незападного устройства власти.
Экономике России нужна власть, которая направляла бы ресурсы на развитие внутреннего рынка и удовлетворение интересов всего общества. При отсутствии рациональных капиталистов установить контроль над распределением ресурсов на основе институтов и процедур буржуазной демократии невозможно. Значит, мы должны быть реалистами и думать о путях облагораживания социалистической идеологией авторитарного устройство власти. Оговоримся: Россия не имеет ни условий, ни потребностей для возврата ни к царскому, ни к генсековскому самодержавию. Следовательно, требуется создать новое авторитарное устройство, облагороженное идеологией кругооборота элит и их служения интересам государства и общества. Разработка новой идеологии должна предшествовать смене строя. Она призвана облагородить российскую власть, восстановить духовные ценности любви к Родине и служения общественным интересам, ограничить эгоистические устремления, возродить культурные традиции и др.
Александр Амосов
,
доктор экономических наук, Институт экономики РАН
